Голоса минувшего. Неизвестная цивилизация-14. Шамбала мой души
Эти удивительные новеллы Дугаржапа Жапхандаева надо было публиковать в @vox.mens, но они уже были были в моём ЖЖ. Следующий перевод книги этого талантливого автора, с которым совершенно не знакомы читатели сети, будет предложен сообществу литераторов.
__________________________________
Дугаржап Жапхандаев. Алханай - Шамбала моей души
(1928-1930 годы. Мир глазами семилетнего ребёнка)
В КОММУНЕ ЖИТЬ ЛУЧШЕ
Возле нашего сарая пританцовывает на привязи высокий гнедой конь с красивым седлом. Наверное, к нам приехал Ладимир-нагаса, еще один брат мамы.
Веселый Ладимир-нагаса сидит на правой стороне юрты и громко говорит маме:
– Мне надо обязательно встретиться с Бато-ахэ. Если он вступил в коммуну, должен быть здесь. Говорят, что здесь будет загдачейский участок.
– Ладимир. Ты ошибаешься, здесь Соктуй. – поучает его мама.
– Нет, абгай, Соктуев много. Лучше говорить -загдачейский участок... Наши убэртуйские тоже кочуют в Тарбагатай. В общем, надо поговорить с Бато-ахэ и вступить в коммуну. В коммуне жить лучше... Сколько я буду с дочкой косить сено? Устал я за эти годы. Буду в коммуне чабаном, а коммунары накосят мне сено. Чем не жизнь? Паси да паси! – Рассуждает Ладимир-нагаса и похохатывает.
– Вы с Бато сами себе хозяева, – уклончиво говорит мама и вдруг весело спрашивает,– – Ладимир, ты же хотел продать серебряный нож. Вези, мы купим.
– Привезу, привезу, – еще больше оживился Ладимир-нагаса. – Не меньше быка будет стоить этот нож!
– Ничего, отдадим. Серебро того стоит! – смеется мама.
На участке коммуны день и ночь идет строительство. Наверное, разбирают и перевозят из русских деревень осиротевшие дома богатых людей, которые сидят в тюрьме. Мускулистые люди стучат топорами. Скоро здесь будет, как в кино или как в русской деревне. Вечерами быстрой рысью проносятся всадники. Я долго жду лихой песни пьяного наездника. Но никто из них не поет и не качается в седле. Наверное, в коммуне не пьют архи...
У БАБУШКИ ЦЫМПИЛМЫ
Бабушка Цымпилма несет воду в деревянном ведре и не оглядывается. Опередив ее, я быстро проскальзываю в юрту. Свежо и прохладно. Юрта недавно поставлена на зеленой траве. Чуть тлеет открытый очаг, а наверху подпорки дымохода щебечут ласточки. Они еще недостроили гнездо. Нижняя часть ажурной глиняной чаши белеет, а верхняя еще мокрая. Из гнезда свисают тонкие седые стебли ветоши. Красногрудая ласточка внезапно влетела в дымоход, вцепилась лапками в гнездо и прилепила кусочек глины, потом покосилась на меня и стремительно юркнула в открытую дверь.
– Они тут несколько дней верещали и ссорились, вот эти победили и начали лепить гнездо, – рассказывает мне бабушка Цымпилма и хрипло смеется. Они присела у очага, держа в руке неизменную черную трубку с длинным чубуком. Покашливая, она спрашивает:
– Папа и мама дома?
– Дома, – говорю я, посматривая на ласточкино гнездо.
– В коммуну они не хотят вступать? – осторожно спрашивает бабушка Цымпилма.
– Не знаю. – Снова в дымоход влетела ласточка и вцепилась коготками в край гнезда.
– Скоро я буду в коммуне свинаркой. Будет много поросят. Я непременно подарю тебе самого толстого, а ты откормишь из него большого борова, – мечтает бабушка Цымпилма, ласково посматривая на меня. – Здесь будет деревня. Скоро в большой избе поселится твой Бато-нагаса. Я тебе покажу избу... Бери вот хлеба, поешь немного... Скоро я начну собирать лебеду, ее много вырастет на картофельном поле. Ты прибегай, будешь мне помогать. Тут больше нет ребятишек...
