Что у нас с насилием?

Жестокий век, жестокие сердца! А что у нас, кстати, с жестокостью. Подвижки есть? Мы становимся разумнее, добрее, вечнее или как? Еще 2—3 тысячи лет и к нам можно будет подпускать котиков без особой боязни за их сохранность? Если серьезно, становятся ли люди добрее? Понятно, что измерить такое напрямую нельзя, но можно хотя бы попытаться через косвенные показатели — изменился ли уровень насилия. Вот про это мы сейчас и поговорим. Добровольно. В смысле, без насилия. Даю слово, что ничто и никто в ходе разговора не пострадает. Разве что иллюзии, которые у многих на этот счет имеются.

А об чем, собственно, речь?

Так всегда бывает с простыми понятиями. Их очень сложно определять, несмотря на кажущуюся очевидность. И если словам, связанным с отношениями мы эту сложность прощаем (область чувств такая загадочная), то какие могут быть проблемы с насилием? Неужели не понятно, что имеется ввиду? Еще как не понятно.

Дело в том, что это слово очень по-разному трактовалось в разное время и в разных странах. Попытки привести определения к общему знаменателю очевидно показывают, что «насилие» (смысл, который мы вкладываем в это слово) мутирует быстрее, чем мушки дрозофилы свившие себе гнездо, или что у них там, у ядерного реактора. Даже в рамках одной культуры за небольшой промежуток времени эволюция понятия бросается в глаза. Не давая оценок, просто перечислю факты.

В прогрессивных странах уже нельзя отшлепать или избить ребенка (если кому показалось, что я с сожалением о том времени, когда было можно – креститесь, вам показалось).
Даже американцы, выступавшие против войны во Вьетнаме, но продолжающие платить налоги могли получить обвинение в поддержке «рассеянного насилия».
Если углубиться в прошлое, то можно вспомнить Некрасова с его

Вчерашний день, часу в шестом,
Зашел я на Сенную;
Там били женщину кнутом,
Крестьянку молодую.

Трудно представить что-то подобное сегодня. Вряд ли такое покажут по ящику, а если и покажут, то в контексте «ужас, что творится!». Менее двух веков назад это было совершенной нормой и не стоило внимания.

Если обратиться к истории, то можно узнать, что из 303 лет существования последней царской династии в России войны велись 346 лет (иногда одновременно велись несколько войн).
На более чем тысячелетнюю историю (начиная с Киевской Руси) приходится 150 лет мирного времени. И это не говоря о высоком уровне бытового насилия.
До недавнего времени воспитание детей предполагало систематические и иногда очень жестокие наказания. Вспомним ежесубботнюю порку у Горького. Как там, «Сбережешь розги – попортишь ребенка»?
Чуть более древний «Домострой» говорил о воспитании женщин в боярских семьях (не простолюдинок!) «негоже бить боярыню посохом, кулаком, при детях и при слугах». Надо было – наедине и плетью. Пишу и сам офигеваю.
Один из британских законов (по-моему, это был местный законодательный акт Лондона конца XIX века) предписывал мужьям не бить жен после 22.00 вечера. На всякий случай поясню, это было проявлением гуманизма. Закон был продиктован заботой о соседях, которым женские крики мешали спать. То есть, с утреца — ради бога — лупцуй. Но не вечерами. Мы же не звери. Офигеваю-2.
Еще более древняя форма борьбы с лишними ртами красиво научно называется «постнатальные аборты». Это когда аборт делался не до рождения, а после. Ну, как аборт? Ребеночка могли «забыть» в сенях на морозе, или оставить на перекрестке, придушить – «заспала ребенка» или (что называется, узнай источник) положить в тростниковую люльку и пустить по Нилу. Такого рода действия не вызывали ни осуждения окружающих ни моральных терзаний.
Примеры такого спокойного отношения к детской смерти можно встретить не только у этнографов и историков, но и у русских классиков. Нужно только внимательно читать (Л.Н. Толстой, «Воскресение» про мать Катюши Масловой).
Английские колонизаторы удивлялись тому, что в Индии большим грехом считалось убийство коровы, нежели убийство человека.
В Европе XIX в. одним из любимых народных развлечений были публичные казни (возможно, потому что других особо не было)

Всех этих очень разных примеров достаточно, чтобы показать степень проникновения насилия в повседневную жизнь.

Как считать?

Тут есть две тонкости, которые надо держать в уме.

Во-первых, надо различать относительные и абсолютные показатели. Двести погибших из трехсот, это две третьих. Тысяча из 100 000 — это 1%. В относительных показателях тысяча может быть меньше двухсот. В абсолютных — никогда. Поэтому надо делать поправку на общее население.

