Поединок двух судеб

 

«Жизнь моя, иль ты приснилась мне...»
         Сергей Есенин
  «Он болен. Я не могу его бросить. Это все равно, что бросить больного ребенка».
         Айседора   Дункан

 "Однажды  великую американскую балерину Айседору Дункан, приехавшую в 1921 году в Россию, пригласили на творческий вечер… Она вошла летящей походкой, сбросила шубку и расправила складки шелкового хитона. Танцовщица была похожа на ожившую статую античной богини. Ей налили «штрафной» стакан вина. Она подняла глаза от бокала и увидела Его. Он начал читать стихи. Айседора не понимала ни слова, но не могла оторвать от него взгляда. А он декламировал, глядя только на нее. Казалось, что в комнате больше никого нет. Закончив читать, Есенин спустился с возвышения и попал в ее объятия.«Изадора! Моя Изадора!» — Есенин опустился перед танцовщицей на колени. Она поцеловала его в губы и произнесла: «За-ла-тая галава, за-ла-тая га-ла-ва». Это была любовь с первого взгляда, кипучая страсть, ураган. И не важно, что Айседора почти не говорила по-русски, а Сергей не знал английского. Они понимали друг друга без слов, потому что были похожи — талантливы, эмоциональны, бесшабашны... "

 В  великих судьбах, в поединке  двух
 Для  бури чувств, огня  противоречий -
 Должно было случиться это  вдруг,
 Усталый взгляд, шарфом покрыты плечи,
 И рот-мишень  по-детски  так  беспечен.
 И херувимы ей ласкают слух…

 И встретились – её усталый взор
 С его кудрявой светлой головою,
 Заря в хитоне разожгла костёр -
 И  златокудрый эльф сражён мечтою,
 Стрельнул в  мишень   улыбкою простою,
 Собой  заполнив  чувственный  простор.

 И   покорился   пуле   красный    рот . . .
 Их  поцелуй стал выстрелом  НАЧАЛА,
 И вздрогнул «ангел»,  усмехнулся  «чёрт» -
 Когда два этих слова прошептала. . .
 И   музыка любви опять взыграла,
 Мир посветлел  в преддверии -вот-вот…

 Хотя он   ей  годился  в  сыновья,
 Но чувства  всколыхнулись  с новой силой,
 Их страсти неземной  лишь - Бог судья…
 Цвели глаза божественным  отливом,
 И эта страсть   рассвет   благословила…
 Последний всплеск – счастливая  семья.

 Счастливая?   Но что-то   не   понять,
 Куда  заносит  рок событий новых?
 Как липа,отцвела его тетрадь,
 Утеряна счастливая подкова,
 Он уходил и возвращался снова,
 Всё рушилось. . .ах, если б время  вспять…

 Трещал по швам гостеприимный дом,
 Плясать для пьяни – это в кои веки!
 Одни лишь собутыльники кругом. . .
 О русские! О Люди! ЧЕ-ЛО-ВЕ-КИ!
 Он на коленях   полз:  Моя навеки. . .
 Ах, Изадора. . .мы с тобой…вдвоём. . .

 Вдвоём по одному. . . и пустота. . .
 Холодным ветром  рощу  их задуло…
 Двух гениев однажды неспроста
 Судьба в объятья нежно подтолкнула.
 Глаза темнели и дрожали  скулы…
 И чернота. . . Сплошная чернота. . .

 Она с шарфом любила танцевать,
 Шарф трепетал, как кровь, сочил из крана,
 Он прижиматься мог и обнимать,
 Под ноги падать, став живою раной,
 растоптанной, как  сердце хулигана. . .
 Так и судьбу ногами можно смять. . .

 Возможно,  для неё он был - каприз,
 Наполнил  смыслом взгляд её осенний…
 Но  стёрся между  судьбами дефис:
 - Ах, «ангел» - «щёрт»,  тоскующий   Есенин….
 Сплошные тени, тени, тени, тени. . .
 И  почему  так   душу  тянет   вниз?

 Судьбою встреча им была дана…
 Но счастья на двоих так было мало. . .
 Верёвка, шарф...  -  вмешался сатана. . .
 И ничего. . . в один момент не стало. . .
 Ушли по одному – ОН и ОНА. . .
 Но  воздуха  двоим им  не хватало,
 Когда  над ними гасла  тишина . ..

Из акта осмотра места происшествия, составленного 28 декабря 1925 г. участковым надзирателем М. Горбовым:  
«...обнаружен  в гостинице «Интернационал» (бывшая «Англетер») в 5-м «привилегированном» номере. висящим на трубе центрального отопления мужчина в следующем виде: шея была затянута не мертвой петлей, а только правой стороной шеи, лицо обращено к трубе, и кисть правой руки захватила за трубу... около места, где обнаружен повесившийся, лежала опрокинутая тумба и канделябр, стоящий на ней, лежал на полу.
По снятию трупа с веревки и при осмотре его было обнаружено на правой руке выше локтя с ладонной стороны порез, на левой руке на кисти царапины, под левым глазом синяк... По предъявленным документам повесившийся оказался Есенин Сергей Александрович, писатель».
***

Узнав о гибели  Есенина, Айседора призналась: "Я была потрясена смертью Сергея, но я рыдала и страдала из-за него так много, что, мне кажется, он исчерпал все человеческие возможности для страдания".
На закате творчества одним из самых популярных танцев Айседоры был "Танец с шарфом". Этот фантасмагорический танец она любила исполнять в присутствии Есенина. Возбужденная фантазия поэта рисовала странную картину: "Держит она шарф за хвост, а сама в пляс. И кажется, не шарф - а хулиган у нее в руках... Хулиган ее и обнимает, и треплет, и душит... А потом вдруг - раз! - и шарф у ней под ногами. Сорвала она его, растоптала - и крышка! Нет хулигана, смятая тряпка на полу валяется... Сердце сжимается. Точно это я у нее под ногами лежу. Точно это мне крышка".Айседора нередко повторяла танец с шарфом на бис. Так было и на концерте в Ницце 14 сентября 1927 года. В этот  день, эффектно закинув роковой алый шарф с вытканными на нем солнечной птицей и лазоревыми цветами вокруг шеи, она вольготно раскинулась на сиденье автомобиля. За рулем - молодой итальянец, последнее увлечение пятидесятилетней Айседоры. Улыбаясь, она произнесла: "Прощайте, друзья, я еду к славе!" Это были ее последние слова - голова резко дернулась и повисла, как у сломанной марионетки. Шарф попал на ось колеса набиравшего скорость автомобиля и удавкой впился в шею Длинный красный шарф, который так любил Есенин на долгие годы ставший символом нового начала в танцевальном искусстве, как будто за что-то мстя Айседоре, задушил ее.
                Женщин, любивших его, было много, а любви в его жизни было мало. Сам Есенин объяснял это так: «Как бы ни клялся я кому-либо в безумной любви, как бы я ни уверял в том же сам себя, — все это, по существу, огромнейшая и роковая ошибка. Есть нечто, что я люблю выше всех женщин, выше любой женщины, и что я ни за какие ласки и ни за какую любовь не променяю. Это — искусство…»