Ирония и судьбы. Часть 1

Культовую новогоднюю комедию Эльдара Рязанова "Ирония судьбы..." все изучили вдоль и поперёк. Но изучают, как правило, поверхность. А в глубине скрываются некоторые неожиданности.

Например, кое-что любопытное скрывается за намерением Жени Лукашина отметить Новый год с Катанянами, которых его московская невеста Галя решительно отвергла (Катаняны обойдутся!). В итоге, как мы помним, она сама обошлась, встретив Новый год в полном одиночестве, в слезах и соплях и в красивом платье. А если бы Галя махнула рукой на отсутствующего Лукашина и поехала к Катанянам (вместо того, чтобы весь фильм страдать), могла бы весело провести время. В очень приличном обществе. Возможно, даже нашла бы себе нового жениха. Конечно, тогда получилось бы совсем другое кино. И скорее всего – документальное.

Упоминание о Катанянах – это рязановский кинореверанс: таким образом он слал поклон своему дорогому другу Васе Катаняну. Они были знакомы ещё с юности, со времён учёбы во ВГИКе. Если потянуть за катаняновскую ниточку, можно размотать большой спутанный клубок личных и культурных связей. И добраться, к примеру, до Маяковского. Да что Маяковский – даже до Льва Толстого!

Василий Катанян был сыном Василия Катяняна-старшего, литературоведа и последнего мужа Лили Брик; младший Катанян волей-неволей приходился Лиле пасынком. Лиля Брик никого не оставляла равнодушным, её или ненавидели, или любили; Василий был из тех, кто любил. В его интереснейших дневниках можно обнаружить массу её забавных и порой очень неглупых высказываний.

По профессии он был режиссёром-документалистом. Снимал всех, начиная с деятелей советской культуры и заканчивая, скажем, Сартром, который в пятидесятые зарулил в Москву проездом из Китая. «Сартр – маленький, уродливый гномик, славный и любезный» – добродушно-правдиво записал Катанян.

Он был знаком с Анной Ахматовой, приятельствовал с Фаиной Раневской, Любовью Орловой, Аркадием Райкиным, Риной Зелёной, Зиновием Гердтом; кстати, это он зафиксировал мою любимую гердтовскую шутку: Народность "коми" появилась только после семнадцатого года. Раньше она называлась "траги".

Многие годы Катанян близко дружил с Майей Плисецкой (и снял о ней фильм, конечно); о Плисецкой он тоже оставил довольно занятные записи. Из смешного: однажды Майя показала ему письма от поклонников, в том числе "идиотские" (показала перед тем, как идиотские выбросить). Среди них был шедевр от тобольских семиклассниц. «Майя Михайловна, мы видели по ТВ, что у вас под мышками нет волос. А у нас всё время растут. Почему так?»

Когда он снимал Любовь Орлову, её муж, режиссёр Григорий Александров (который, как мы все знаем, предпочитал снимать жену сам), внимательно следил, чтобы свет был поставлен правильно, выгодно для Любови Петровны: она была уже немолода, и камера ни в коем случае не должна была запечатлеть ни одной её морщинки.

В доме у Орловой и Александрова Катанян обнаружил букинистическую редкость, детскую книжечку Толстого, которую хранили бережно, как в музее. В книжке был автограф автора: «Дорогой Любочке от Льва Толстого». Когда дорогая Любочка была малым дитём, Лев Николаевич захаживал в гости к её родителям, и однажды по их просьбе сделал эту надпись. А казалось бы – где Орлова с её "я из пушки в небо уйду" и где Лев Толстой с его "мыслью народной".

Лев Толстой, как известно, "очень любил детей", и Любочку наверняка тетешкал и брал на руки; получается, что Катанян был знаком с Толстым "через рукопожатие". Люди были связаны друг с другом самым причудливым образом. Теперь-то, конечно все они "из пушки в небо ушли" – и сроднились окончательно.

