Уральский язык. Великий, могучий, правдивый и свободный

Лет примерно за сто до того, как я родилась в городе Бирске (Башкирской АССР), в том же городе Бирске (Уфимской губернии) родился Иван Яковлевич Стяжкин. Бирск мы покинули оба, и здесь я собственную биографию излагать прекращаю, так как я оказалась человеком для общества бесполезным, в отличие от моего земляка. 

Иван Яковлевич переместился не слишком далеко, в сторону Екатеринбурга, и всю жизнь изучал ту местность, которая именуется Свердловской областью (плюс окрестности). Его многолетняя фольклорная экспедиция (никем не инспирированная и не поощряемая материально) началась в конце девятнадцатого века, причём совмещалась она с другими не менее важными занятиями: учительством, музейным делом, метеорологическими наблюдениями, садоводством; а однажды Стяжкин «случайно» открыл с товарищами месторождение железной руды. Он был, конечно, энтузиаст, которых зачем-то, от непонятных щедрот своих, рождает земля русская; потом, верно, думает, что погорячилась, и некоторое время не производит. 

Уникальное собрание Стяжкина, включающее в себя множество добросовестно зафиксированных подробностей народной культуры, языка и обычаев Урала, при его жизни (а умер он в 1955 году) никогда не издавалось в полном виде: мешали то война, то чума, то революция, то государственный понос, то государственная золотуха; советские «установки» исключали, например, как публикацию грубостей, неизбежных в некоторых непричёсанных образцах народного творчества, так и публикацию духовных стихов, наивной религиозной литературы, бытовавшей среди богомольных старушек и примкнувшим к ним старичков. 

Пару лет назад в Екатеринбурге вышел первый том «Уральских песен, сказок и обычаев из собрания И. Я. Стяжкина», что меня чрезвычайно взволновало; причины волнений – патриотизм, сентиментальность, любовь к отеческим грибам, цветочкам и ягодкам; эта книга могла расшевелить мою память. Я с годами стала забывать лексику моих старших родственников, а они всё-таки были носителями того старинного деревенского говора, или во всяком случае остатков его. К сожалению, нет во мне каких-то сильных родственных чувств, поэтому отринуть по молодости генетические связи труда не составило (точнее, оно само всё отвалилось, как хвост у ящерицы); но, к ещё большему сожалению, оказалось, что именно родственные, родовые связи поддерживают, как бы это сказать... верное представление о себе самой, что ли.

Конкретно наш фольклор Стяжкин не собирал, однако уральские местности были хорошо друг к другу притёрты, и ещё в детстве я замечала, что, например, свердловские словечки в нашем райцентре произносились с небольшими искажениями. У Стяжкина я обнаружила несколько певшихся у нас частушек; в частности, ту, где красочно описывается кавалер: губы толсты, нос большой, сопли тянутся вожжой. И некоторые приятные мелочи: чудное, забытое мной слово «баско» (это значит – красиво, хорошо); в записанных Стяжкиным припевках всегда ударение «баскОй», а у нас говорили «бАский», «бАской», и никогда не употребляли сравнительную степень, как в одной из припевок: «моя милка всех бассе, съела банку лампасе» (всех бассе – соответственно, всех красивей; лампасе – монпасье). По свидетельству моей сестры, выражения типа «шибко баско» там до сих пор в ходу. 

Ещё один сюрприз – слово «навеливать», тоже выветрившееся из моей головы и радостно влетевшее обратно. Оно означало – навязывать (навеливаться – навязываться); в нашем краю оно звучало как «навяливать» и обычно употреблялось по поводу чего-то настойчиво и назойливо предлагаемого (как правило, дело касалось еды); в детстве я думала, что «навяливать» происходит от слова «вялить» (причём – рыбу); утомительно, долго, до полной готовности, пока клиент не усохнет. 

