С Праздником Великой Победы! Я помню! Я горжусь!

И в какой стороне я ни буду,
Даже в этом далеком краю,
Вас, мои деды, я не забуду,
Вы на веки остались в строю!

У нас в семье воевали все мужчины. Все ВЕРНУЛИСЬ с войны.
Мамин отец - Игнат Матвеевич скончался от ран уже дома в 44-м.
Папин отец - Иван Николаевич был комисован после ранения в 44-м и руководил колхозом в донской станице.
Другой мой дедушка (второй муж бабули), который был для меня родным – Герой Советского Союза Василий Тимофеевич Боченков, вернулся с войны в родной поселок под Читой, с полной грудью орденов и медалей и тяжелой контузией, полученной под Сталинградом. Так случилось, что жена его, получившая похоронку в 43-ем, вышла замуж за другого. И дед, побывав в родных краях, отправился в путь по просторам Родины. Добравшись до кубанской станицы, заглянул на огонек в указанную станичниками хату, где можно было остановиться на ночлег, и оказался в компании вдовушек, отмечающих какое-то празднество. Там и приглянулась ему черноокая, чернобровая - моя бабуля, Ольга Сидоровна, звонко запевающая казачьи песни. Так и остался он в хуторе Краснокорсунском, став мужем моей бабули и отцом её двум дочерям.

Дед никогда не любил рассказывать о войне. Видимо, не считал нужным. Никогда не ставил себя выше других. Раз в месяц пользовался услугами спец магазина (садился на трамвайчик и тихонько себе ездил туда раз в месяц), но в общественных местах никогда «книжечку» не доставал. Жутко злился, когда я, девчонкой, просила его «Геройскую книжку», чтобы купить билеты в кино (для них всегда была «бронь») ругался с бабулей по этому поводу, но любимой внучке отказать не мог. Просто молча хлопал дверью, тем самым, давая возможность бабуле вручить мне заветную, красную корочку.

Только в День Победы дедуля надевал полную амуницию и шел на трибуну «махать» нам, проходящим с демонстрацией. Помню, как распирало меня от гордости, когда одноклассники, а потом однокурсники шептали в строю: «Танюха! А который твой дед?»

Потом, уже дома (всегда 9 мая праздновали у них), дедуля «принимал на грудь пару — тройку «фронтовых» 100 грамм, и танцевал танго, выбирая самую красивую женщину в компании. «Вел» в танце почти профессионально. (Я позже, увидев Аль Пачино танцующего танго в фильме «Запах женщины», была поражена сходством манеры - тот же воткнутый в спину партнерши большой палец, та же аккуратность движений и плавность переходов)...

Вечер заканчивался бабушкиным пирогом с курагой и военными песнями. И всегда без подробностей о войне, без боевых воспоминаний, без рассказов о тех страшных днях - и так из года в год.

И вот однажды, в конце 70-х, он получил письмо из ГДР. Деда разыскивала группа немцев, воспитанников Зееловского детского дома. Приглашали на встречу, предлагая оплатить все расходы, связанные с поездкой. И тут уж пришлось нашему дедуле рассказать несколько историй из его боевого прошлого.

Мой дедушка, Гвардии Капитан Боченков Василий Тимофеевич получил Звание Героя Советского Союза за взятие Зееловских высот.
Бои были очень тяжелыми, об этом рассказано много. Но этот, не боевой эпизод, оказалось одним из самых запоминающихся событий за все время этой страшной войны...

Они шли по руинам горящего города. С черными от копоти дыма лицами, советские солдаты шли молча, без опаски, не оглядываясь. Этот город разрушили они - еще один фашистский город на пути к победе.

Шел четвертый год войны, а они все шли и шли вперед, уже не считая дни и не зная, когда же закончится их путь. Они просто шли к Берлину, к основному логову зверя. Усталые лица, грязные гимнастерки, окровавленные повязки. Они двигались вперед, день, за днем совершая подвиги. Они просто делали свое дело!

Необычно тихо вокруг. Странно и непривычно было в этой тишине, без воя снарядов, свиста пуль и грохота орудий, без выкриков командиров, воплей раненных и последних стонов умирающих. После всего этого им совсем не жалко было этот разрушенный город и его, когда-то мирных жителей, опасливо перебегающих при виде русских солдат на другую сторону улицы.

