Верхотурская тюрьма в годы гражданской войны
Автор @nikalaich
Мы раздуваем пожар мировой
Церкви и тюрьмы сравняем с землей...
П. Григорьев
В годы Гражданской войны верхотурские тюрьмы использовались как место заключения своих политических противников и «красными», и «белыми» (прошу прощения у читателей за использование «устоявшихся» терминов).
«Старая» тюрьма на территории верхотурского кремля продолжала выполнять свои функции. Бывший председатель Верхотурского уездного комитета РКСМ Анисимков Н.И. вспоминал о вступлении белых в город в октябре 1918 года: «Заключительная часть нашей колонны была отрезана и возвращена в город. Часть захваченных людей была брошена в городские тюрьмы (у Троицкого собора и за городом)...»
Анисимкову, по молодости лет, расстрел заменили телесными наказаниями и тюремным заключением. «Солдаты поставили в угол винтовки, вооружились нагайками, раздели меня, положили на скамью и выпороли... Отвели в бывшую женскую тюрьму (она была около ворот кремля у Троицкого собора). Там людей было битком набито, мужчины и женщины вместе. В камере был полумрак, оглянувшись, я нашел место и увидел, что мне кто-то кивает. Это была Тася Цикорева, работник женотдела укома большевиков. Она еще раз шепнула и показала чуть заметным жестом на другую женскую фигуру, дала понять, что эта фигура – провокаторша, специально помещенная в тюрьму...». (Очерки из истории Верхотурской городской организации РКСМ. 1917–1921. ВСВМ/2936).
Еще более активно использовался «новый» тюремный замок. Так, в частности, летом 1918 года здесь содержались заложники из числа местной буржуазии. 12 октября при отступлении красногвардейских отрядов из Верхотурья более 20 заложников были расстреляны. Похоронили жертв красного террора на городском кладбище.
Во время пребывания в городе белых в тюрьме содержались пленные красноармейцы, бывшие советские работники, сочувствующие Советской власти, многие из которых также были расстреляны. Жертвы белого террора были похоронены в братской могиле на территории бывшего сортоиспытательного участка, недалеко от тюрьмы. На месте захоронения после окончания гражданской войны установили памятник.
Воспоминания о пребывании в Верхотурской тюрьме при белых оставил участник гражданской войны А.И. Немчинов:
«В Верхотурской тюрьме меня сфотографировали в разных позах, взяли отпечаток с пальцев, поместили в камеру следственных, там оказались все свои люди. Политические заключенные. На прогулках я встречал знакомых людей из других камер. Напротив – камера No1 смертников. Там я узнал двух человек, один большевик Поткин, а другой австриец-военнопленный (наш доброволец-красноармеец). Здесь все шло по иному, чем в Ирбите. С фронтов о белых и красных информация поступала ежедневно. Записки в карцер и обратно шли аккуратно в обеденное время. Как была налажена связь с внешним миром? Весь рабочий обслуживающий состав был из арестованных. В лесу рубили и возили дрова, у ворот тюрьмы разделывали и носили на кухню, повар был большевик, разносчик пищи, главная фигура. Пойдет спрашивать, кому добавить баланды, кричит, поднимая крышку бачка, а из рукава сыплются письма. Обратно в посуде, вместе с недоедком, письма, адресованные на волю, через подносчиков, рубщиков и возчиков дров попадают адресатам, которые в установленном месте находят почту. Нелегальная почта работала неплохо. Скоро я узнал, что мать Немчинова Якова Афанасьевича (чьими документами я пользовался) спрашивала о сыне, считавшемся умершим от тифа в больнице. Мать была очень рада, что сын жив, а я считал себя уже похороненным, если приедет мать на свидание к сыну. Но подпольщики-большевики организовали мне из тюрьмы побег. Надо сказать и о другой мрачной стороне жизни в тюрьме, вот некоторые: в камеру