Также обнаружились несколько милых слов из детства, вроде «шоркаться». «Чего ходишь-шоркашься?» – спросят, бывало, недовольные старшие родственники, если ты слишком долго мозолишь им глаза. Ещё можно было шоркаться друг о друга, подчинившись любовной страсти. Вообще люди, красотами слога не озабоченные, выражались метко. «Сопля длиннорукая!» – охарактеризовала меня однажды мать, и я тогда же подумала: как это верно. И крепко засели в памяти все шипящие из диалога двух суховатых, глуховатых старушек, пришедших в дом моей бабушки (бабы Нюры), в котором я шоркалась у стола, ожидая пирога с калиной; старушки сидели на диванчике, как две голубицы, и громко обсуждали мои стати (а было мне тринадцать лет): «Это хтой-то? Анны и Натолия дочь? Шибко костлява. Ноги тошшы, руки тошшы, одне шшоки!» – «А глаза-то каки чернушшы! Али намазаны?»

Стяжкин зафиксировал яркие фонетические особенности, поэтому надо понимать, читая тексты песен, что, например, ущливый, ричь, ричкя, лисо, улиса, мисяс, молодес, посолуй, гробниса, венсы, насричу, изменшиса, мертвес, кольсо, сарь, конес, тинареечка, онбар, коровод, улочкя, серсо, печель, йёднажды, йёкошко, йён, йютоплюсь, сусиди, светы, гумажка, рукита, сэпочка, любеть (и так далее), – это учитивый, речь, речка, лицо, улица, месяц, молодец, поцелуй, гробница, венцы, навстречу, изменница, мертвец, кольцо, царь, конец, канареечка, амбар, хоровод, улочка, сердце, печаль, однажды, окошко, он, утоплюсь, соседи, цветы, бумажка, ракита, цепочка, любить (и так далее); слово «буфет» в неожиданном для него контексте означает «букет». 

Иногда слово преображается до неузнаваемости, как, например, курьер, ставший куливертом, но чаще можно легко догадаться, о чём речь: енфицер, ливоверт, некрут, бусарик, литара, ерань, крахотка, аблокат, марменный, Отрокань (офицер, револьвер, рекрут, гусарик, гитара, герань, красотка, адвокат, мраморный, Астрахань).

Самые трогательные моменты доставшегося нам наследства – это народные вариации на, так сказать, классические темы: «Сидит за решёткой орёл молодой. Клевальную пишшу клюёт под окном, клюёт и бросает, сам смотрит в окно: товаришша ждёт он к себе уж давно». Удалённость от Урала улицы Тверской спровоцировала «По треской Емской, вдоль по Питерской». Душераздирающее развитие традиционного: «Что ты вьёшша, чёрной ворон, над моею головой? Ты добычи не добьёшша: чёрной ворон, я не твой. Ливоверт мой заряжёной белу грудь мою томит. Бела грудь моя томится от смертельных кровных ран». И подарок от православных товарищам-мусульманам:  «Завтра праздник уразА, солуются три разА» (солуются – это, как все уже сообразили, целуются).

