Екатерина и русский
«Дашкова была достойна престола, а не женщина, историю которой "нельзя читать при дамах", полуграмотная потас***а, превратившая царский дом в дом публичный...»
«Женщина», «полуграмотная», «***» и не_Дашкова – это Екатерина Вторая; которая Великая.
Подобный, по сути карикатурный образ императрицы воспроизводится в том числе некоторыми вполне серьёзными литературоведами (приведенная цитата, принадлежащая одному из них, – лишнее тому подтверждение). Бывает, всё ещё более упрощается – до уровня, как сказали бы прежде, совсем уж площадной брани. Что, впрочем, не столь и удивительно – широко распространено мнение, что подобного рода оценки возникали, кристаллизовались и жили прежде всего в массовом сознании, на тех самых «площадях», на уровне сплетен и анекдотов (как в оригинальном, так и современном смысле этого слова). Ходили же слухи, что любовников Екатерина выбирала, высматривая на плацу молодцов, у которых штука побольше (мол, для того и штаны в обтяжку). Ну да ладно, не будем о грустном. Коснемся, казалось бы, менее обидного вопроса – о полуграмотности императрицы. С одной стороны, по-русски Екатерина писала не ахти – делала аж по четыре ошибки в слове. Из трёх букв. Нет, не том, которое обозначает то, что Её Величество, согласно молве, на плацу высматривало. Другом – «ещё», которое императрица с завидным упорством заменяла формой «исчо».
Да, оно самое, как утверждают некоторые знатоки екатерининской эпохи, легендарное «исчо», вошедшее именно что в анекдоты. Но как поговаривают те же самые знатоки, подобное пренебрежение плотью русского языка, с одной стороны, могло вовсе не быть легендой, а с другой – нисколько не свидетельствовать о некоей особенной безграмотности императрицы. Да, Екатерина по-русски писала, как знала и умела; а знала и умела не очень. Вот, например, её послание Потемкину, которое любят приводить в качестве иллюстрации этого самого «не очень»: «Сто леть, как я тебя не видала; как хочеш, но очисти горница, как прииду из комедии, чтоб прийти могла, а то ден несносен будет и так ведь грусен проходил; черт Фонвизина к вам привел. Дабро, душенка, он забавнее меня знатно; однако я тебя люблю, а он, кроме себя, никого». Орфография «как хочу, так и пишу»? Ага! – царская! Хуже того, как вновь указывают знатоки, знаки препинания в приведенном письме расставлены не Екатериной, а после, кем-то, кто поболе царицы в этом деле ведал...
Однако стоит внести некоторые уточнения – даже спустя десятилетия русская грамота давалась, мягко говоря, не каждому, считавшемуся образованным русскому человеку. Возьмём в свидетели гения, произведениям которого грамотная русская словесность, как общепринято считать, обязана своим существованием. Так, пушкинская Татьяна, легко писавшая Онегину по-французски, вряд ли уступила бы императрице в количестве ошибок, возьмись писать на родном языке. Ведь ежели говорить именно о навыке письменной речи, то, как известно из первых рук – от самого создателя образа Татьяны, – «она по-русски плохо знала». Если же перейти от вымышленных персонажей к реальным (но не Пушкину!), то, например, как уверяют некоторые исследователи, протоколы допросов декабристов иллюстрируют по сути тот же факт: далеко не последние по просвещенности россияне (и друзья Пушкина!) составляли свои показания... довольно разномастно. Мол, сам черт ногу сломит в неразберихе используемых ими падежей и спряжений.
Кстати, у упомянутой в приведенной в самом начале цитате Екатерины Романовны Дашковой – «Екатерины Малой», как ее величали, не за знакомство с державной тезкой, а за успехи в делах просвещения и, в частности, за абсолютно заслуженное произведение в президенты Российской академии, – так вот, правописание президента РА хромало примерно на те же четыре лапы, что и у Екатерины Великой. Только императрица-то немка-иноземка, а урожденная Воронцова, в замужестве Дашкова – местная. Но подписывалась Дашкавай. Что опять-таки не столь и удивительно, ибо читавшая с юности Беля и Монтескье, Гельвеция и Вольтера и по сути владевшая на тот момент четырьмя европейскими языками Екатерина Романовна, совершенно не смущаясь, могла между делом сообщить о себе следующее: «А когда мы [позднее] изъявили желание брать уроки [родного] русского языка, с нами занимался...». Короче, занимался. Не столь важно кто, сколь важно то, что происходило сие уже как бы после недурственного освоения упомянутых выше четырех неродных языков...
Так что в те замечательные времена просвещенные русские люди могли начинать изучать русский письменный примерно в том же возрасте, что и не совсем просвещенная нерусская немка Екатерина. А то и попозжее позднее. Соответственно, знания и навыки письма зело отличались от являемых нынешними, пусть даже не столь просвещенными россиянами, чьими «мемасиками», «комментами» и прочими «статусами» (о, майн Гот!) плотно усеян Интернет.
И да, как это ни парадоксально (или закономерно), но начало изучению русского языка русским и другими российскими народами на общей основе положила... полуграмотная Екатерина Вторая.