Сквозь Сибирский Тракт. Ночной разговор

Шел 1892 год. Пока ровесники двадцатилетнего Графа промышляли мелкими кражами и штучными ограблениями, он уже давно работал по крупному в банде с авторитетными ворами. Банда грабила частных ювелиров и ювелирные лавки, орудуя в основном в Петербургской, Псковской, Новгородской и Череповецкой губерниях. Уже больше года на нее безрезультатно охотилась сыскная полиция, и все потому, что ограбления не были похожи между собой.
На окраине Петербурга, на большой Митрофаниевской дороге, в сильно прокуренной комнате за круглым столом сидело пять человек. Тусклая лампочка в красном абажуре свисала по центру, зеленые плотные шторы наглухо закрывали окно. Даже с темной улицы свет из окна на втором этаже не был виден. На скатерти с разводами небрежно были расставлены тарелки с незамысловатыми угощениями: порезанная селедка, квашеные огурцы, отварной картофель, хлеб, початый штоф водки.
– Разлей, Баркас, – сказал вор по кличке Петрович. Он затянулся только что скрученной из желтой газеты само- круткой и выпустил под абажур облако едкого дыма из отборной махорки. Папиросы он не признавал.
– За тяжкими разговорами и про водочку позабыли, – с улыбкой спохватился Баркас, сверкнув золотой фиксой. Он разлил «Московскую особенную» по стопкам и поставил пустую бутылку на пол. Тут же из правого сапога вытащил финский нож и ловко нарезал квашеные огурчики.
– Люблю я огурчики от бабы Нины, – с полуусмешкой произнес урка по кличке Молот. Кличку он получил за громадные кулаки и необыкновенную силу удара, которой мог сломать крышку сундука. Этот 28-летний детина просто выносил двери плечом на грабежах квартир. Казалось, на его пути не было никаких преград – ни замков, ни завесов.
Урки подняли стопки, выпили.
– Что будем делать, господа хорошие? Вопрос перед нами стоит серьезный, куш хороший, но и риск не малый, – кривясь от горькой и затягиваясь едким дымом махорки, прохрипел Петрович. – Зато если уж подломим этот банк, то золота и червонцев хватит и на шмар, и на трактиры, хоть в усмерть упейся. – Он прищурил от дыма правый глаз.
– Зачем тебе золото на каторге или виселице? Это тебе не ювелирную лавку подломить, это серьезная контора – «Петербургский частный коммерческий банк», – произнес до сих пор молчавший вор по кличке Хмурый. Его прозвали так за постоянное хмурое выражение лица; казалось, ничто не может обрадовать этого человека. Он говорил не часто и всегда по делу, его мнение было не последним на многих малинах Петербурга. К нему прислушивались как к опытному вору, прошедшему серьезный путь в своем ремесле. Хмурый достал папиросу, дунул в гильзу, чиркнул спичкой и смачно затянулся.
– Согласен с Петровичем – риск большой. Но мы не были бы такими фартовыми, если бы боялись полицейских шкур из Петербургского сыска, – возразил вор по кличке Баркас. – Мое слово такое: нужно делать дело. Тем более, есть наводка.
– Если никто не против, то решено – ломим, – с прищуром резюмировал Петрович.
– К деньгам этого банка не так-то легко подобраться. В самом банке даже и пытаться не стоит, охранка там под стать императорской. Моя маза – ломим или на вывозе денег, или ищем гнилуху среди банковских гадов. На вывозе можем и головы свои грешные положить, а вот гнилуху – вероятность малая есть, надо кумекать. Поведай, Баркас, что ты давеча вынюхал, – обратился Хмурый к вору.
Баркас залихватски щелкнул серебряным портсигаром, достал папиросу. Покрутив ее в пальцах, постучал бумажным мундштуком по серебряной крышке, неспешно зажал мундштук золотой фиксой.
– Баркас, не тяни за лейцы, – не выдержал Молот. Мы тут гутарим за дело, есть маза – реки́.
