ПРОЗА. Счастливый день. Часть 8
Часть 1
Часть 2
Часть 3
Часть 4
Часть 5
Часть 6
Часть 7
Борис целыми днями пропадал по делам. «Не хорошо в двадцать лет сидеть на шее у родителей, - думал он, - да еще с молодой женой в придачу». И он активно искал работу, которая смогла бы обеспечить их двоих хотя бы необходимым, но в достаточном количестве. Понятно, что без образования рассчитывать было особо не на что, но в данной ситуации он был готов на все, хоть грузчиком на овощебазу, лишь бы платили.
Но каждый вечер Боря возвращался ни с чем. Он не отчаивался, был весь в надеждах и обещаниях, и верил, что не сегодня-завтра фортуна улыбнется ему. И он, как мог, поторапливал ее, раскручивая счастливое колесо, чтобы как можно скорее утвердиться в глазах отца не мальчиком, но мужем.
В том, что отец с матерью не одобряют этот его, мягко говоря, необдуманный поступок, у него не было сомнений. Единственное, что удивляло, что они ни словом не обмолвились о том с тех пор. И потому ситуация осложнялась своей невысказанностью, недоговоренностью.
Однако, Боря не отчаивался и здесь: в конце концов он давно не ребенок, и сам в праве распоряжаться собственной жизнью, и потому не должен чувствовать себя провинившимся карапузом, стащившим пряник из буфета. Если кто-то чем-то недоволен, пусть скажет, а на нет и суда нет. Ведь в том, что все так вышло, никто в конечном счете не виноват.
Анина мама… но ее тоже можно было понять: для нее он никто, парень из провинции. И то, что город Орлов – не самый захудалый на карте нашей всё еще необъятной Родины, для нее, возможно, не аргумент. Она могла вообще не знать о существовании такового, и имела на то полное право: потому что сама она жила в столице, и этим все сказано; потому что существует Москва – и все остальное. Да, городов разных великое множество, а Москва одна!
Вот и доказывай потом, что ты не верблюд.
Где-то глубоко в душе Борис был оскорблен таким отношением к себе, но в то же время готов забыть обиду ради восстановления добрых отношений с тещей, так грубо отрекшейся от своего будущего зятя, а вместе с ним – так уж вышло – и от собственной дочери.
Никакой особенной вины он за собой не чувствовал, и надеялся, что с течением времени Надежда Петровна все-таки сменит гнев на милость, когда увидит, например, что Аня действительно счастлива с ним. И для этого он сделает все, что только в его силах, и даже больше того.
* * *
Однажды промозглым ноябрьским вечером, когда Борис шел с одного собеседования, сулившего ему отличную работу и стабильную зарплату, на другое не менее многообещающее, вдруг кто-то окликнул его:
-- Боря! Борис! Постой!
Он оглянулся. Через дорогу спешил к нему чернобровый, не ладно скроенный, но крепко сшитый парень в кепке, в куртке-аляске, в джинсах по моде, в дорогих ботинках и с барсеткой в руке – его старый школьный товарищ, тот самый Игорек, с которым он подкладывал под трамвай взрывчатку и совершил еще множество подобных подвигов. по фамилии Карлов.
-- Гарик! Карлуша! Вот так встреча! – воскликнул Борис, искренне обрадованный тем, что случай вновь свел их вместе.
-- Ты как здесь? Уже вернулся? – Игорь схватил друга за плечи. – Поздоровел! А все-таки ты свин – даже не позвонил. Давно здесь?
-- Да нет… - Борис замялся.
-- Спешишь?
-- Ну, в общем, да, - Боря взглянул на часы.
-- Далеко?
-- Да вот, на работу устраиваюсь. В общем…
-- Слушай! – озарилось вдруг лицо Игорька, будто его, как электрическую лампочку, включили в розетку. – Есть идея! Надо обсудить. Пойдем, я место знаю – тут недалеко.
Борис колебался.
-- Да брось ты, если что – завтра сходишь. Какие проблемы? А у меня к тебе дело. На миллион. Пойдем, - он подтолкнул друга плечом.
-- Ладно, - Борис сдался. – Верю тебе на слово. – Он радостно обнял друга за плечи. – Куда идем?
-- Фи-и-у! – присвистнул Игорь, заметив на пальце у Бориса золотое кольцо. – Вот так дела! – произнес он удивленно-укоризненно. – И ты молчал?!
-- Да это… - Боря сразу понял, о чем речь, - в общем, длинная история.
-- А разве мы куда-то торопимся? – парировал Игорек. – И учти, что ты теперь от меня не уйдешь, пока все расскажешь, - заявил он безапелляционно и повлек друга за собой в тихое местечко, где к пиву подавали кальмаров в кляре и жареные куриные крылышки.
* * *
Аня тем временем впервые осталась дома за хозяйку. Валентина Матвеевна с утра ушла проведать какую-то родственницу, так что на ее хрупкие плечи легла забота о том, чтобы возвратившийся с «промыслов» Федор Константинович не остался голодным. И потому, едва заслышав звук поворачиваемого в замке ключа, Аня бросилась в кухню заваривать чай и подогревать заранее приготовленные Валентиной Матвеевной пончики.
-- Как у нас дела? – спросил Федор Константинович с порога. – Как сажа бела?
Аня улыбнулась, показавшись из кухни.