Вторая тонкость касается вопроса, какие именно числа складывать. Таблица умножения остается таблицей умножения, но надо помнить, что числа берутся откуда-то и источник, из которого мы их получаем очень сильно влияет на результат. Если мы говорим о статистики убийств, важно договориться о понятиях — будем ли мы включать в понятие убийства следующие случаи:

действия, обернувшиеся гибелью, которую не планировали (ДТП, аварии)
несчастные случаи бытового характера, результат неэффективного использования доступных технологий. С точки зрения числа жертв на единицу производимой энергии, например, русская печь опаснее атомной электростанции (пожар мог уничтожить целую деревню).
эвтаназия
самоубийство (на 2000 год по данным ВОЗ на планете было совершено 199 000 убийств бытового характера, 310 000 погибли от травм и увечий полученных во время войны, 815 000 – самоубийств). Как мы видим, число самоубийств перекрывает совокупность убийств и ранений.

Поэтому давайте договоримся ** под убийством понимать** намеренное лишение жизни через прямое физическое воздействие или лишения доступа к жизненным ресурсам, вопреки воле жертвы. Если исходить из такого определения, то получим интересную картинку.

Коэффициент кровопролитности в XX и XIX веках

Назаретян (чью книгу «Нелинейное будущее» я горячо рекомендую) предлагает ввести понятие «Коэффициент кровопролитности». Он равен отношению среднего числа убийств (в единицу времени) к численности населения.

Для простоты положим, что общее число убийств складывается из трех компонентов:

жертвы войн
жертвы политических репрессий
жертвы бытового насилия.

Средняя численность

Численность за сто лет усредняется по данным на первый, пятидесятый и последний год века. К методике есть вопросы, но для определения порядка — норм. По этой схеме, для XX в. получим цифру 3,4 млрд. Общую сумму (в 1901 г. — 1,6 млрд, в 1950 г. — 2,5 млрд, в 2000 г. — 6 млрд) делим на 3 (так как брались три года).

Число жертв в XX в.

Давайте пробежимся по трем слагаемым, из которых складывается общее число убийств (по принятой нами методике). Назаретян заимствует цифры из профильных источников.

Во всех международных и гражданских войнах XX в. погибло около 120 млн чел.

В репрессиях XX в. по оценкам ученых погибло 119 млн чел.

Для оценки бытовой насильственной смертности он прибегает к косвенным показателям. Среднее количество бытовых убийств в мире 9,2 чел. На 100 000 чел в год. Исходя из этого числа, общее число жертв за сто лет будет примерно 90 млн человек. При этом, число бытовых жертв обычно занижается, потому что данные просто не доходят до органов правопорядка. Криминологи утверждают, что известно становится о 38% случаев бытовых убийств. Для надежности Назаретян щедро утраивает предварительные 90 млн и получает 270 млн, приходящихся на бытовые убийства.

Как видим, на бытовые убийства приходится большее число жертв, чем на войны и репрессии. Это может показаться невозможным, но если учесть эвристику доступности (оценивать вероятность события по тому, насколько легко его припомнить), то удивляться не приходится. Мы писали об этом тут. Про войны и геноциды слышали все, а про бытовые драки по всему миру нам просто не интересно (и едва ли возможно). Хотя бы их и было существенно больше.

В результате, получаем огромную — 509 млн человек убийств за весь XX в. (120+ 119+270). Для сравнения все население Земле в начале XVII века составляло примерно эту сумму. Но в то же время это 5% от общего числа, живших в XX в.

Сведя все числа, получим коэффициент кровопролития 0,0015 в год.

Число жертв в XIX в.

С оценками числа человеческих жертв в XIX в. обстоит гораздо сложнее. Одна из причин — в европоцентричности статистики. Во внимания принимаются в первую очередь европейцы. По данным историков за все колониальные войны европейцы потеряли 106 тыс. человек. При этом, число туземцев, которые были истреблены не поддается исчислению. Просто потому, что никто не считал нужным их считать. Есть подозрения, что даже по абсолютным показателям число военных потерь XIX в. не уступает XX. Например только Опиумные войны унесли по разным оценкам от 60 до 100 млн человек.

Кровопролитные войны в колониях (Азия, Африка, Австралия, обе Америки) в ряде случаев носили характер геноцида, когда истреблялось коренное население просто потому что «ну а как еще?!». Уничтожение «отсталых народов» сопоставимо с общим количеством погибших в концентрационных лагерях XX в.

Бытовые жертвы в XIX века были более высокими, чем в XX просто в силу того, что были разные стандарты (о чем мы говорили выше).

Сейчас мы их сравним!

В силу неполноты статистики за XIX в., Назаретян не приводит коэффициент кровопролитности для этого периода, но по проведенному анализу понятно, что он был не меньше, чем в XX в. Но мы можем сравнить эти коэффициенты за XX в. и 2010 г.

Коэффициента кровопролитности за XX в. (мировой показатель) – 0,0015

Коэффициент кровопролитности за 2010 г. (мировой показатель) — 0,00007 (в 21,5 раза меньше). Коэффициент кровопролитности за 2010 г. (показатель по Евросоюзу) — 0,00001 (в 150 раз меньше).

Таким образом, мы можем прийти к выводу о том, что по мере исторического развития развиваются культурно-психологические средства ограничения физического насилия. Жизнь-то налаживается!

В основном по материалам «Нелинейного будущего» А.П. Назаретяна и некоторых других, в том числе «Лондон. Биография» Питера Акройда.

Фото pixabay. Лицензия CC0