– Святое дело: закурить, – улыбнулся Баркас и чиркнул спичкой. Не спеша поднес ее к папиросе и, затянувшись несколько раз, задул огонь. – Есть там один управляющий, Евдоким. Со всех сторон хрустальный, гад, не подлезть к нему, не подкопаться. Но шепнул мне Татарин накануне весточку одну про этого гада лободырного, – стряхнув пепел в тарелку, урка улыбнулся во весь рот.
– Баркас, не знал бы я тебя столько лет, морду бы разбил, – прохрипел Молот и заиграл скулами. – Базлань как на духу, не набивай цену! Что там за Евдоким, и что за весточка?
– Так вот, этот Евдоким полгода назад женился.
– Ну и что тут такого? Все женятся! – наконец не выдержал и Граф. – Что ты нам тут мозг травишь, женился-не женился? Какое нам до этого дело? – шрам на левой щеке Графа набух и стал багровым.
– Господа урки, не хипишите, устроили шалман. – Петрович спокойно зацепил на вилку кусок селедочки и положил на хлеб. – Вы же все хорошо знаете Баркаса, он же почти дворянского происхождения!
И пояснил, улыбаясь и жуя свой бутерброд:
– Болдырить он еще при купце Воронове научился, когда служил у него в управляющих. Там чем больше балахвостишь, тем больше ценят.
Петрович вытер рукой губы и улыбнулся. Улыбнулись и все остальные, один лишь Хмурый не изменился в лице.
– Разлей, Баркас, раз мы уж тут до утра засели с твоими были́нами, – предложил Граф и подкурил папиросу.
– Баба Нина, принеси еще горькой, – окликнул хозяйку Баркас. Он достал из сапога нож и порезал оставшиеся на столе два огурчика.
– И прикусить малость, – добавил Молот.
Из другой комнаты послышались шаркающие шаги, и в дверях появилась миловидная, улыбчивая старушка. Но тот, кто знал, что скрывалось за этой улыбкой и глубокими морщинами, смотрел на нее совсем другими глазами.
Всю жизнь эта женщина была преданна одному лишь человеку – известному в Петербургских воровских кругах урке Червоному. Еще молодой девкой подобрала она его раненого в лесу и три месяца выхаживала в деревне. С тех пор следовала за ним, как собачонка на привязи: и в бегах, и на каторгу, разделяя и веселье, и горе.
За свои проделки повешен был Червоный в 39-летнем возрасте в Казани, а Нина переехала в Петербург, где на окраине имелась у них с Червоным квартирка. По сложившейся традиции принимает она по рекомендации беглых урок, помогает им чем может. Петровича она знала давно, еще со времен их дружбы с умершим мужем.
– Ребятушки, чего желаете? – теплым голосом спросила женщина. – Ну и надымили вы тут! – отмахивая дым, ласково сказала она.
– Баб Нина, уважь нас, принеси нам еще горькой, огурчиков да селедочки, а мы уж за ценой не постоим! – заулыбался Баркас. – Не постоим, братья урки?
– Для бабы Нины ничего не жалко! – пробасил Молот.
Старушка пошуршала на кухню, а за столом воцарилось молчание. Каждый думал о своем. Граф подумал, что если выгорит это дело, уедет на время в Крым, погреться на море, а там, может, под Одессу подастся. Погрузившись в радужные мысли, вор не заметил, как вернулась баба Нина, принесла штоф водки и закуску. Разложив все на столе, она оставила комнату, понимая серьезность разговора. Баркас еще больше повеселел, взял водочку и разлил по стопкам. Молча подняли, выпили.
– Давай, Баркас, по-серьезному, поведай, что знаешь, – посмотрел Петрович на урку. Все ждали продолжения.
– Так вот, давеча в «Давыдке», что на Владимирском, прогулял наш Евдоким большую сумму. И будучи довольно пьяным, под большой стакан, рассказал таки Татарину про свою жену Беллу, – с полуулыбкой начал вор. При этом руки его показывали округлости той самой Беллы, начиная от плеч и заканчивая торсом.
