История гражданской войны.
Историками мало внимания уделялось, а сейчас тем более, гражданской войне в России в 1917-1922 годах. Потому что в то время говоря обычным языком, был полный бардак по всей стране. Армии журналов боевых действий не вели вообще да и с картами то не работали. Получается что тысячи вооруженных мужиков бегали друг за другом и убивали, то красные за белыми, то белые за красными, а то анархисты за всеми подряд. А в добавок ещё и добавилась интервенция и бывшую Российскую Империю, молодую Советскую Россию стали рвать на части все кто хотел урвать себе кусок пожирней. В 1919 году Польша вторглась на территорию Советской России с целью забрать себе Украину, Белоруссию и по возможности и Москву. Тогда войска РККА нанесли контрудар и подошли к Варшаве, но тут случилось не предвиденное. Из Ростова генерал Корнилов пошел на Кубань, этот поход ещё прозвали "Ледяной поход Корнилова" и на Кубань оттянули войска РККА для борьбы с Корниловым ослабив войска в Польше. В результате красноармейцы в Польше были разбиты и более 200 000 бойцов взяты в плен и бесследно сгинули в польских концлагерях.
А Корнилов погиб в боях на Кубани, его войска потерпели поражение и не взяли Екатеринодар, ушли в Крым.
А на севере России в Архангельской области высадился Американский десант и туда нужны были войска, а где их взять то? И их просто расстреляли артиллерией с химическими зарядами. Да именно так, была химическая атака, после чего Американские остатки десанта ретировались домой.
По подсчетам ученных и историков, только Россия в гражданской войне 1917-1922 годов потеряла 11-15 миллионов человек.
Официальных документов того времени в архивах не так уж и много. В основном это чьи то личные записи или дневники. Один из дневников участника "Ледяного похода" и не только его я прочитал. Мда, жестокости обеих сторон не то что удивляли, они были обыденностью что ли.
Вот отрывок из дневника где описывается взятии станции Выселки:
Мы на полотне. Кругом бестолково трещат выстрелы. Впереди взяли пленных. Подпор. К-ой стоит с винтовкой наперевес — перед ним молодой мальчишка кричит: «пожалейте! помилуйте!»
«А... твою мать! Куда тебе — в живот, в грудь! говори...» — бешено-зверски кричит К-ой.
«Пожалейте, дяденька!»
Ах! Ах! слышны хриплые звуки, как дрова рубят. Ах! Ах! и в такт с ними подп. К-ой ударяет штыком в грудь, в живот стоящего перед ним мальчишку...
Стоны... тело упало...
На путях около насыпи валяются убитые, недобитые, стонущие люди...
Еще поймали. И опять просит пощады. И опять зверские крики.
«Беги... твою мать!» Он не бежит, хватается за винтовку, он знает это «беги»...
«Беги... а то!»—штык около его тела,—инстинктивно отскакивает, бежит, оглядываясь назад, и кричит диким голосом. А по нему трещат выстрелы из десятка винтовок, мимо, мимо, мимо... Он бежит... Крик. Упал, попробовал встать, упал и пополз торопливо, как кошка.
«Уйдет!» — кричит кто-то, и подпор. Г-н бежит к нему с насыпи.
«Я раненый! раненый!»—дико кричит ползущий, а Г-н в упор стреляет ему в голову. Из головы что-то летит высоко, высоко во все стороны...
«Смотри, самые трусы в бою, самые звери после боя»,— говорит мой товарищ.
В Выселках на небольшой площади шумно галдят столпившиеся войска. Все толкаясь лезут что-то смотреть в центре.
«Пленных комиссаров видали?» — бросает проходящий офицер.
В центре круга наших солдат и офицеров стоят два человека, полувоенно, полуштатски одетые. Оба лет под сорок, оба типичные солдаты-комитетчики, у обоих растерянный, ничего не понимающий вид, как будто не слышат они ни угроз, ни ругательств.
«Ты какой комиссар был?» — спрашивает офицер одного из них.
«Я, товарищ...» — «Да я тебе не товарищ... твою мать!» — оглушительно кричит офицер.
«Виноват, виноват, ваше благородие...» — и комиссар нелепо прикладывает руку к козырьку.
«А, честь научился отдавать!..»
«Знаете, как его поймали,— рассказывает другой офицер, показывая на комиссара,— вся эта сволочь уже бежит, а он с пулеметными лентами им навстречу: куда вы, товарищи! что вы, товарищи! и прямо на нас... А другой, тот ошалел и винтовку не отдает, так ему полковник как по морде стукнет... У него и нога одна штыком проколота, когда брали — прокололи».
А вот отрывок из дневника когда Корниловская армия проходила по сегодняшней Адыгее, обходя Краснодар:
Мы едем мимо какого-то селения. «Что это такое, станичник? Аул, что ли?» — «Аул».
Я смотрю на маленькие белые хатки, и меня поражает:
почему не видно ни одного ни человека, ни животного? Замерли безжизненно дома. Ветер ударяет маленькими ставнями, подымает солому на крышах.
Крошечный аул — мертвый.
«Станичник, аул брошенный, что ли? Смотри, ни одного человека не видно».— «Перебитый,— отвечает казак,— большевики всех перебили...» — «Как так? Когда?»— «Да вот не больно давно. Напали на этот аул, всех вырезали. Тут народу мертвого что навалено было... и бабы, и ребятишки, и старики...» — «Да за что же?» — «За что? У них с черкесами тоже война...»
«Какие же это большевики, из Екатеринодара иль местные?» — «Всякие были, больше с хуторов — местные...»
Мы проехали мертвый аул. В другом черкес рассказал, что из 300 с лишним жителей малого аула более 200 было убито большевиками. Оставшиеся в живых разбежались.
И такое вот творилось не только на Кубани, но и по всей России, не жалели никого, женщин, детей, стариков-всех рубили шашками и кололи штыками. Даже смерть от бомбежки во времена Великой Отечественной войны кажется куда гуманнее, чем быть разрубленным шашкой или пригвозденным трехгранным штыком к собственной избе.
Теперь буду изучать наравне с Великой Отечественной войной и Гражданскую войну, хотя бы у нас на Кубани. О работе нашего поискового отрядика потом напишу отдельный пост.