Абырвалг не отпускает
Три раза закидывала я невод (см. раз, два, три). Сегодняшний раз не считается, это просто заметки на полях проигранных сражений.
Снова нездорово, опять о словах-словечках. Однажды я обратила внимание сочувствующей общественности на то, что «наедине» стало использоваться вместо «в одиночестве». Мне тогда не вся сочувствующая общественность поверила. И судьба стала подкидывать лишние доказательства (наверное, чтобы я утешилась, но я только расстроилась): неуместное «наедине» мне недавно попалось в русском переводе двух заграничных фильмов. В обоих случаях персонаж хотел, чтобы никого рядом не было. Потом подвернулось в документальном фильме о Синатре; там Синатра ушёл с вечеринки, заявив, что хочет побыть наедине, и пошёл бродить бульварами — как дурак, один. На всякий случай снова поясняю, это не было «наедине с собой». Строго «наедине».
Но по-настоящему широко празднует победу с виду невинный предлог «с». Он — везде-с, напал без объявления войны и жжёт напалмом. Малая часть услышанного и прочитанного: она не берёт с меня трубки (если кто не понял, она не отвечает на его звонки), побег с тюрьмы, сказано с моих уст, актриса с «Армагеддона», узнал с вашего отзыва, кадры с фильма, выпил с меня все соки, слова с иврита, блюда с курицы, скачал с интернета, скопировал с книги. Приезжают и с Петербурга, и с Москвы (и с культурной столицы, и с не очень). Про такие мелочи, как «пришёл с института» и с прочих мест, я уж молчу. Скоро никого не удивит «пришёл с консерватории» или «с академии наук». А вот в нашем райцентре, как сейчас помню, те несчастные женщины, которые «приходили с магазина», считались совсем деревенщиной.
Многие нервные люди раз и навсегда отреклись от отечественного телевидения, как отрекаются от сатаны. У меня это было постепенно (рога, копыта, хвост). Сначала опротивели главные телеканалы (там все дикие), потом я отринула большинство периферийных. И не по общественно-политическим или ещё каким-нибудь монументальным причинам, а только потому, что телевизор наплевал мне в уши ядовитой зелёной слюной. Хотя было и забавно. Если я дощёлкивала до ТНТ, немедленно нарывалась на перл от «Дома 2». Последний был таким: постаревший юноша спросил постаревшую девочку, кем был Вильям Шекспир по национальности; девочка призадумалась и робко предположила — итальянец? — и юноша не без сарказма рассмеялся: «Немец, дура!», тут девочка вспомнила: ой, да, немец, точно...
Я постоянно попадала на рекламный ролик про ребёнка и его умную маму: «Чтобы не заболеть, мама даёт мне мармеладных динозавров», — приходилось задаваться вопросом, почему мамашу до сих пор не скрутила ювенальная юстиция (за её, мягко говоря, странное самолечение за счёт родного дитяти). Или другая реклама, хотя и такая же: «В отличие от порошка, вы можете обработать пятна гелем». Я снова против. Подозреваю, что бывают такие забористые порошки, которые таки способны сами обработать пятна гелем.
От словесного мусора можно отупеть. Примеры не выдумываю: пучок в районе нижнего затылка, землянистый цвет лица, насущие проблемы, командовающий, военноначальник, не от мира всего, небо показалось в овчинку, пытает к ней чувства, апеллирует фактами, выделяет внимание, выделяет симпатию, ностальгия за молодостью, оглушенный успех студии, отвязанная девица, видение на происходящее, наслышаны обещаниями... С тех пор, как наступили двухтысячные, отовсюду полезло — двухтысячно первый, двухтысячно второй, далее по списку. Если переводят иностранщину, можно услышать любую белиберду. В одном фильме шибко умный персонаж говорит о «духовой секции» (о духовых инструментах в оркестре) — наши перевели это как «духовную секцию». Скорее всего, актёр оговорился: русскому человеку духовность понятней, чем духовые инструменты. Потому что духовность — на каждом шагу. Здесь рыдают баяны, не до кларнетов нам.