смертников почти ежедневно прибывали люди и каждую ночь по несколько человек уводили из камеры, по крикам уходящих: «Прощайте, товарищи!» мы знали, куда эти люди пошли. Так случилось и с нашей камерой следственных – ночью шесть человек вызывают по списку, в том числе и я. К нам присоединили из камеры смертников пять человек. Увели в лес (за речку Неромку). Там нас связали один за другого, раздели на расстрел. Были там слабые физически и малодушные. Кто плакал и оправдывался, крича: «Ни за что умираю!», были и вполне спокойные. Когда офицер скомандовал: «Отставить», – залпа еще не было, а некоторые уже упали. Офицер вызывает по списку шесть человек, в том числе и я, развязывают, приказывают одеваться. Нас ведут обратно в тюрьму. Светло, поднимаясь в гору от речки Неромки, мы услышали в лесу залп, а затем несколько отдельных выстрелов, и все стихло. Для нас это было издевательство и провокация. Был и другой провокационный случай. Снег еще не растаял, холодное утро. Ворота двора и тюрьмы открылись, из камеры смертников кто-то сбил замок, открылось несколько камер. Арестованные, босые, в одном рваном белье бежали кто куда, в них стреляли охранники. Наша камера была не открыта, но некоторые наши товарищи пытались ломать окно и решетку, но были отбиты от окна другими, которые говорили, что это провокация. Так оно и было. Из сбежавших, кто остался жив, был осужден за побег и расстрелян. Мой товарищ земляк Подкин был ранен в руку, ему отняли ее в больнице, подлечили, а потом расстреляли. В июне 1919 года при двух конвоирах меня направили в Нижне-Туринскую тюрьму. Однако по дороге я был ими отпущен. Надо сказать об одном моем «конвоире». Это Анисимов В.И. Он еще до октябрьской революции служил охранником при тюрьме, потом устроился на службу в советское учреждение, при белых вновь оказался охранником. В 1922–1923 годах, как партиецбольшевик, занимал какую-то должность в Махневском волисполкоме. Второго конвоира фамилию не помню, позднее я его видел в одной красноармейской части под Тюменью».
На южной окраине Верхотурья находится памятник, установленный на месте захоронения расстрелянных белыми военнопленных и сторонников Советской власти, содержавшихся в Верхотурской тюрьме. Здесь похоронен красногвардеец Мальцев Данила Илларионович, именем которого названа одна из улиц Верхотурья. Общее количество расстрелянных неизвестно.
После прихода красных продолжались казни, теперь уже противников Советской власти. Так, в 1919 году в церковной книге регистрации отмечено, что священник Славин и дьякон Пономарев отпевали расстрелянных. Среди них – тюремный надзиратель. После окончания гражданской войны сведений о тюрьме в местных источниках не встречается.
Скорее всего в 20–е годы тюрьма прекратила свое существование. Может быть, это было связано с ликвидацией Верхотурского уезда в ноябре 1923 года. Есть лишь упоминания у А.Чечетина в рукописи книги «Амональное», глава «Рублевы», о том, что житель Прокоп-Салды Рублев Александр Иванович был арестован в 1937 году и находился «в старой, оставшейся от царского времени тюрьме», где и скончался в 1947 году, а тюрьма продолжала функционировать до 50-х годов (данные требуют проверки).
К началу 90-х годов ХХ века здание тюремного замка занимали различные коммунальные службы (в алтарной части бывшей церкви находился «Красный уголок»). В 90-е годы здания были брошены и начали разрушаться. Стена тюремного замка была разобрана, от тюрьмы остались только два полуразрушенных здания.
P.S. В настоящее время в отреставрированных помещениях бывшей тюрьмы открыта экспозиция "Тюрьма XVIII века", рассказ о которой будет в ближайшее время в нашем блоге в цикле "История Верхотурских тюрем"
Библиография ЗДЕСЬ
Изображения из архивов музея ВГИАМЗ