На улице вдруг раздались резкие и злые выкрики. Бабушка Цымпилма прислушалась, посасывая потухшую трубку.
– Аа, это старик Доржиев Цыден. Он недавно сюда со своей старухой перекочевал. Упрямый старик! – вздохнула она.
Ласточка снова юркнула в дверь, я выбежал на улицу. Недалеко возле летника стоял высокий старик в длинном черном тэрлике, высоко вздымая маленькую гордую голову, он держал в правой руке блестящий топор и ругал низенького толстенького человека, который, оглядываясь и молча, отходил от старика подальше:
– Мне вашей вонючей избы не надо. У меня есть чистая юрта. Я требую поставить тут сарай! Ты, сморчок, знай с кем говоришь, – кричал старик.
– Не ходи туда, а не то и тебе достанется. Злой старик, – вдруг сказала рядом бабушка Цымпилма. – Видишь, вон куча дранки... Там поставят амбар, который перевезут сюда из русской деревни, а дальше – изба твоего Бато– нагасы. До холодов будут строить...
Она посмотрела на мои босые и черные ноги в цыпках и покачала головой.
– Осторожно бегай по траве. В этом году много змей. Скорей бы свиней развести, они бы всех змей съели...
АРТЕЛИ И ОСИРОТЕВШИЕ СТОЙБИЩА
Странный человек подъехал к нашей юрте на рыжем и белоногом коне. Сзади и спереди седла свисали длинные вьюки. Большеглазый и белолицый человек приветливо поздоровался с мамой, вышедшей из летнего сарая, и сказал:
– Вот, привез на выделку. Раз у вас нет собак, я их прямо на изгороди развешаю. Конь мой вспотел и вымок. Тяжело ездить в такую жару с вьюками.
Он начал развешивать на жерди изгороди большие коричневые шкуры.
– Кто это? – шепотом спросил я у мамы.
– Гындынов Данзан, наш родственник, он охотник, – тоже прошептала мне мама.
– Эти шкуры диких коз?
– Нет конечно. Изюбриные. На Урее много изюбрей.
Дядя Данзан был в рубахе с открытым воротом и двумя нагрудными карманами, рубаху стягивал тонкий ремешок, а на голове сидел светлый картуз. К седлу был приторочен русский плащ.
– Хорошо вам, урейским, – улыбнулась мама, – все охотники. Небось изюбрей бьете, мяса вдоволь. Какие у вас новости?
– Куда от нас охота денется... Мы вступили в артель. «Плодородие» – так называется наша артель. Тоже будем строить дома, как в русских деревнях. Сейчас повсюду артели. В Нурин-Хунды артель называется «Бурят», на алханайском склоне – имени Сталина, в Харгастуе – «Большевик». Везде артели... Я тоже по делам артели выехал, да мать пристала с этими шкурами. Отвези и отвези... Перед осенней кочевкой я к вам заеду и увезу шкуры...
Сколько новых слов! В коммуне я был. А что такое «артель»? Я бегаю по знакомым местам и ничего не понимаю. Стоянки наших соседей опустели и буйно зарастают лебедой и бурьяном, высокие зеленые заросли крапивы гнутся под ветром, как ивняки.
Дамдин-ахэ тоже вступил в коммуну. Бабушка все время ходит к коммунарам. Кажется, в коммуне нет овец. Может быть, у этих людей никогда не было овец? Только худые коровы пасутся вдоль речки. Люди говорят, что женщины в коммуне ставят после дойки ведра с молоком прямо на улице, а оттуда каждая семья черпает свою долю. Вот бы посмотреть – кто и сколько черпает?