– И чем же та самая Беллочка может быть нам полезна? – вопросительно изогнув левую бровь, поинтересовался Граф. – Баба она и есть баба, что с нее взять? – добавил он с недовольным видом.
– Так вот, господа хорошие, баба эта – наш, возможно, единственный козырь в этой игре, – разводя руками, хохотнул Баркас и поведал ворам довольно занятную историю.
– Евдоким Орлов наш слыл потатуем да еще блаженным1. Юношей влюбился в одну красивейшую гу́льню, которой и была наша Беллочка, – Баркас достал папироску из портсигара, продул, быстро закурил и начал входить в раж. – А баба эта только с дедами не спала, и то по причине их несостоятельности в ложе. Внимания на нашего лободырного шикарная барышня не обращала, однако годы идут, замуж выходить надо, а никто не берет, всем только под сиську и нырнуть. В это время наш блаженный дослужился таки до управляющего банком, но интереса к Белле не потерял. Этим и воспользовалась наша Белла, взяв блаженного борова под белы рученьки и проводив до церкви. Казалось бы, пора мадам успокоится, варить щи и ждать благоверного с работы. Но не тот человек наша Белла, чтоб жить скучной семейной жизнью и ждать мужа сидя на семейном ложе. В один прекрасный день пришел Евдоким домой, а Беллочка, бестыжая плеха, в том самом ложе развлекается с молодым жеребцом, – разливая водку по стопкам, продолжал вор. – Конечно, он кричал, скандалил, но простил таки заразу, так как любил до смерти.
Подняв стопку и взглядом чокаясь, Баркас опрокинул содержимое в рот.
– Смекаете, о чем я гутарю? – он обвел воров внимательным взглядом.
– А Белла эта может хорошую службу нам сослужить, – широко улыбаясь и сворачивая еще одну самокрутку, вполголоса произнес Петрович. – Конечно, с Графом я согласен, баба в деле особо не помощник, если это не Сонька, – подкуривая самокрутку и щурясь от дыма, вор задул спичку. – Но мы же ее не в долю берем, а пользуем.
– Любовь это хорошо, на любви сколько людей канули, – оживился Хмурый, стуча мундштуком папиросы по гладкой крышке немецкого портсигара, – на этом можно починать дело. Даже не надо мерковать, на кого ловить будем эту волочайку, – прикусывая папиросу, вор посмотрел на Графа.
– Да вы просто за глотку берете, – бросил Граф, доставая папиросу и разминая пальцами ку́рку.
– Ну, ты из нас самый молодой и самый выносливый, – заржал Молот, – а значит, не сдохнешь под белым телом мадам Орловой.
– Да, Граф, дело серьезное... Молот прав – лучше тебя с этим никто не справится, – сказал Хмурый. – Разлей, Баркас.
– Это мы завсегда пожалуйста, – обрадовался вор и разлил оставшуюся водку в стопки.
– Я понимаю, выхода у меня нет, – глядя исподлобья, ответил Граф. Не чокаясь, он выпил горькую и, охрипнув от обжигающей жидкости, изрек: – Из уважения к вам и общему делу готов пострадать под уже не свежим телом Беллочки.
– На том и порешим, – подытожил обрадованный Петрович. – Граф займется Беллочкой, ну а мы пока отдохнем. Две недели, тебе, я думаю, хватит, – осушив стопку, вор поставил ее на стол.
Все выпили. Хмурый достал из жилета пачку червонцев, плюнул на пальцы. Медленно отсчитав две ассигнации, положил на стол.
– Да, бабу Нину нужно уважить. Молодец старушка, всегда рада видеть хороших людей, – произнес заметно прихмелевший Баркас.
– Еще не раз обратимся за помощью.
Воры начали собираться, баба Нина засуетилась с уборкой стола. На улице уже стояла глубокая ночь. Распрощавшись, урки разошлись.

-----------

Если вам понравилось начало моего романа, не скупитесь и ставьте  голос. Также роман Сквозь Сибирский Тракт, вы совершенно бесплатно можете скачать по ссылке.