Не жалко, потому, что ИХ дома были разрушены и горели так же, как все эти. Четыре года горели НАШИ дома, где под завалами остались НАШИ родные - отцы, матери, жены, дети, сестры. Там, в разрушенных фашистами городах не было братьев и отцов, там вообще почти не осталось мужчин - они все были на войне...

Товарищ капитан! Товарищ капитан, сюда, здесь...

Очередной разрушенный дом, сгоревшие деревья, странная груда искореженного металла, а рядом боец, пытающийся что-то вытащить из-под камней. Серая рука, с зажатым в ладони белым платочком, дергающаяся, будто зовущая, кисть, и глухие звуки из-под завала. Белое пятно на фоне серого дня. Взывающий к помощи, удивительно белый, платок...

Сержант Васильченко! Расчет Быкадорова ко мне! Живо!
А ну навались, ребята!!

Под обрушенной плитой - пожилая немка, раздавленные ноги и уже запекшаяся кровь на обрубленных ступнях.

Вайзен..вайзен...вайзен-хауз...киндер...кляйн киндер...драй таге...вайзен...вайзен...- она хрипела не переставая. Казалось, этот звук живет отдельно от почти мертвого тела.
Что она говорит? Что такое вайзен? Киндер!?

Искореженными железяками, как рычагом подняли рухнувшую плиту, оттащили испускающую дух женщину. Ступеньки. Камни, огромные булыжники, выложенные лестницей, ведущие вниз под землю. Дорога в ад заваленная обломками таких же каменных, тяжелых стен, штукатуркой и дымящимися остатками деревянной мебели.

Товаарищ капитан! Так тут же и ротой не разобрать!
Отссставить разговоры!

Он сам схватил какой-то обломок металлической арматуры, стараясь подковырнуть один из валунов. Они ВСЕ уже стояли на коленях и срывая ногти, вгрызались в этот каменный мешок...
И снова, почти безмолвно, лишь изредка постанывая от натуги или матерясь от безысходности:

Тттвввою веру, душу, мать! Петрович, а ну...! Вот эту хреновину давай с того конца!

Заливающий глаза пот, сочащиеся кровью повязки. Срывая мозоли и выворачивая пальцы, сантиметр за сантиметром они двигались вперед, расчищая заваленные ступени. Они делали свое дело!
Темная безлунная ночь сменила серое, словно пыльное солнце, а они все долбили, крошили, выцарапывали из земли, врубленные взрывами остатки стен, не спрашивая кому это нужно и, зачем они это делают...
Дверь. Прочная. Последние усилия.

Товарищ капитан! Василь Тимофееич! А может гранатой?
Отставить гранату! Тащи вон те херовины. Попробуем подковырнуть.

Хруст треснувшего дерева и...темная дыра.

А ну, старшина, подсвети!...
Товарищ капитан, да что ж это? Да как же это?

2...7...9...15....18...21...25... маленьких детей лежащих на каменном полу. Обездвиженных и безмолвных. Грудных младенцев и чуть постарше. Прижавшиеся, друг к другу, прислонившиеся к каменной стене поодиночке, распластанные на полу и свернувшиеся клубочком на каких-то полках... Маленькими телами был услан весь каменный подвал. Драй таге? Три дня!!!

Три дня дети под завалами, без еды, без воды и почти без воздуха...

Дышит! Этот дышит!!!
А ну, хлопцы, давай - всех наверх! Аккуратно!!!

И теперь ТЕ же, секунду назад матерящиеся , суровые мужики неуклюже, но нежно прижав к себе, несли маленькие тела. Поднимаясь из ада, выносили на свет маленьких ангелочков.
Достали всех. Из них живых - восемнадцать...

Восемнадцать детей - сирот. Детей, оставшихся без родителей из-за войны с русскими, и родившихся заново 20 апреля 1945 года, благодаря русским.

Командиру батальона 172 гвардейской стрелковой дивизии, гвардии капитану Боченкову Василию Тимофеевичу на тот момент было не полных 25 лет.

По мотивам моего рассказа, впервые опубликованного в ЖЖ