Когда умер писатель Распутин, канал «Россия 24» сообщил, что скончался автор «Прощания с Матрёной». Я тогда подумала, что хуже быть не может. Оказалось, может: недавно мне по секрету показали письмо из одного госучреждения, ведающего российской культурой, и в том письме Распутин стал Разпутиным, а «Прощание с Матёрой» на сей раз обернулось «Прощанием с матерью». Когда-нибудь доживём до «Прощания с матерной».
Кстати, о мате. В последние годы множатся сущности. Строчка из популярной песенки про любовь (героине хочется романтики): «За одну ночь всю зарплату, а в голове одни маты». Проникло в поэзию из живой жизни. Прежде были матюги, матерщина, мат, посылали к такой-то матери, но матов не было; маты знали своё место, они смирно лежали в спортзалах. Бывало, сообщишь (не скрывая удовольствия), что кто-то обложил кого-то матом, и слушатели понимали, что использовалось изрядное количество нехороших слов, а не какое-то одно. Теперь для полной ясности и обкладывают матами, и посылают матами, и разговаривают матами, и в голове, соответственно, одни маты. Упомянутая уродливая песня действительно отражает особенности современной речи. «Я сохраню все наши пьяные переписки. Ты же знаешь, они самые искренние». Опять деление одноклеточных. То, что раньше было перепиской, стало переписками. В какой момент переписка превратилась в переписки и кто первый начал, я не уследила, но явление это повсеместное. Переписками называют даже вялый обмен эсэмэсками. Недавно я перечитала книжку под устаревшим названием «Переписка Льва Толстого с братьями и сестрой», теперь смотрю на бедный том с состраданьем: куча Толстых десятилетиями друг другу писали-писали, перья ломали, и у них — всего-то переписка. А нынче — пара созревших прыщей обменяются смайликами, и у них уже целые переписки (есть что сохранять).
Однажды телевидение сообщило, что кое-кому в голову ударили тестостероны; не знаю, для солидности ли одинокий тестостерон размножился, или это оригинально переименованные сперматозоиды. Время покажет.
Множественное число захватило и словарик пропагандиста: высказываются недовольства и неудовольствия, возникают непонимания и недопонимания, попираются наши морали, и мы до сих пор на государственном уровне получаем от мироздания какие-то загадочные новые вызовы, на которые вынуждены отвечать (кошмарный сон дуэлянта); на вызовы я уже жаловалась, но они уж очень противные. Вот недавно напоролась на вызовы внутренние и внешние. И никогда толком не объясняют, сколько поступило вызовов и от кого конкретно. Воображаю себе того спичрайтера, который их придумал, и сдается мне, что он потёр руки так же, как брежневский сочинитель «развитого социализма», «экономной экономики» и прочего гудрона для организованного пережёвывания.
Попытки говорить красиво — с тихим треском проваливаются. Как-то раз я при одном товарище пустилась в рассуждения: раньше говорили «я весь внимание», теперь говорят «я весь во внимании»; раньше спрашивали «чему обязан?», теперь спрашивают «чем обязан?»; почувствуйте разницу... — тут товарищ очнулся и спросил: «Чего обязан?» Осчастливил на ровном месте. Новый оборот, можно пользоваться.
Возвращаясь к телевидению. Я до последнего (до последней капли крови из ушей) была верна нашему самому культурному каналу. Однако и он нанёс мне несколько мелких психотравм. Там тоже началось разложение, то есть размножение. Один умный телеведущий заметил, что некто был «способен к интуициям». Я не понимаю, зачем так выражаться. Если сказать без извращений, что у кого-то была развита интуиция, все сообразят, что она не один раз сработала. Это же интуиция, а не презерватив.