На этом вступительное моё слово прерывается. Я прощаюсь с вами до слова заключительного и уступаю место народу Урала. Несколько приглянувшихся мне проявлений его бесконечной талантливости. Из припевок, повертушек (частушек):
~
Вы скажите наотрез,
Чтобы старый друг не лез,
Не ходил, не шоркался,
Йу дверей не торкался.
~
Кабы знала в ричке дно,
Мне бы не купаться;
Кабы знала парня совесть,
Мне бы с ним не знаться.
Мне бы с ним не знаться,
Тайных рич не говорить.
Его подлая душа
Йёказалась хороша,
Развесёлая поглядка,
Его частая походка,
Его частая походка,
Заунывный голосок.
~
Мне сказали: не росстаться,
Я легко россталася.
Проводивши за ворота,
Без ума осталася.
~
Моя милка захворала,
Мне извесье не дала.
Бело платьисо надела,
Вдоль по лавочке легла.
Тебе, миленький, карета –
Мне сосновый новый гроб.
Настоишша, наревёшша
У моих холодных ног.
~
Ты, милашка, не тужи,
Я тебя уважу:
Куплю дёгтю да смолы –
Всю тебя умажу.
~
Я пришёл на вечеринку,
Моя милка занята.
Взял я шапочкю в охапку:
До свиданья, воспода!
~
Все платки переносила,
Остаётся одна шаль.
Всех робят перелюбела,
Остаётся одна шваль.
~
У меня милёнок есть,
Страм по улисе провесь:
Губы толсты, нос большой,
Сопли тянутся вожжой.
~
Катится горошинка,
Идёт моя хорошенька.
Катится, катается,
Идёт моя красавица.
~
Земляниченька моя,
Не садись подле меня.
Разобьём тоску на горе,
Не тоскуй ни ты, ни я!
~
Охти, охти! Девка в кофте
Приходила в лавочкю;
Приходила в лавочкю,
Брала помады баночкю.
~
Моя прежняя милашка
Всё стоит на берегу.
Дай мне, Восподи, здоровья,
Я столкну её в реку.
~
Росстаёмся мы с тобой,
Словно рыбонька с водой,
Словно рыбонька с водой,
Спела ягодка с травой.
Неужели ты повянешь,
Травонька шелкОвая?
Неужели ты забудешь,
Дура бестолковая?
Дура бестолковая,
Кралечка бубновая.
~
Овдокеюшка моднА,
У ей юбочкя одна.
Захотела чаю пить,
Чаю не на чё купить.
Продаст вшивой воротник,
Купит чаю золотник;
Продаст беленький платочек,
Купит сахару комочек.
~
Покурил бы табачку –
Нет белой гумажечки;
Посмотрел бы по народу –
Нет моей Дуняшки.
Ты, Дуняшка моя,
Приуважь-ка меня!
Было дело, уважала –
До мосточку провожала.
До мосту рукитова,
До сырого бору.
Не видаться нам с тобой
До восьмого году,
Мы увидимся с тобой
На девятый год весной,
На девятый, на десятый,
На одиннадцатый.
~
Я ходила, полевала
В банке розовой светок;
Я ходила уважала
Тебя, миленький дружок.
В поле светик расцветает
Всякими буфетами,
У меня коробка есть
От милого с конфетами.
Ела я конфеточку,
Конфетка в руке таяла.
Любила я молодчика,
Подруженька нахаяла.
Хаяла, вертелася –
Самой любить хотелося.
~
Не ходите нашей пашней,
Не топчите наш овёс.
Мы с товаришшом отчаянны –
Нас не скоро просмеёшь.
~
Я сидела на лужку,
Писала тайности дружку;
Написала тайности:
Любеть дружка до крайности.
~
Девки, ой! Робята, ой!
Корыто новое с водой,
Девки ноги вымыли,
Робята воду выпили.
~
– Миленькой, красивенькой,
Покатай на сивенькой.
– Милая, красивая,
Устала лошадь сивая.
~
У милёнка дом высок,
Перед окошками песок.
Ходит милый по песку,
Меня подводит под тоску.
~
Не ходите, девки, в лес:
Комары кусаются.
Не любите, девки, певчих:
Архиерей ругается.
~
Колоши пятый номер
Трудно, трудно надевать.
Старопрежнего милёнка
Трудно, трудно забывать.
~
Кури, мИлой, кури, мой, –
По спички сбегаю домой;
Пока бегала домой,
Накурился милой мой.
~
Не играй, гармонь моя,
Последний год гуляю я;
Последний год гуляю я,
Женят на зиму меня.
~
Я по улисе иду,
Песни напеваю.
Кто потрогает меня –
Того я отругаю.
~
Сколькё не работала,
Сколькё не старалася,
О тебе, милёночек,
Шибко стосковалася.
~
Кабы грамотна была,
Горюшка не знала:
Написала бы письмо,
Милому послала.
Написала бы ладОм,
Отослала б в круглой дом.
~
На горе-то два тазА,
Ходит девка как коза.
Не козись, козИстая, –
Отберём форсистого;
Не козись, козАтая, –
Отберём богатого.
~
Уж ли мать ли моя
ДобродИтельная!
Дай-ка милого нажить
Йуважительного.
У подруженьки моёй
Йуважительный такой.
~
Перед зеркелом стояла,
Надевала чёрну шаль;
Я своей родимой мамоньке
Сказывала про печель;
Мать моя, лечи меня –