«КУЛЬТПОХОД» И «СПЕКТАКЛЬ»
В жаркий день на каменистой горной дороге показался человек в белой рубашке и на саврасом коне, за ним быстро ехала телега с большим коробом– мухаликом. На боку человека сверкала сабля. Я выпучил глаза. Люди свернули в сторону коммуны. Неужели бодхулы– бандиты ? Испуганный, я побежал в кузницу.
– Человек с саблей повел людей на телеге в коммуну! -закричал я, запыхавшись от бега и с трудом переводя дыхание.
Папа посмотрел на меня, улыбнулся и сказал:
– Это называется... кул... культпоход. а впереди с саблей едет Бато– Очир Цыбиков. Они веселые ребята, только говорят много.
Опять новое слово! Что такое «культпоход»? Может быть, так сейчас называют саблю? Но папа ничего больше не сказал и взялся за работу.
Вечером мама отпустила меня и Жалма-абгай сходить в коммуну и посмотреть «культпоход». Взявшись за руки мы побежали мимо заброшенных стоянок и высокой крапивы. Где этот «культпоход»? Телега с коробом стоит возле большого амбара коммуны. Ошарашенный, я озираюсь и ничего не могу понять. На зеленой поляне между двумя юртами взрослые люди гоняют большой мяч. Где это видано? Мяч высоко взлетает в небо, но только он коснется земли, как взрослые начинают толпиться вокруг него, каждый хочет отобрать мяч у другого. Больше всех старается большеглазый и худощавый парень в белой рубашке. Глаза мои забегали за мячом, даже голова устала!
– Это Цыбиков Бато-Очир? «Культпоход»? – дернул я за рукав Жалму-абгай.
– Нет, это Цыбенов Балдоржи, – ответила она, даже не повернувшись в мою сторону.
Тень от горных вершин наполовину закрыла долину, сразу стало свежо и прохладно. В темно-синем густом небе – ни облачка. Мягко и приятно запахло дымком аргала. А взрослые все продолжают играть в диковинную игру. Хорошо! Вдруг к нам подошел смуглый человек в русской одежде. Он улыбнулся, посмотрев на нас, стоявших в заплатанных тэрликах, взявшись за руки и удивленно наблюдавших за игрой, и сказал:
– Сегодня вечером будет... спектакль... это такая игра для людей. Передайте своим родителям и сами приходите.
Опять! «Артель», «Культпоход», теперь – «Спектакль»!
Взахлеб, перебивая друг друга, мы рассказали об увиденном дома. Мама сразу заторопилась, быстро растопила печь, накормила нас. А папа сказал, что он устал и не пойдет. Мама одела сапоги, ведь нам придется переходить через ручьи. Обычно, я прыгаю с камня на камень. Не будет же мама прыгать, как я!
На улице темень. Идем втроем по мокрым травам, обувь сразу промокла. Ни сапоги, ни камни не помогли, торопясь, мы перешли большой ручей вброд и почти побежали на огни коммуны.
В большом сарае ярко горят керосиновые лампы. Людей много, сидят на земле и на досках, поставленных на чурки, легкий гул и слоистый дым от махорки поднимаются к потолку. На стенах сарая прибиты красные материи с белыми буквами. Сарай разделен наполовину черным занавесом. Красиво! У меня кружится голова. Люди подходят и подходят. Иные садятся прямо на землю, другие ходят вокруг сарая и стараются заглянуть во вторую половину, там слышны громкие голоса.
Вдруг из-за занавеса быстро вышли молодые и красивые люди и выстроились в шеренгу. Вперед шагнул высокий смуглый человек с копной черных волос и торжественно обратился к людям:
– Труженикам загдачейского участка коммуны «Большевик» наш пламенный комсомольский привет!
Никогда я не слышал такого густого и мелодичного голоса! Вдруг тишину нарушил чей-то хлопок. Сразу за ним обрушился шквал выкриков и аплодисментов. Люди неистово хлопали в ладоши и что-то кричали.
– Сначала послушайте песню «Гнилой пень», в которой говорится о том, как сгнила и рухнула под ударами красных белая власть, – громко объявил черноволосый человек и, шагнув обратно в шеренгу, сразу же запел, гордо подняв голову и красиво раскрывая рот:
Крепким казался всем пень,
Но червям трудиться не лень...