Но дальше — больше. В культурных новостях стали употреблять «возрастной», в том самом значении, в котором его обслюнявили гуру стиля: все немолодые женщины стали в роковое одночасье «возрастными». Ещё одна бессмысленная победа толерантности. (Если за слово «возрастной» ухватятся мужчины, строчку Маяковского про негра преклонных годов можно будет перевести как «да будь я хоть афроамериканцем возрастным»). Ладно, допустим, что женщинам приятнее считать себя возрастными, чем (страшно сказать) пожи... пожившими. Но в «новостях культуры» слышать о «самом возрастном участнике выставки» и тому подобное — это как-то странно. Во всяком случае, мне странно. Во всяком случае, пока.
Все претензии излагать не буду. Но поделюсь одной досадой. В передаче «Белая студия» Дарья Златопольская на белом фоне интервьюирует выдающихся деятелей культуры. Включила я в конце прошлого года эту «Белую студию» и попала на разговор с ныне покойным Евтушенко. Зрелище было тяжёлое, поэтому на экран я не смотрела, а стала хлопотать по хозяйству, навострив простреленные уши. Речь шла, разумеется, о поэзии и всяких тонкостях. Дарья слегка переврала Бродского. Это я легко простила. После того, что с Бродским сделали в сериале «Секс в большом городе», ему всё нипочём: там Барышников, пользуясь случаем, прочитал его русское стихотворение в английском переводе, наши переводчики в полном соответствии со своими «способностями к интуициям» перевели стихотворение снова на русский, и с той поры Бродский — автор бессмертных строк «На город опустился снег и пеленой меня окутал. Её глаза сияли мне, и будто бес меня попутал» (преобразили стихотворение «Так долго вместе прожили, что вновь второе января пришлось на вторник»). Никто не сможет переплюнуть, и Дарья даже не старалась. Снова подойдя к штанге, она незабываемо обработала Пастернака (мол, как это у него гениально): «Как будто бы нарезом, обмокнутым в сурьму, тебя вели железом по сердцу моему». Конечно, от перемены мест слагаемых сумма не меняется; всё равно же в рифму получилось. Но ситуацию можно было исправить. Не отходя от кассы, процитировать ещё раз, как следует, брак выбросить (передача ведь идёт в записи). И даже отойдя от кассы, можно было исправить: задним числом заснять говорящую голову на этом белом фоне, процитировать точно, вклеить куда надо. Или записать только звук, если оператор умер, а картинкой поставить благосклонно внимающего собеседника. Или вообще вырезать к чёртовой матери. Но — нет. Ни одна собака на самом культурном телеканале страны не заметила, что переврали Пастернака, а если и заметила, то не почесалась, а если почесалась, ей сказали «не чешись».
Это всё мелочи, да; могло быть хуже, и бывало. Но бывало ведь и лучше. Давным-давно, во времена чуть более приличные, на канале чуть менее приличном, один актёр работал закадровым голосом. В тексте цитировался Мандельштам; актёр прочитал «тараканьи смеются усищи и сияют его голенищи», отработал и намылился домой. Я шла мимо, услышала запись и вернула актёра к микрофону, чтобы он прочёл, как в оригинале: «Тараканьи смеются усища и сияют его голенища». Весь шухер-ахтунг из-за одной буквы. Можно было наплевать. Но тогда, как сейчас помню, по лицам присутствующих пробежала лёгкая тень понимания. Сейчас — ни тени той тени, даже если указываешь кому-нибудь вовсе не на мелочь, а на большую дымящуюся навозную кучу.
Напоследок — задачка. Как испортить Мандельштама, не тронув ни одной буквы? Решение: просто переставить запятую. Было продемонстрировано в газетном заголовке: «Мы живём под собою, не чуя страны».
На этой минорной ноте Матрёна прощается с вами.
Также по теме: Отчаянье и домохозяйки, Торжество абырвалга, Абырвалг возвращается, Абырвалг продолжается, Минутка поэзии, Из жизни габриэлей.
(Оригинал записи в моём журнале.)