Милёнок высушил меня,
Милой высушил меня,
Серсо вынел из меня;
Серсо вынел йу крылечкя,
Скуку вложил у ворот,
Сдивовался весь народ.
~
Я своёму-то милёночку
Прибавлю красоты:
Сошью коришневу визиточку,
Куплю ему часы.
~
Сверху дожжик идёт,
Стало быть, ненасье.
Ко мне миленький нейдёт –
Стало быть, несчастье.
~
Ёлочка, сосёночка,
Вершиночка орехова.
Вы скажите милому,
Что в город жить уехала.
~
Шаль моя, шаль моя,
Шаль моя суконная.
Раньше милочкя была,
Теперь жена законная.
~
Гори бор, гори сырой,
Гори в бору сосёнка;
Не полюбит ли меня
Кака-нибудь девчонка.
~
Меня дома-то ругают,
Что я много хлеба ем.
Сшейте белую котомочкю –
Уйду, не надоем.
~
Девушки, попойте-ко,
Меня повеселите-ко,
Во солдатики пойду,
Разочек помяните-ко.
~
Золотой ты самовар,
СеребрЯной чайник.
Не узнала милого,
Думала – начальник.
~
Через блюдсо слёзы льются,
Через горы катятся.
Меня дома все ругают –
Через годик хватятся.
~
Ах какой неаккуратной!
Только веники вязать:
Проводил меня до дому,
Не сумел посоловать.
~
Сидит милой на крыльсэ,
С выраженьем на лисэ.
Я недолго думала,
Подошла и плюнула.
~
Я сидела у шостка,
Ела кашу из горшка;
За милёнком кинулась –
Каша опрокинулась.
~
Синпатёночка забреют,
Я, девчоночка, куды?
На реке большая пролубь,
Я головушкой туды.
~
Тёшша моя,
Добродушная,
Заплати-ка за меня
Все подушные.
~
Фартук новый и бурдовый,
Он с зелёным полосам;
Наревелась я, милёнок,
Пореви, милёнок, сам.
~
Кабы я была богата,
Не пошла бы в люди жать,
Наняла бы аблоката
Об милёнке хлопотать.
~
Ежли хочешь чаю пить,
Так густо не заваривай.
Ежли хошь меня любить,
С другой не разговаривай.
~
Это что ишо за мисяс –
Колды светит, колды нет.
Это что ишо за милой –
Колды любит, колды нет.
~
Ах, вечор у меня
Ланпочка горела.
Что ты, милой, не пришёл –
Я тебе велела.
~
Шила кофточку на вате,
А другую на меху.
Одного люблю для славы,
А другого для смеху.
~
Я не для того синпачу,
Чтобы взамуж выходить,
А я для того синпачу –
Без синпата скушно жить.
~
По дорожке я шла,
Прокламацию нашла.
Не пилось, не елося –
Прочитать хотелося.
~
Милой мой,
Я – твоя;
Куды хошь
Девай меня!
~
По базару я ходил,
Разбулатной нож купил.
Разбулатной нож купил,
Васе голову срубил.
Лежит Вася на стулЕ,
Вся головушка в крове;
Вся головушка в крове,
Разбулатной нож в груде.
ПрИшла Васина мать,
Разбранила Колю:
– Ты, Колюшка, сукин сын,
Зачем Васеньку решил?
– Я за то его решил,
Что к Анюточке ходил.
Новый мисяс на восток,
Повели КолЮ в острог,
Мимо Анютиных ворот,
Сдивовался весь народ.
~
Гряньте громом надо мною,
Растерзайте грудь мою;
Убирайте милку с виду,
То я кончу жизнь свою.
~
Мы с товаришшом порубим
Дров осиновых костёр.
Мы с товаришшом полюбим
Двух двоюродных сестёр.
~
Сватайся – не сватайся,
Нам с тобой не сладиться:
Ты старик, я девушка,
Не пойду за дедушка.
~
Шура, Шура, глазки шшурит,
Смотрит глазками моднО.
За такие глазки модны
Я его люблю давно.
~
Неужели роскололась
Бела марменна доска?
Пади к милому на серсо
Мои слёзы и тоска.
~
Девушка не наша,
Не наша, деревенска;
Всем она доступна,
Как аптека земска.
~
Я отчаянной породы,
Сам собой не дорожу;
Мене голову отрежут –
Я другую привяжу.
~
Шмара моя,
Шмара ласковая,
За волосики брала,
За нос таскивала.
~
Неужели пуля-дура
Поразит синпатию?
Неужели я, девчоночки,
Навеки осолдатею?
~
Издалёка братец пишет:
Милая сестрёночка,
На моих глазах убили
Твоего милёночка.
~
Девки, чёрта ли тужить,
Который умер и лежит?
Хоть об том погоревать,
Который едет воевать.
~
Лейтенант сидит на крыше,
Воздухом питается,
Тридцать три жены имеет,
Холостым считается.
~
Хуже нет того на свете –
Очень маленьких любить.
Целоваться – нагибаться,
Провожать – в карман садить.
~
Сотворил меня Господь,
Сам расхохотался:
– Я таких-то дураков
Творить не обещался.
~
Ах вы, Сашки-канашки мои!
Разменяйте мне бумажки мои;
Все бумажки-то новенькие:
Двадцатипятирублёвенькие.
~
Что-то было: серсо ныло,
Изнывало день и ночь,
Перестало, ныть не стало,
Наша кончена любовь.
~
Прошшайте, горы, тёмный лес.
Прошшайте, звёздочки с небес.
Прошшайте, синиё моря.
Прошшай, синпатия моя!