Ветер весенний развеял труху!
Окончив петь, вся шеренга низко поклонилась зрителям. Пока люди азартно хлопали певцам, черноволосый парень смело прошел по залу и задернул занавес.
– Этот Цыдено Абрам мог бы замечательно петь хвалебные песни, горло у него как раз для таких праздников, – восхищенно сказал кто-то из сидящих на земле.
Из-за занавеса выплыла круглая и белолицая женщина с рожками-туйба на волосах для замужних женщин. Она наклонилась к залу, показывая рожки и быстро заговорила:
Как голова моя устала и болит,
Таскать такую тяжесть много лет!
Поблекли волосы атласные мои,
Лежавшие когда-то на плечах...
Женщина гневно скинула уродливые рожки, отшвырнула их в сторону и скрылась за занавесом, мелькнув обрезанными короткими волосами. Люди снова захлопали в ладоши и закричали.
– Мункуев Жаргал давно в комсомоле, а когда же наша Долгор поспеет за ним, – вдруг смеясь, выкрикнула бабушка Цымпилма. Грянул хохот. Оказывается выступавшую женщину звали Мункуевым Жаргалом. Мужчина это или женщина?
Снова к людям вышел черноволосый Цыдено Абрам и торжественно объявил:
– Дорогие друзья, а сейчас мы покажем вам спектакль – «Ленивый в коммуне»!
Я вздрогнул – «спектакль»! Кто-то быстро открыл черный занавес, и все увидели копну, сделанную из лебеды и бурьяна, на которой лежала коса. Рядом отдыхает толстый человек, приподняв голову, он оглядывается и что-то довольно гундосит под нос. Потом вынимает из-за пазухи колоду карт и начинает тасовать, приговаривая:
– Вчера отдыхал и сегодня буду отдыхать. Зачем себя мучить в такую жаркую погоду? В коммуне много работников, накосят! Вчера, когда зарод метали, я притворился, что у меня живот болит. Чтобы придумать сейчас? Вот беда, бригадир идет. Надо вот, что сделать! – Вскочив на ноги, человек быстро переломил черенок косы и бросил около копны.
– Много накосил? – участливо спросил подошедший человек.
– Не очень-то, – мнется ленивый, – только начал, как коса сломалась. Начал делать черенок, но опять живот скрутило. Вот... не знаю... как дальше...
– В больницу, может быть, надо съездить? – забеспокоился подошедший человек.
Постояв немного, бригадир уходит. Ленивый, сразу став веселым, простирая руки к нам, смеется и говорит:
– До обеда посплю, а потом поем жирное мясо и буду отдыхать до вечера!
Выспавшись, он уходит за занавеску, потом растерянный появляется оттуда и жалуется нам:
– Ничего не оставили мне! Говорят, если болит живот, то нельзя есть. А еще говорят, что кто не работает, тот не ест. Может быть, за работу взяться?
Занавес закрывается. Люди облегченно вздыхают, смеются и хлопают в ладоши. А я уже хотел крикнуть бригадиру, что ленивый обманывает его...
– А кто ленивый-то не сказали? Но язык у человека острый... Или этот ленивый не наш, – вдруг заговорили люди.
Занавес то открывается, то закрывается. Выходят девушки с обрезанными волосами, поют песни. Потом показывают еще один спектакль: парень возвращается из армии и встречает свою подругу-комсомолку. Она рассказывает ему новости сомона...
Снова вышел Цыдено Абрам и объявил:
– Товарищи, наш концерт подошел к концу. Если завтра будет хорошая погода, приходите все на лотерею, которую будет проводить Цыбенов Балдоржи. Лотерея – это маленькие свернутые бумажки, как махорочные цигарки, каждая стоит десять копеек. Но вы можете выиграть даже на три рубля. Спички, вилы, ведра и много других полезных вещей могут стать вашими... Приходите.