-- Здравствуйте, Федор Константинович.
Федор Константинович любил пошутить и часто говорил поговорками. Анечка поговорок не знала, а потому больше ответить ей было нечем.
-- Ну что, чай станем пить с кренделями? – говорил Федор Константинович, потирая озябшие руки. – И вы, Анечка, со мной откушайте, составьте компанию.
Это «вы» всякий раз ставило ее на место. Она привыкла, что так говорят только чужим людям. Но Федор Константинович, казалось, вовсе не хотел ее обижать. Просто он уважал себя и других.
-- Я, пожалуй, только чаю, - согласилась Аня и принялась торопливо отыскивать в шкафчиках, содержимое которых никак не давалось ей на память, чашки, блюдца, ложки, салфетки, сахар и прочее необходимое к трапезе.
-- Фигуру бережете? – понимающе кивнул он. – Это хорошо, когда есть чего беречь. Только вы не волнуйтесь, – успокоил Федор Константинович, - домашняя выпечка никак на фигуре не отражается, давно замечено: всю жизнь едим, и ничего, как видите.
Федор Константинович в самом деле был строен и подтянут, и для своих шестидесяти семи лет выглядел вполне отлично.
Анечка хоть ему и не поверила, но пончик взяла.
-- Так на чем мы в прошлый раз остановились? – спросил Федор Константинович, отпивая кипяток. – Помнится, я рассказывал вам, как в Москву ходил за добычей?
Он усмехнулся в усы. Аня кивнула.
-- Там на Большой Пироговской, кстати, кладбище недалеко, знаете?
-- Да, Новодевичье.
-- Именно. Так вот я на этом кладбище частенько бывал, - он задумался, а потом сказал: - Это странное русское свойство – так и тянет к могилам, вы не находите?
Аня не знала, что ответить.
-- Но, я думала, что… кладбища это… там ведь одни знаменитости похоронены, и потом… - Аня окончательно смешалась.
-- Ладно, чего это я, в самом деле, леший одолел, - выручил ее Федор Константинович, и сменил тему: - Вы, помнится, говорили, что институт окончили, а какой, если не секрет?
-- Я как мама, химико-технологический, только она на химфаке училась, а я на экономическом, там недавно новый факультет открыли.
-- Ага, понимаю. Коммерческий, наверное? Вполне логично, что еще более имеет отношение к коммерции, как не экономика, верно?
-- Ну… там не все места платные, я вот, например, училась на бесплатном. Но это мне повезло, потому что я школу с медалью окончила, а так вообще сложно было бы поступить. Это теперь престижно: экономический, юридический, языки…
-- Так-так, - протянул Федор Константинович, явно что-то соображая, - вас это интересует? Действительно?
-- Что именно? – не вполне поняла Аня вопрос.
-- Экономическая теория, - пояснил свою мысль Федор Константинович, - финансы, учет, что там еще?
-- Да, в каком-то смысле это интересно, - охотно откликнулась Аня, - но… если честно, скучновато, - честно призналась она.
-- А что вас еще интересует?
-- Ну, не знаю… - она задумалась, - может быть, психология? – ответила она, как на экзамене, ища в глазах экзаменатора подтверждение того, что догадка верна. И, заметив нечто подобное, продолжила уже увереннее: - Знаете, я читала книги, Чезаре Ломброзо, например, и еще американских психологов, там где всякие тесты, так интересно! Хотелось бы узнать побольше. Кажется, это тоже теперь модно. А вообще я хотела стать учительницей, преподавать.
-- Что преподавать? - Федор Константинович заинтересовался.
-- Литературу, наверное. Или музыку.
-- О, вы владеете инструментом?
-- Да, окончила школу по классу фортепиано.
-- Надо же! Значит, вы музыку любите?
-- Да, - ответила Аня, впрочем, без особого энтузиазма.
-- А литературу любите – русскую? – Федор Константинович сделал сразу ударение на слове «русскую», потому что вопрос самой любви к литературе даже не ставился в свете высказанного желания ее преподавать.
Аня заколебалась, определив вопрос как наводящий, но все-таки ответила честно:
-- Нет, наверное, больше иностранную.
-- И кто ваш, с позволения сказать, кумир?
-- Не знаю, так сразу не скажешь. Я очень Диккенса люблю, и Хемингуэя. Ремарка тоже. А еще Мураками и Германа Гессе.
-- А Тургенева вы не любите? – улыбнулся Федор Константинович. – «Ася», мне кажется, это немного о вас?
Ася, она же Анна Николаевна – был ли это просто намек на совпадение имен, или же Федор Константинович имел в виду нечто большее?
Аня об этом не задумалась, потому что Тургенева не любила, а «Асю» не читала вовсе. Стало быть, судить, о ней это или не о ней, не могла. Зато она тотчас подумала о другом: «Странно, Боря вроде бы говорил, что его отец всю жизнь на заводе проработал? Кем это он там, интересно, работал? И что это за завод такой?»
Не без участия мамы в ее понимании сложился весьма четкий образ рабочего как человека грубого, бескультурного, пьющего, ругающегося матом и представляющего реальную угрозу для нормальных людей. И потому к детям из рабочих семей Ане запрещалось приближаться и на пушечный выстрел.
Автор: @maryatekun
Редактор: @maryatekun
Публикация: @stone
13.06.18