Процитирую парочку записей из катаняновского дневника, касающихся его работы. 1961 год, 16 июля, кинофестивальное:

«Мы договорились с Лоллобриджидой об интервью, но набилось столько репортёров, что получилась пресс-конференция и такая свалка, что наш микрофон повернули в сторону стрекочущей камеры и он записал не ответы Джины, а пулемётную очередь. Лоллобриджида красива необыкновенно, застенчива, в розовом платье с изумрудами. Настоящими?
Снимали Лиз Тейлор, она одна из звёзд живет в "Советской". Ездит со своим знаменитым парикмахером Александром и каждый раз появляется с невиданной поэмой на голове, иногда с цветами. На ночном приёме в "Москве" Тейлор была с огромной зелёной розой в волосах. На шее у неё шрам от операции, который она никак не скрывает. Её окружили официантки, и она долго и любезно с ними разговаривала».

1974 год, 5 августа, запись о съёмках фильма про Людмилу Зыкину:

«Вчера сели с Люсей в её "Волгу" и поехали в сумасшедший дом. На Канатчикову дачу, где её мама много лет до войны была конюхом, а тётки до сих пор работают санитарками. Зыкина мне все показала, вспоминая: "Вот здесь маманя занималась ликбезом, а я сидела под столом и играла бахромой скатерти". И в клубе сумасшедшего дома она впервые вышла на сцену в детской самодеятельности. Неисповедимы пути!
Потом поехали к домику на окраине, где она родилась. На этом месте теперь склад, и сторожихи с умилением узнали, в каком святом месте они несут караульную службу. Сняли мы эти места, где прошло её детство.
Машиной правит Зыкина сама, ездит как попало, постовые начинают было свистеть, но, увидев за рулем её, вытягиваются и радостно отдают честь! "Свисти, свисти", – смеётся она, выезжая на красный свет».

В завершение добавлю симпатичную вишенку на этот торт из культурных пластов. Один армянский старик по фамилии Саркисов, бухгалтер по профессии, был большим патриотом Армении и фанатом всех выдающихся армян. У него был специальный альбом, куда он вклеивал фотографии и биографии армянских деятелей; Катанян тоже попал в поле зрения неутомимого (восьмидесятипятилетнего, между прочим) Саркисова и был завален письмами с просьбой прислать "фото-бюст". Катанян старика уважил, фото прислал, но неправильное, цитирую:

«Дорогой Васильевич! Размер Вашей фотокарточки 4х5 см, что совершенно не гармонирует с имеющимися в альбоме карточками. Собственно говоря, 9х12 см это размер обыкновенной открытки и это стоит – около рубля. Чем Вы хуже остальных?!
Славный сын! Писал ли я Вам, что в альбоме много выдающихся работников искусства. Просто "сливки", но только не молочные, а "ума". (Люблю шутить.)
Итак, прошу Вас, тов. Катанян! Выслать мне свой фото-бюст.
Автограф пишите, пожалуйста, на лицевой стороне карточки, т.к. буду клеить. Кроме того, укажите фамилию, имя, отчество; если пока нет звания, то укажите характер работы; год и место рождения. Прошу не скупиться – ответить на все вопросы».

И все его письма были в том же очаровательном духе ("Уважаемый Василий Васильевич в Москве!"). Катаняна он, конечно, несколько достал. Кстати, итоговая фотография, абсолютно, казалось бы, идеальная, Саркисова тоже не вполне удовлетворила: старику не понравилось, что Катанян снялся в профиль.

Я решила копнуть в сторону этого Саркисова. Решила – и копнула. У Саркисова был сын Александр, девятый по счёту (Саркисов был неутомим во всех отношениях), который стал артистом музыкального театра, в семнадцать лет сбежав из дома. Он выступал под псевдонимом Аллегров, женился на певице Сосновской, и у них родилась дочь Ирина, унаследовавшая отцовский псевдоним как законную фамилию. И теперь мы имеем (в хорошем смысле) певицу Ирину Аллегрову. Замечу, что у Аллегровой есть песня про "фотографию девять на двенадцать" – и именно фото "девять на двенадцать" выпрашивал у всех её дедушка. Это у них, стало быть, что-то семейное.

Вот сколько интересного можно может обнаружить неленивый и любопытный, умеющий уши и услышавший фамилию "Катанян".