ПРОЗА. Как бабка Матрёна к празднику Октябрьской Революции закупки делала

Философские размышления. Мысли, не подлежащие форматированию. Наблюдения о жизни и ее смыслах, которыми хочестя поделиться. Дайте волю своим способностям!

Привет всем! Сегодня день рождения моей мамани. Ей было бы 92 года. Я хотел разместить этот рассказ, который мы когда-то написали вместе. Знаю, ей это было бы приятно. К сожалению, у меня не осталось русского оригинала, и мне пришлось переводить с английского. Ну уж, что есть, то есть.

Снарядив утром сына с невесткой на работу, бабка Матрёна собрала банку для сметаны, бутылку для подсолнечного масла, сумки и авоськи, быстро оделась, опоясалась серым платком и вылетела из квартиры, как молодая.

Не такое было время, чтобы сидеть в «тепле и сухости» на кухне и накручивать радио. День был такой, когда многое выбрасывали на прилавки, и люди бегали, запасались.

Она и так припозднилась. Было девять утра и «дневной промысел» уже в самом разгаре. Со всех сторон матрёниного микрорайона, из серых и красных пятиэтажек, вываливались граждане с пустыми сумками и авоськами, и тянулись к Болотниковке, словно мыши на зов волшебной дудки.

Ближний к Матрёне магазин прозвали в народе Серый магазин, хотя цвет этого облупленного здания был каким угодно, но только не серым. Этот магазин, длинный и узкий, был переполнен, как будто в выходные. Внутри был шум и скандал.

Протолкнувшись через толпу, Матрёна увидела в левом крыле магазина очередь за мясом. Люди в очереди были раздражены — они знали, что новое мясо уже доставлено, но магазинное начальство его придерживало, чтобы избавиться от старого мяса, которое лежало на прилавке долгое время …

Матрёна не могла посмотреть на мясо через головы — не хватало роста. А к прилавку не пробиться. Она слышала, что люди кричали и ругались: старое мясо воняло и не имело товарного вида. Однако, мясник твёрдо стоял на своём: «Не хотите брать это мясо? И я не хочу!»

Покрутившись в толпе, Матрёна, наконец, нашла «конец» очереди и чернильным карандашом записала своё место на ладони. Место в очереди было дальним, и надежда на мясо была невелика. Но теперь, заняв место в очереди, она могла обежать хоть десяток других мест. Матрёна постояла ещё какое-то время, чтобы нейтрализовать возможные разговоры в будущем, и начала проталкиваться в молочный отдел.

Там ждали сметану. Матрёна и здесь постояла минут десять и приметила одну женщину, личность которой примелькалась по очередям. Матрёна договорилась о «подтверждении» в очереди, пока она сбегает на разведку. Женщина согласилась «держать место», и Матрёна, выбравшись из Серого магазина, помчалась по улице к рынку.

Эта часть Болотниковки так и чернела кучками домохозяек с сумками и авоськами, маршировавшими по осенней грязи, прерывая потоки транспорта. У ворот рынка топтались частники с самодельным товаром. Уже с некоторого расстояния Матрёна заметила белые ажурные шали. Но она сначала приценилась не к шалям, а к самодельным коврикам, чтобы не выказать интереса. Коврики были по три рубля, но Матрёна смогла сбросить цену до двух. После этого она даже почмокала губами, но ковриков не взяла. Побоялась, что невестка отругает её за деревенские вкусы. «А какие всё-таки добротные коврики, да и цена подходящая...»

Взгляд её снова упал на кружевные шали, которые толстая женщина бережно держала на растопыренных руках. Лёгкие и мягкие, только пух, ни одного пёрышка. Как долго Матрёна мечтала о такой красоте! Только, если подумать, смысла не было её приобретать. «На любом рынке таких шалей пруд пруди, — думала Матрёна. — По субботам их даже около метро продают. Зачем же живые деньги класть на вещь, которая и не дефицит совсем? Да и годы-то твои уже не те. Люди скажут — чего ты, карга старая, на себя напялила? Зачем тебе красота такая? И перед кем красоваться, перед подъездными бабками? Но всё-таки, ах, шали. Сейчас бы купила. Вот они, деньги-то...»