Люди, разговаривая и смеясь, потянулись к выходу. Многие устало потягивались, крепче запахло махоркой. Мы с мамой побрели домой. В темноте сверкают красные угольки цигарок, слышен тающий вдали топот копыт...
Оказывается, вот что такое «культпоход»! А «спектакль» – это когда смеются над ленивыми. Завтра – «лотерея»... бумажки... Если будет дождь, то бумажки намокнут.
ЛОТЕРЕЯ
Утро выдалось солнечным, только у самого горизонта белели маленькие облака. Радостный, я помчался в кузницу и, встав в дверях, крикнул:
– Папа, если не будет дождя, пойдем на лотерею!
– Сегодня тучи будут только кружить. Дождь будет завтра или послезавтра, -задумчиво проговорил папа, собирая в совок красные угли из горна.
Я бегу за папой, мы идем на лотерею! Возле амбара коммуны, на зеленой траве, сидят и расхаживают люди. Многие подходят к сараю с открытой правой стороной, которая просто перегорожена широкой доской. Мы подходим туда.
Толпа суетится. люди опираются на толстую доску и заглядывают вовнутрь сарая. Первым стоит дядя Найдан в коротком сером тэрлике и островерхой бурятской шапке. На спине его, за кушаком, маленький нож в деревянных ножнах.
– Вот, никак не могу выиграть железные вилы, – посмеивается он и смотрит на смятые бумажки под ногами. Дождя не было, и бумажки совершенно сухие!
А в сарае чего только нет! Дядя Балдрожи Цыбенов быстро смешивает руками свернутые бумажки в ящике сита. Папа забыл про лоторею, он так и уставился на разные железки в сарае!
– На, возьми десять копеек. Может быть тебе повезет! – дядя Найдан протянул мне беленькую монету и рассмеялся.
Дядя Балдоржи взял у меня монету, бросил в блестящее ведро и показал глазами на бумажки в сите.
– Выбирай любую!
Дрожа от острого восторга, я выбрал одну свернутую трубочкой бумажку.
– Давай посмотрим, – азартно засуетился дядя Найдан, – разворачивай, разворачивай!
Я осторожно развернул белую трубочку – на бумаге было написано одно слово монгольскими буквами!
– Он выиграл! – радостно закричал дядя Найдан – Люди, Дугурка выиграл лотерею!.
Дядя Балдоржи перегнулся через прилавок и недоверчиво взглянул на мою бумажку.
– Аа, спички! – отрывисто сказал он и протянул мне коробку спичек. У меня теперь своя коробка спичек, мне его дали в обмен на сухую бумажку– лотерею!
– Проголодаешься. Иди к Бато-нагаса. А я тут еще немного похожу, – сказал мне папа, рассматривая вилы, лопаты и топоры.
Почему он так загрустил?
Продолжение следует.
P.S. Думаю, что титанический труд переводчика, а также сами новеллы, в которых автор сумел сохранить время и персонажей, достойны тега psk. Я даже не предполагал, что на монетизированной платферме кто-то поддерживает серьёзный контент, каковыми и являются перевод, не говоря о таланте.
_________________________________________
Время наших предков в фотографиях конца XIX и XX веков
Фотография датирована 1872 годом и поясняет: тайши, нойны и ламы бурят, в центре находится Даши-Доржи Итигэлов, а также - Тугулдур Тобоев и Ринчин-Самбу Данжинов.
Организаторы первого коллективного хозяйства на территории современного Агинкого бурятского округа в Москве. Намсараев Гомбодоржи, Цыцыков Цыренжаб.
Будущие зоотехники. 1940 год. ОКШ - вероятно, окружная колхозная школа. 
Кажется, совсем недавно так встречали в степи гостей
Делегаты Бурят-Монгольской АССР с М. И. Калининым. Москва. 1936 год.
Жители села Уронай. Вероятно, представители какого-нибудь представительного органа.
Рисунок очевидца событий времён коллективизации в 1920-1930-х годах.
______________________________________________