ПРОЗА. Счастливый день. Часть 7
Часть 1
Часть 2
Часть 3
Часть 4
Часть 5
Часть 6
Возвращаясь домой с «промыслов», как он в шутку называл свои дела, о которых шире предпочитал не распространяться, Федор Константинович любил поговорить с Анечкой за чашкой чая. Он расспрашивал ее о жизни, упорно называя на «вы»:
-- Вы, значит, из Москвы? И всю жизнь в Москве прожили?
-- Да. В Сокольниках, - отвечала она покорно, но без энтузиазма, в каждом вопросе ожидая какого-то подвоха.
-- В Москве я бывал, - продолжал Федор Константинович с расстановкой. – У меня, знаете, на улице Большой Пироговской дядька двоюродный жил. Так вот я к нему ездил, еще при Советской власти, когда все в Москву с периферии за продуктами шли, как ходоки к Ленину, - он засмеялся. – Вот и я так же. Бывало, сумки нагрузишь – аж ручки трещат, еле подымаешь. До поезда дотащишь, так руки, как у орангутанга – ниже колен.
Он изобразил так живо, что Аня рассмеялась.
-- Вот так, - усмехнулся он. – А что поделаешь? Детям на Новый год мандаринов, колбасы на стол, горошка этого зеленого, будь он неладен, тоже у нас не достанешь, конфеты шоколадные – все возил. А теперь вон – бери не хочу.
-- Да, - вздохнула Анечка. – Конечно.
«Были б только деньги», - прибавила она мысленно. В последнее время этот вопрос стоял для нее особенно остро, потому что никаких своих доходов она, понятное дело, не имела, Боря тоже работу пока только искал, и как жить дальше с каждым днем становилось все более неясно.
-- А мама у вас кто? – спрашивал Федор Константинович.
-- Мама? – вновь сосредоточилась Аня на разговоре. – Мама инженером работала в НИИ, инженер-технолог, какие-то платы они там делали, для электроники. А потом НИИ развалилось, и она пошла работать приемщицей в ателье.
-- А папа?
-- Папы у меня нет.
-- Как нет? Извините…
-- Ничего. Его и не было. То есть, я всегда думала, что мой папа – это один человек, а оказалось – другой. Но это, в общем-то, не важно, потому что каждого из них я видела всего раз в жизни.
-- Извините, что спросил. Вам, наверное, неприятно, что я с расспросами лезу?
-- Нет, отчего же? Ведь мы с вами совсем не знакомы… - Аня осеклась, подумав, что вновь сказала что-то не то.
А вслед за тем с горечью подумала еще и о том, что совсем не так представляла себе и свою свадьбу, и семейную жизнь. А вышло, что и свадьбы толком не было, и жизни теперь никакой нет…
Аня не заметила, как погрузилась в свои мысли, ход которых больше не прерывался вопросами Федора Константиновича, который, спокойно попивая чай, внимательно следил за ней со своего места.
С каждым днем все больше воспринимая свою жизнь, как пытку, Аня отчаянно мечтала вернуться домой. Но в то же время была готова жить где угодно, лишь бы только никогда не возвращаться – в ее сердце большой занозой засела огромная обида на собственную мать, и, вспоминая о ней, Аня всякий раз возвращалась к тому последнему разговору, после которого произошло то, что произошло.
«Если ты думаешь, что он тебя любит, ты сильно ошибаешься, - сказала мама, как только за потерпевшим полное фиаско женихом захлопнулась входная дверь. – Знаю я таких: понаехали, и всем тут же московских невест подавай с квартирами. Не дождетесь! Я тебя предупредила, так и знай. Можете жениться, сколько влезет, но я его и на порог не пущу, и уж тем более не пропишу, даже не проси. Поняла?»
Анечка рыдала, бросившись на кровать. Такого решительного отпора она не ожидала. И не то что не ожидала, но даже не могла себе предположить.
«Но что же мне делать?! – прорывались сквозь слезы ее отчаянные возгласы. – Что мне делать?» «Делай, что хочешь, - Надежда Петровна твердо стояла на своем. – Но я сказала, что свадьба только через мой труп!» «Мама, зачем ты так? Ведь я его люблю! И он меня тоже, я это точно знаю. При чем здесь квартира… это же просто нелепо!» «Во-первых, знать ты ничего не можешь, а во-вторых, я тебе уже сказала и повторять не буду: я против, и точка! Разговор окончен».
Правда, Надежде Петровне со своей стороны, и в страшном сне не привиделось бы, что ее доченька – тихоня и паинька – вдруг выкинет такое. Нашла, что называется, коса на камень.
Анечка тайком сбежала, не сказав матери не то что о грядущей свадьбе, но не оставив даже и намека хотя бы о приблизительном пути своего следования, то есть – не сообщив ровным счетом ничего. Разумеется, это было необдуманно и жестоко с ее стороны, но мать-то поступила с ней ничуть не лучше!
Так ей, по крайней мере, казалось в то время. Хотя, что там говорить: до сих пор еще она считала, что поступила если и не совсем верно, то единственно возможным образом. И матери своей ни звонить, ни письма писать отнюдь не собиралась.
Да, но едва разделавшись с проблемой с одной стороны, она тут же встретилась с другой: теперь ей предстояло налаживать отношения с родителями Бориса. А это ей тоже давалось не без труда: кругом ей виделся подвох, косые взгляды, осуждение и неприязнь.
Запертая в чужой квартире наедине с незнакомыми людьми, Анечка страдала и мечтала все время пожаловаться Боре, чтобы он утешил ее, успокоил и нашел бы наконец какой-нибудь выход. Но на поверку жаловаться было как будто бы не на что.
Федор Константинович общался с ней охотно, не проявляя никаких видимых признаков неудовольствия от ее неожиданного появления в их семье, и, если не считать его подчеркнутого «вы», держался с ней совсем по-дружески.
Валентина Матвеевна обращалась к ней на «ты», но в свою очередь с Аней почти не разговаривала. Она тоже вроде бы не возражала против новоявленной без родительского благословения снохи, была внимательна и добра, но заботливость ее граничила с отчужденностью. Так казалось Ане.
«Да, так обычно поступают воспитанные люди, - думала она. – Никогда не знаешь, что у них на сердце, если они понимают, что тебе этого знать ни к чему».
Автор: @maryatekun
Редактор: @maryatekun
Публикация: @stone
09.06.18