Но как только Матрёна собралась прицениться, появился милиционер и начал разгонять частный сектор.

— Не положено, мамаша, не положено с рук продавать. Давайте, давайте отсюда.

Милиционер был молоденький, чуть только постарше матрёниного внука. Он немного стыдился смотреть бабкам в глаза, и торговки не особенно торопились уходить.

— Иду, сынок, иду, иду, миленький...

Так что не купила Матрёна ни коврик, ни шаль... А как вошла внутрь рынка — все сожаления вылетели у неё из головы. Прямо у входа толпа сжала Матрёну с обоих плеч, развернула и протолкнула вправо. Она едва смогла вытащить из толпы руку с сумкой. Затем её крепко прижали к прилавку с вениками и деревянными игрушками. Она только смогла и выдыхнуть: «Ну и люди? Что за люди!»

Прорвавшись к центру рынка, где было посвободнее, Матрёна застряла возле углового прилавка, увидев поддоны с розовыми котлетами. В очереди за котлетами она узнала, что на правой стороне рынка, в павильонах, давали свиную печень и ножки для холодца, в рыбном отделе выбросили серебристого хека и морского окуня, в обувном внизу давали домашние шлёпанцы «прощай, молодость» и резиновые сапоги, а наверху, в отделе тканей, люди давились из-за мадополама на наволочки.

В центре же рынка, около мясного отдела, очередь уже строилась в строгом армейском порядке — лицом к затылку и упершись боком в прилавок, потому что мясник в чёрном берете уже «крякал», разрубая огромные куски красного замороженного мяса на массивном деревянном блоке. Ещё два здоровяка, с трудом проталкиваясь через толпу, везли замороженные туши на низкой повозке.
«Что за день! Что за день!»

Сначала Матрёна купила двенадцать котлет на ужин. Затем заняла три очереди за свиными ножками и рыбой и сбегала в офицерский магазин около 29 госпиталя, где, по слухам, выбросили свиную тушёнку. Она прибежала туда как раз вовремя, чтобы прихватить последние три банки. Это было здорово, потому что тушёнка была именно тем, что можно было послать в деревню сестре, где годами, пока не зарежут свинью, люди свежего мяса не видели.

Из офицерского магазина Матрёна потрусила обратно в Серый магазин, поделиться новостями с женщиной, держащей очередь за сметаной. Сметану ещё не привезли. Матрёна маленько отдохнула и была проинформирована, что в магазине «Симферополь» выбросили югославские сапоги. Очередь стояла с пяти утра. Было много спекулянтов и приезжих, а одну женщину, будто, затоптали. Когда двери утром открылись, толпа и ринулась, а она упала. Так вся толпа по ней и прошла.
«Что за люди! Что за люди!»

...Наконец, заговорили, что сметану привезли. Однако, продавщица ещё не показалась. Люди в очереди слышали, как за дверями, в складском помещении, кто-то двигал тяжёлые бидоны. Люди в очереди зашумели, застучали мелочью по стеклянному прилавку: «Они себе сверху отливают! Стыдно!»

Полная, светлоглазая женщина с аляповатой бижутерией на всех пальцах неторопливо выкатилась из подсобки.

— Вы уже всю сметану между собой разделили или нам ещё что-то оставили? — ядовито спросил один интеллигентный с виду гражданин.

— А то! — ответила голубоглазая нараспев, прибирая прилавок, — а я что, не человек? По-вашему, я себе с низу буду отливать?

Очередь замолчала, признав справедливость аргумента. Ответить было нечего. Действительно, не с низу же себе отливать.

Получив сметану, Матрёна снова на полной скорости потрусила на рынок, где около ворот опять собралась толпа частников с самодельным товаром. Но теперь Матрёна пронеслась мимо. Ей нужно было восстановиться в трёх очередях: за рыбой, свиными ножками и, что даже важнее, за мясом. А то как же — праздники без мяса? В отношении мяса она больше надеялась на рынок, чем на Серый магазин.

Она, конечно, хотела занять и за мадаполамом на наволочки, но очередь в отдел тканей начиналась ещё внизу, продолжалась на лестнице, проходила через двойные двери и уходила вглубь второго этажа, и была полна приезжих из других городов, и деревенских в плюшевых жакетах. Потные, одуревшие, они давили заплечными мешками на людей, ничего не понимая, словно не русские совсем.

