Механика и музыка (Часть 2)

Мастерская Гексикайи располагалась в самом дальнем углу территории Гимнасиума. Это было приземистое каменное строение с плоской крышей, наполовину вросшее в землю – один этаж его возвышался над землёй, а один, цокольный, уходил вглубь. Когда-то оно служило сараем для ненужного старья, сломанного школьного инвентаря и прочего хлама. Но несколько лет назад было решено вывезти всё это добро на ближайшую мусорную свалку или сжечь на костре во время праздника Гая Фокса, а сарай освободить и отдать в полное распоряжение тем школярам, чья внеучебная деятельность была слишком опасной, шумной или просто нарушающей покой всех остальных. В разные годы здесь ютились заводчики, которые разводили карликовых кракенов (всего-то с телёнка размером, не считая щупалец), селекционеры ядовитых роз, хор упырей, а теперь вот – Гекс со своей мастерской и Эрик с его клавесином.

Музыку Гексикайя услышал уже за пять метров от дверей. Сегодня звуки, исторгаемые клавесином и подвывающим ему Эриком, были особенно душераздирающе-прекрасны, а вибрацию толстых каменных стен домика, вызванную оными завываниями, было видно невооружённым глазом. Гекс усмехнулся и потянул на себя мелко подрагивающую дверь.

Эрик играл Моцарта, своё любимое – «Слёзный был день». Его волосы, обычно собранные в щёгольский хвост, растрепались, сгорбленные плечи ходили ходуном, а тонкие бледные пальцы бегали по желтоватым клавишам из слоновой кости, как диковинные пауки. Пожалуй, это было даже красиво; такую картину можно было бы представить на сцене какого-нибудь огромного театра, а не в полутёмной клетушке с низким потолком и чадящими факелами.

Одно было плохо – Эрик был так увлечён музыкой, что появления Гекса не заметил.

– Эрик! – Гексикайя подошёл ближе и легонько потряс друга за плечо. – Эрик Фантом дель Опера! Тебя не учили отвечать, когда к тебе обращаются?

Фантом оставил многострадальный клавесин в покое и повернулся на табурете, уставившись на Гекса.

– Престранное чувство овладело мною, друг мой, – вдохновенно продекламировал он, закатывая изжелта-зелёные глаза, мутные, как у мартовского кота. – Обжигающим горьким вином течёт оно по венам моим, лесным пожаром бушует в сердце, железными цепями опоясывает всё моё существо!

– Кончай кривляться, – Гекс подтянул к себе второй табурет и уселся на него, скрестив ноги. – Второго Шекспира из тебя уже не получится, а я не трепетная институтка, чтобы падать в обморок от твоих словесных экзерсисов. Давай-ка лучше рассказывай, какая причина заставила тебя прогулять этикет и бросить своего лучшего друга страдать в одиночестве? И как её зовут?

– Кристина, – машинально ответил Эрик, прикрыв глаза. Мгновение спустя он спохватился: – Погоди, откуда ты знаешь, что я был на свидании?
– Догадался, – Гекс беспечно пожал плечами. – Как будто я не могу понять, что ты в очередной раз влюбился… как будто я тебя не знаю.

Эрик Фантом дель Опера, натура творческая, меланхолическая и тонко чувствующая, влюблялся не реже, чем раз в месяц. Объектом его воздыханий становились в своё время и тощая горгулья-библиотекарша мадемуазель Пьеротт, и Гульетта из пьесы Шекспира, и даже Дафна, конопатая торговка зеленью с соседней улицы, и десятки других девушек и женщин, реальных и вымышленных. И каждая влюблённость Эрика сопровождалась одними и теми же симптомами: лихорадочный блеск в глазах, «Слёзный был день» и декламация «романтических» сентенций.

– Кристина – не «очередной раз»! – Эрик подскочил с табурета, ударился головой о потолочную балку, ойкнул и осторожно опустился обратно. Продолжал он уже гораздо тише: – Она – самое прекрасное, чистое и невинное существо, которое я встречал за всю свою жизнь!

– И кто же она? Вампиресса, горгулья, зомби?

– Призрак, – благоговейно прошептал Эрик. – Она скончалась от чахотки прошлой зимой. А её душе не дали обрести покой. При жизни она была помолвлена с одним юношей, Раулем… после её кончины он тронулся умом и попытался провести чернокнижный обряд чтобы вернуть её к жизни. Однако по незнанию не смог довести дело до конца и Кристина не вернулась в своё тело, но осталась призраком. Это она всё мне рассказала, – с готовностью пояснил он, встретив невысказанный вопрос Гекса. – Она удивительная, очаровательная, невероятная... А как поёт, Гексикайя, слышал бы ты, как она поёт! Хотя тебе, бесчувственному порождению механистического века, не понять. Тебе лишь бы шестерни крутить да свою мастерскую от меня запирать!

– Гермес Трисмегист бережёт меня от любовных томлений, способных помутить разум, – развёл руками Гексикайя. – Считай, что ты выполняешь норму по влюблённостям и за себя, и за меня. Что до моей мастерской… в последний раз, когда я оставил дверь незапертой и ушёл, ты вознамерился навести порядок, помнишь? После чего я месяц искал рассованные по всем ящикам отвёртки – самую большую шестигранную до сих пор не нашёл – и сортировал шестерёнки по диаметру!

– Я всегда, всегда действую из лучших побуждений, – обиженно протянул Эрик. Он подцепил пальцем нижний край своей полумаски и неизящно поскрёб щёку под ней. – А ты даже спасибо ни разу не сказал.

– Спасибо тебе, Фантом, – Гекс широко, не очень искренне улыбнулся и сгрёб Эрика за плечи, второй рукой окончательно разлохмачивая его волосы. – Спасибо тебе огромное! Без твоей неоценимой помощи мои жизнь и работа были бы в разы скучнее! Но сейчас я заканчиваю важный научный проект и не хочу, чтобы твоё деятельное участие ему навредило.

– Не навредит, уж не беспокойся, – Эрик, насупившись, вернулся на свой табурет. – Чтоб мне никогда верхнее «ля» не взять! Ты ведь даже не хочешь показать мне, что такое таинственное там мастеришь! А ещё называешь меня своим лучшим другом…

– Да не обижайся ты, ранимая натура! – Гекс соскочил на пол и встал перед Эриком, наклонив голову набок и заглядывая в жёлто-зелёные глаза друга, полные крокодиловых слёз. – Сейчас пообедаю, чем найду – с этим этикетом даже в столовую не успел – и всё тебе покажу, договорились?

Эрик, не меняя выражения лица, кивнул.

– А если обещаешь, что не сломаешь ничего, я научу тебя плести лилии из серебряной проволоки. Твоей Кристине понравится!

Это определённо был запрещённый приём, но сработал он на «отлично» – глаза Фантома вновь заблестели, но уже не от слёз, а от восторга и предвкушения.