Проанонсированное заключительное слово. В автобиографии Ивана Яковлевича Стяжкина есть эпизод о его саде (я выше упоминала, что он был ещё и садоводом), – это просто музыка: «Саду моему 22 года. Площадь его 0,25 гектара. В саду больше сорока сортов яблонь. В настоящее время имеются яблони, груши, сливы, вишни, вишне-сливы (гибрид профессора Ганзена), абрикос манчжурский (9 лет, одна штука), миндаль горький, тёрн сладкий, ирга, облепиха; смородина белая, красная, чёрная обыкновенная; смородина американская (сеянец Крандаля) бурая, золотистая, стального цвета; крыжовник зелёный, белый, красный; ежевика; черёмуха красная мичуринская; рябина мичуринская; сирень красная венгерская и  обыкновенная; розы жёлтая и розовая; шиповник кремовый; однолетки актинидии, айвы, абрикосов мичуринских». Чем не Эдем? Всем Эдем. 

Однако через пяток абзацев музыка другая: «Гибридизацией не занимаюсь потому, что крупноплодные мичуринские сорта с первых годов плодоношения стали подвергаться нападениям хулиганов, с которыми мучаюсь четырнадцать лет. Милиция не оказывала никакой помощи. Сад приходит к гибели, так как хулиганы ломают загородку, рвут яблоки, ягоды, ломают деревья. За хулиганами забираются козы, обгладывают деревья и кусты».

Очень мужественный человек был Иван Яковлевич Стяжкин. И терпеливый, не поддающийся унынию. Наблюдал разорение, но занимался садом до последнего («Полю сорняки на коленках или на детском стульчике, сидя»). Где ты теперь, смородина стального цвета? Вероятно, нигде. К слову, организованный Стяжкиным краеведческий музей, для которого он собирал экспонаты в течение сорока лет, после очередного выселения в какой-то сарай был почти полностью разграблен. Здесь самое время ударить в бубен и крикнуть «ура!» по тому поводу, что его главный труд, собрание уральского фольклора, всё-таки представлен благодарной публике. Придётся разве что умолчать о том, что первый том издан в Екатеринбурге тиражом всего 500 экземпляров, и что в Москве из этих экземпляров находятся скорее всего только два, потому что именно два экземпляра, для себя и для того парня, я попросила прислать мне наложенным платежом.

Вот такие новости культуры. 

Родина: