В лабиринтах памяти
ЛАБИРИНТ 17
Однажды приходит тот день, когда стирается граница между сном и явью и все становится реальностью. Наверное, именно это состояние и является отправной точкой, ведущей к сумасшествию.
Приходит время, когда ты понимаешь и четко осознаешь тот факт, что твой мозг начинает фиксировать и запоминать абсолютно все, но выдает эту информацию тебе в совершенно несвязанных между собой моментах…
Хотя, если разобраться, то все взаимосвязано, просто мы привыкли жить в линейном и плоском мире, двигаясь от вчера к завтра, а движение наоборот или по какой-то другой схеме принято считать в линейном мире – сумасшествием и сбоем программы.
Когда осознаешь это – становится легче, потому что перестаешь доказывать всем, что ты нормальный и такой же, как и все остальные…
Начинаешь осознавать, что сейчас ты не плоский, а объемный, и плоскому люду не вместить в себя объем…
поэтому перестаешь доказывать и соглашаешься с их плоским мышлением и примитивными доводами…
просто соглашаешься…
и умираешь…
Провалившись в забытье в доме моего детства, моя память шагнула вперед на несколько веков в прошлое и открыла мои глаза в пустыне. Там, где когда-то я был в далеком будущем, недалеко от Беер-Шевы.
Я сидел на песке и пересчитывал деньги. Я любил ощущать в своих руках силу, исходящую от этих маленьких кругляшек, и мог часами перекладывать их из руки в руку, натирать до блеска песком и любоваться магическим блеском, исходящим от них. Я уходил далеко в пустыню, подальше от людей, чтобы побыть наедине с собой и своими маленькими, блестящими друзьями. По сути, я был очень одинок, и жил в полнейшем недоверии людям и, кроме серебряных монет, которые я всегда носил с собой, мне поделиться сокровенным было не с кем. Конечно же, у меня была семья, были близкие мне люди, были даже друзья, но во всем этом я был одинок.
Я не верил им. Как не верил никому вообще. Иногда ловил себя на мысли, что, даже, себе самому я не могу доверять.
Я уходил в пустыню, натирал до блеска монеты и радовался им, как ребенок. Я знал, что они никогда меня не предадут и, соответственно, ценил их за это.
Вот и сейчас я сидел на песке и раскладывал перед собой монеты, а мысли мои были где-то далеко-далеко за пределами этого мира. Под звон перекладываемых монет я отдыхал и, словно бы, набирался сил для дальнейшей своей жизни. Бывало, что я разговаривал с ними, потому как знал, что мои молчаливые друзья, выслушают и никогда никому не расскажут того, что услышали от меня.
Я запутался. Пришло время, когда я перестал понимать, что происходит и происходит ли вообще. – говорил я монетам. – Жизнь, как таковая, перестала меня интересовать. Я не вижу ее ценности, только деньги имеют цену, все остальное утратило значение. Священники продают Бога за десятину и приношения, а сами разделились в истинном понимании и трактовках. Римлянам плевать на нашего Бога, у них свой собственный пантеон имеется, и их интересуют тоже деньги. Странное дело, но всех: и служителей и богов интересуют только деньги, все остальное не имеет значения. А мои друзья презирают меня за мое сребролюбие, скрывая за своей ненавистью свою собственную любовь к ним. У меня был друг, который убежал в пустыню питаться сикоморами, чтобы доказать мне свое презрение к деньгам. Ничего не доказал он мне своим поступком, потому что спрятавшись от денег он все равно не избавился от своей любви к ним, это также, как нельзя убежать от злого начала, оградив себя от искушений.
Я разложил все монеты перед собой и продолжил свой разговор с ними:Думаете, человек может победить в себе злое начало? Никак… не может. Я вспоминаю Каина, у ворот сердца которого, грех лежал, и Иегова советовал владеть им. Владел ли Каин им? Ни коим образом…Он просто прибил своего нерадивого братца и всё. Злое начало в человеке неискоренимо, невозможно убежать от него и лгут саддукеи, говоря о том, что может человек справиться с ним. Только Создатель может убрать, только Создатель. Но где Он?
Человечество утратило Бога.
Быть может, Он воззовет нас из шеола, а, быть может, и нет. Не зависит это от человека. Только Создатель знает, для чего он что-то создает и какова конечная цель его творения. Только он… но как нам, простым смертным, познать Всевышнего? Как познать пути Его и желания, когда сами священники не могут договориться между собой и разделились в своих верованиях? Что говорить о нас, тех, которые настолько далеки от бога, что вынуждены доверять тому, что скажут священники, запутавшиеся сами в своих доктринах? Я не верю им. Они потеряли бога…они верят в свою веру, и чем больше у них последователей, тем правильней вера, так считают эти странные люди, и не верю я им…А им и не нужно верить. – тихий, но сильный голос, прервал мой разговор с презренным металлом.
Я обернулся в поисках говорившего, и увидел позади себя сидящего на камне человека.Давно ли ты тут сидишь? – спросил я его.
Я видел тебя еще под смоковницей. – ответил он мне и улыбнулся.
Он произнес всего лишь одну фразу, а у меня в этот момент перевернулся весь мир, потому что я сразу понял, про какую смоковницу он говорил. Нет, он говорил не про дерево, под которым однажды мог встретить меня, он говорил о моей тайне, которую, кроме меня и моих монет никто больше не мог знать. Но факт в том, что он знал о ней.Кто ты?
Главное, чтобы, когда ты узнаешь кто я, не было поздно.
Ты странный и речи твои странные, кто может вместить их? – я почувствовал внутренний трепет при разговоре с ним, и никогда раньше я не ощущал этой вибрации всех своих внутренностей, как ощущал их сейчас, при разговоре с этим странным человеком.
Вместит тот, кому тесно в своих собственных представлениях. – ответил он мне.
Ну хорошо, - сказал я. – Ты видел меня под смоковницей, ты донесешь на меня?
Нет, - ответил он. – не судить пришел я мир, а спасти его.
Ты очень странный, ты философ, да? Но вот, что я тебе скажу, философ… мир обречен, его невозможно спасти, ни одному человеку не под силу спасти мир от злого начала…Ты видел меня под смоковницей, да? А знаешь, что я пробовал победить зверя в себе, я пытался - и у меня не вышло…Я не могу противостоять ему…и ничего не срабатывает, я приносил жертвы, я отдавал в храм положенное и даже больше, я молился, я постился и ничего…слышишь, философ? Ничего не происходит… он во мне и я не могу освободиться…Я ходил к изгоняющим бесов и духов, и, знаешь, что было? Он смеялся над ними…
пойми, мир обречен…Я могу освободить тебя, и ты будешь истинно свободным, хочешь ли ты этого?
Я не верю…моя вера закончилась… там, под смоковницей… она закончилась именно там…
Я знаю… Поэтому я и пришел сейчас.
Ты добрый человек, это сразу видно. Но позволь мне остаться в моем одиночестве, кроме монет у меня никого нет, кому бы я доверился. Я погружаюсь в пустоту и сама смерть мне не страшна.
Мне нравятся люди, которые не боятся смерти, ведь именно они могут бросить вызов судьбе и все изменить. Страх парализует сознание.
Ты бунтарь. Это заметно по ходу твоих мыслей. – сказал я. – Но дело в том, что я устал бороться, в Иерушалайме сейчас неспокойно, народ ожидает спасения от римлян, а лично мне всё равно. Какая разница нам, простым смертным, что за власть? Налоги все равно придется платить, а смена власти, в-принципе, ничего не меняет, кроме положения самой власти.
Если будешь верить, то увидишь славу божью.
Я усмехнулся.Ответь мне, философ, кто-нибудь, когда-нибудь видел славу божью так, чтобы потом остался жив? Да и зачем мне эта слава? Я возник ниоткуда и уйду в никуда, а все остальное – это разбросанные кусочки воспоминаний о моей жизни, которые по сути своей тоже никому не нужны, кроме меня… а, впрочем, и это всё суета и томление духа.
Однажды ты поймешь, что разбросанные воспоминания не так уж разбросаны и повторяют они, всего лишь, одну и ту же историю…Ты обязательно это поймешь. – Он поднялся со своего камня. – Мне пора идти.
Ты не позовешь меня за собой? – спросил я его, зная, что бродячие философы только тем и занимались, что сколачивали вокруг себя группу учеников и просто зевак, которые из жажды познания новых горизонтов восприятия мира, готовы были платить им за это.
Всему своё время. – ответил он мне. – Время искать и время терять, но тот, кто любит серебро не насытиться им.
Все идет в прах, и нет пользы человеку от трудов его.
Когда ты поймешь, что я могу воззвать из праха, тогда ты обретешь жизнь свою, и пойдешь, и найдешь меня, и последуешь за мной…
Я улыбнулся.С тобой можно общаться вечность, философ…А все потому, что ты такой же сумасшедший, как и я…
Он улыбнулся мне и ничего не ответил, просто поклонился и пошел куда-то вглубь пустыни, постепенно растворяясь во мраке ночи. А я тогда понял, что найду его и пойду за ним следом, куда бы он ни пошел.