«Приезжают чёрт знает откуда, и всё туда-же, московского мадаполама им подавай!» Матрёна плюнула в раздражении, но отступила. Надо было ещё в молочный забежать, где, по слухам, разгружали диетические яйца.

Действительно, когда Матрёна протолкнулась через рыночную толпу и, помесив как следует по осенней грязи, достигла молочного магазина, она увидела огромный хвост очереди за яйцами, которая заворачивала за угол и смешивалась с очередью из людей, стоящих в соседний книжный магазин. Она также узнала, что в молочном стояла очередь за свиными сосисками в мясном отделе, но занять очередь не решилась. Память была уже не та. Пять-шесть человек запомнить ещё могла, а вот больше... было уже трудно. Бывало, она и место в очереди потеряет, и домой плетётся пустая и обруганная.

— Значит, так, — считала она в уме, — четыре очереди: три на рынке и одна за молоком. — Очередь за мясом в Сером магазине Матрёна не посчитала, потому что надежда на мясо была слабой. В каждой очереди нужно было запомнить по два человека, одного впереди и одного сзади, семь женщин и один мужчина.

Мужчины запоминались легче. Их было меньше в очередях — не любят они стоять-то. Обязательно пошлют жену или тёщу. Всё же, несколько мужчин в очередях нашлись. И нужно было не перепутать, какой мужчина стоял в какой очереди. А вот с женщинами да бабками дело обстояло совсем плохо. Конечно, если двух бабок поставить рядом, то разницу в них заметить можно. У одной щёки обвислые, губы кошельком, и пальто голубого цвета, а на другой машинной вязки шаль, нос уточкой, да чёрное пальто с воротником из искусственного меха. Но выстрой их в очередь — они все вроде на одно лицо. Да вот, даже её саму взять. Если, к примеру, зеркало против очереди поставить — то себя в толпе не узнаешь.

В очереди за свиными ножками Матрёну сначала не узнали и не хотели пускать. Но она о прежних разговорах напомнила и восстановила «статус кво».

— А разве не вы, женщина, рассказывали, что вчера в метро, в переходе, у одного мужчины американские джинсы сняли и ондатровую шапку, а самого об стену стукнули. Помните? Так я стояла за два человека от вас. Я только забыла спросить, до смерти его убили или нет.

В очереди за мясом дела были лучше, потому что одна женщина была из Ярославля, в Москву за мясом приехала. Шапка у ней была розовая из кроличьего пуха, вязанная крючком. В Москве так не вязали.

Очередь за рыбой Матрёна сама чуть не бросила, и всё из-за разговоров. Одна женщина, у которой зять во флоте служил, сказала, что вся рыба: тунец, селёдка, серебристый хек и так далее, вся рыба радиацией отравлена, и поэтому мужики сегодня такие слабые.

— Ах, перестаньте, женщина! Сплетни всё это! Пьют они слишком много, потому и слабые.

— Вы уж извините, женщина. У нас в деревне тоже пили, и как пили! Бывало, по пьяной лавочке муж за женой с топором гоняется, а слабости по мужскому делу не замечали!

— Вы что хотите говорите, женщина, а есть эта радиация. Она сейчас везде. Вчера в церкви молодого мужчину из атомного института отпевали. Жена – белая вся, на лице ни кровинки, клянусь! Шаль на ней вся в черных кружевах, за пятьдесят три рубля, а в лице ни кровинки...

«Брать рыбу или не брать?» Матрёна даже вспотела и размотала шаль. «Может, уйти, бросить очередь-то? Но люди-то стоят. Никто не уходит. Что же, теперь и рыбы нельзя есть? А что тогда есть-то? А я вот помою её получше, глядишь, ничего и не будет. А то, что люди пьют много — это точно».

К двум часам Матрёна еле плелась. Три сумки на себе тащила, тяжёлые, как чугуны. От и давки её тошнило, в глазах танцевали красные хлопья, и небо над ней было в крупную клетку, как крыша на рынке.

Однако, она купила всё, что хотела, да все новости узнала — лучше газет. Молодец, бабка Матрёна!

Автор: @mgaft1
Редакция и публикация: @ladyzarulem

15.04.19