Данилевский (1822 - 1885): Особый путь здорового человека (часть 3). О зарождении американской исключительности

Устройство фильтров современной вестернизации

Довольно грубое обобщение, однако последовательное устранение каждой цветовой «линзы» позволяет разглядеть предмет в его максимальной четкости. Каждая из них есть навеянный эпохой предрассудок в самом прямом значении этого слова: информационное поле на пяти уровнях дает нам готовое, «перед рассудочное» мнение, через призму которого мы невольно смотрим на ту или иную область гуманитарного знания. При этом важно отметить, что эффективно именно устранение «фильтра», но не «борьба» с ним, подобно тому, как инверсия цветов фильтра не есть достижение его прозрачности: средний интернет-воитель, обрекший себя на каждодневную борьбу с американской культурной гегемонией, находится под ее воздействием не меньше, чем добрая часть его оппонентов (и далее по аналогии).
Наибольшую трудность представляет последняя «линза», которую, как я уже отметил, убрать полностью невозможно, возможна лишь та же инверсия: человек, отказываясь от своей национальной идентичности, либо обращается в убежденного интернационалиста, либо принимает сторону ее противников, что, мягко говоря, не добавляет его точке зрения объективности. Сложно найти более яркого современного подтверждения этому, чем украинский конфликт и реакция на него российской оппозиции. Так что гораздо полезнее будет учесть давление своего национального мифа, его влияние на попытку взглянуть на нужную вещь объективно и попытаться этот фактор сгладить.
Все вместе они задают цветовой спектр того, что Мартин Хайдеггер именовал картиной мира. Смысловое искажение каждой из них эклектично, подразумевает совокупное влияние огромного множества факторов, объединенных под именем каждой «линзы». Следуя законам оптики, каждая может и усиливать, и ослаблять действие другой (а то и полностью «переворачивать»), все они наложены единовременно и влияют на нас совокупно. Также будет справедливо сказать, что перечисленные «линзы» действуют с момента возникновения даже не информационного общества, а его зачатков. Пунктом отсчета можно назвать распространение массового книгопечатания как средства трансляции государственной, религиозной и иной пропаганды через относительно стойкий к физическим повреждениям носитель (книгу). За это время многократно менялись полюса силы, задававшие окраску фильтров, их мировоззренческий порядок, но сам фороптер за это время не претерпел сколько-нибудь значительных изменений.
Возвращаясь к панславизму, попытаемся теперь поочередно избавиться от каждой линзы. Предмет требует осторожного обращения, и пусть этот метод послужит нам в качестве хирургических перчаток для препарирования «России и Европы».

Европа Данилевского есть объединение германо-романских народов, сплоченных общими интересами, но не имеющих монополии на свои достижения. В том числе и в вопросе культуры и этики. Напротив, Данилевский утверждает, что понятие европейских ценностей абстрактно, он говорит о близости просвещенческих начал как наиболее положительного выражения достижений Европы духу русского человека, выделяя фигуры М. Ломоносова, А. Суворова, А. Пушкина и Н. Гоголя как людей уже сказавших свое слово на этом поприще. Но и развитие самобытного русского (шире — славянского) просвещения возможно лишь в результате отказа России от участия в отстаивании совокупных европейских интересов, осознания своей самостоятельной роли, главенство которой будет со временем лишь усиливаться. Здесь мы подходим к проблеме взаимного влияния Европы и России и к ключевому положению критики Владимира Соловьева, выраженной в его статье о Н. Я. Данилевском в энциклопедии Брокгауза и Ефрона:
Д. выставил в качестве исторического закона непередаваемость культурных начал — но действительное движение истории состоит главным образом в этой передаче. Так, возникший в Индии буддизм был передан народам монгольской расы и определил собою духовный характер и культурно-историческую судьбу всей восточной и северной Азии; разноплеменные народы передней Азии и северной Африки, составлявшие, по Д., несколько самостоятельных культ.-ист. типов, усвоили себе сперва просветительные начала эллинизма, потом римскую гражданственность, далее христианство и, наконец, религию аравийского пророка; христианство, явившееся среди еврейского народа, даже в два приема нарушило мнимый «исторический закон», ибо сначала евреи передали эту религию греческому и римскому миру, а потом эти два культурно-исторические типа еще раз совершили такую недозволенную передачу двум новым типам: германо-романскому и славянскому, помешав им исполнить требование теории и создать свои собственные религиозные начала.

Европа Данилевского есть объединение германо-романских народов, сплоченных общими интересами, «но не имеющих монополии на свои достижения». В том числе и в вопросе культуры и этики.

Полагаю, что здесь возникло некоторое недопонимание. Данилевский утверждает, что не передаются не культурные начала, но сам культурно-исторический тип (а именно этот смысл вкладывает он в понятие цивилизации). Этот нюанс действительно многое меняет: нельзя отрицать взаимное влияние различных культур как в смысле хронологическом (римская => германо-романская), так и у существующих параллельно (германо-романская — славянская), и примеры Соловьева здесь не подлежат и доле сомнения. Однако в «России и Европе» сделан акцент на сверхэтническом характере цивилизаций, подразумевающий главенство одного или нескольких народов (максимум трех в случае ассиро-вавилоно-финикийского типа), объединяющихся на базе общей культуры и общих интересов и поглощающих внутри себя более мелкие этнические формации, названные Данилевским не способным к сопротивлению этнографическим материалом.
Таким образом, любое противопоставление зарождающейся славянской цивилизации своему старшему германо-романскому брату подобно антагонизму типа римского и греческого или же римского и «европейского». Философ не отрицает ни культурных достижений Европы, ни их благотворного влияния на Россию, лишь указывая, что славянство не входит в правящую в Европе цивилизацию «ни по наследству, ни по усыновлению», и, следуя «законам исторического развития», должно, вобрав в себя все лучшие (то есть те, которые способны прижиться в народе) достижения предшественников своих, стать самостоятельным культурно-историческим типом. И самое главное здесь — различать границу между просвещением и политикой:
«У нас твердо укоренилось убеждение в принадлежности России к Европе в смысле культурном, и из смешения этих двух совершенно различных точек зрения, политической и культурной, мы бьемся изо всех сил примкнуть к Европе и в политическом смысле, принося все большие и большие жертвы этому пагубному заблуждению» («Горе победителям!», журнал «Русская Речь» под редакцией А.А. Навроцкого, 1879).
Итак, противостояние с Западом ограничивается лишь следованием собственным национальным интересам, нисколько не означает отказ от его достижений и, что сегодня кажется парадоксальным, не подразумевает антагонизма с США. Мы привыкли видеть в Штатах некую квинтэссенцию западной цивилизации, и этот образ отстаивают сами американцы. Но во времена Данилевского до обретения этого звания американцам предстоял трудный, почти вековой путь, почему Николай Яковлевич и не относит их к Западу (то есть к Европе, то есть к германо-романского типу). Что, кстати, естественно для русского человека того периода: недавно проданная США Аляска считалась дальневосточной колонией России. Больше того, Данилевский говорит об американцах как о молодом народе, успешно освободившемся от гнета европейских интересов, что должно совершить и славянам. Но об этом несколько позднее.