Семейный праздник (46)
46.
Крылья уже едва держали тело аиста в воздухе, ломающая боль тянула его вниз, как затянутой бечёвкой! Но внутри аиста, в его сердце, в сознании, горели огнём сигналы угря, и аист из последних сил стремился донести их до бабушки, а через неё и до всех существ на белом свете.
Вдруг огненные сигналы вырвались из тела аиста – и ярким трассирующим ориентиром унеслись к дому, где почти целую ночь по двору бродила бабушка в жаркой тревоге!
Им наперерез поднимались от земли белые атомные тени ещё совсем недавно живых людей: Валерия, Гриши, Сергея, Вити, Лены, Вани и Гарика, и где-то у самой поверхности земли начинали свой замедленный подъём тени матери, бабушки и отца. Отдельно от «человеческого собрания» теней восходила к поднебесью и тень собаки, мерцавшая матовым перламутром.
Тени были похожи на своих прижизненных обладателей и вели между собой мысленную беседу о промелькнувшей на земле изумительной жизни. Трассирующий след сигналов ударился в их скопление, но не был пропущен дальше, отчего аист резко стал падать вниз, как будто след сигналов тащил его к дому, как на верёвке.
Начало этого трассирующего следа стало походить на морду угря – и вонзаться в каждую тень по очереди; и, так же по очереди, отмеченные ударом тени «издавали» безмолвные фразы, точно не наговорившиеся вдоволь в своё время реальные земные люди…
– Господи, как же красива наша земля сверху! А мы всё под ноги смотрели, всё думали, что в прахе можно что-то найти…
– А я и другое заметил: не только земля красива с высоты, но и люди на высоте! Посмотрите, какие мы все красивые, особенно мама! В тебя невозможно не влюбиться! Да, папа?
– Конечно, невозможно! Когда я впервые увидел её, я просто остолбенел! Густые каштановые волосы по плечам, большие карие глаза, – это было неотразимо!
– Вы меня захвалили, дети, и особенно ты, Петя, мой любимый муж! А я сразу в тебя влюбилась, как только увидела тебя. Такой волевой подбородок, упругие строгие губы, красивые чёрные волосы…
– А помните, как у нас возле крыльца в мае распускалась белая сирень? Это было что-то сказочное, благоуханное, ласкающее взор и душу!
– А я любил с бабушкой разговаривать: у неё такой красивый белорусский говорок, такой необыкновенный ум, такая неохватная доброта…
– А я вспомнил, как мы стригли овец на нашей цементной площадке под окном кладовки! Овцы испуганно блеяли, подрагивали от страха, но после стрижки становились такими смешными и трогательными, словно голые птенчики…
– А я любил вдоль нашего ручья, который на картах обозначают как речку Голубую, идти за щукой, не решаясь пронзить её острогой. Зачем? Пищей от этого не запасёшься впрок, а губить это изящество и красоту просто кощунственно!
– А я видел, как городской любитель-рыболов, оказавшись у наших водоёмов, охотился на угря. Было очень жалко это блестящее тёмнокоричневое создание, эту божью тварь, оказавшуюся под угрозой погибели, просто сердце щемило от жалости!
– А помните, как мы вместе пели народные песни за столом: и русские, и белорусские, и даже украинские иногда – «Рушник», например, или «Верховина – мати моя», или «Ясени»…
– А я любил наш изумительный белый налив, бесподобные жёлтые сливы, белоцветную черешню, крупную и мясистую…
– А помните чернослив по всему периметру сада? В сентябре мы набирали его вёдрами, до 20-ти и больше выходило!
– А помните улей пчёл, который мы привезли от лесника, – какой изумительный мёд мы с него качали, тут надо отдать должное папе, он делал это ловко и с большим удовольствием!
– Я любил макать в мёд белый хлеб и запивать парным молоком, – ни с чем не сравнимое наслаждение!
– А я, грешным делом, любил жареную картошку, и особенно драники, – тут у нашей неутомимой мастерицы, нашей любимой мамы, не было равных!
– А я любил наблюдать, как в конце марта, ещё в окружении не до конца растаявшего снега, зацветали на солнцепёке ранние одуванчики и мать-и-мачеха…
– А я помню, как мы ездили за дровами в лес, как сладко уставали от сенокоса, как потом купались в нашем любимом озере…
… Это светлое кружение человеческого счастья, словно лёгкая стая мотыльков, поднималось к поднебесью и дальше, в глубины Мироздания, пополняя собой сокровища навечной, божественной кристаллизации минувшей жизни…
(Окончание следует)
часть 1 часть 2 часть 3 часть 4 часть 5 часть 6 часть 7 часть 8 часть 9 часть 10 часть 11 часть 12 часть 13 часть 14 часть 15 часть 16 часть 17 часть 18 часть 19 часть 20 часть 21 часть 22 часть 23 часть 24 часть 25 часть 26 часть 27 часть 28 часть 29 часть 30 часть 31 часть 32 часть 33 часть 34 часть 35 часть 36 часть 37 часть 38 часть 39 часть 40 часть 41 часть 42 часть 43 часть 44 часть 45