Бурный экономический рост в условиях экстрактивных институтов

  Новые автострады, бизнес-центры, жилые дома и небоскребы начали расти в Китае 90-х годов повсюду, и Дай Гофан был уверен, что этот рост в следующее десятилетие будет только набирать скорость. По его оценкам, принадлежащая ему сталелитейная компания Jingsu Tieben Iron and Steel могла бы занять большой сегмент рынка, производя дешевую качественную продукцию, в особенности в сравнении с неповоротливыми государственными металлургическими предприятиями. 

   Дай планировал построить огромный сталелитейный комбинат и в 2003 году действительно приступил к его строительству при поддержке местного партийного руководства города Чанчжоу. Однако к марту 2004 года строительство было заморожено по указу руководства КПК в Пекине, а Дай арестован в связи с обвинениями, которые так и не были оглашены публично.  

 Вероятно, власти были уверены, что они легко найдут свидетельства преступной деятельности Дая. В результате он провел следующие пять лет в тюрьме и под домашним арестом и лишь в 2009 году был признан виновным в каких-то мелких правонарушениях. Его настоящее преступление состояло в том, что он затеял реализацию большого проекта, который мог бы составить конкуренцию государственным предприятиям, причем сделал это без разрешения Коммунистической партии. По крайней мере, именно такой урок вынесли из этого дела остальные игроки рынка.  

  Чэнь Юнь, один из ближайших соратников Дэн Сяопина и предполагаемый архитектор рыночных реформ на их начальном периоде, суммировал взгляды большинства партийных кадров на экономику, уподобив ее «птице в клетке»: экономика – это птица, а партийный контроль за ней – клетка, она предназначена для того, чтобы птица была здоровой и ухоженной. Но клетку нельзя открывать, а то птица улетит.  

  Цзян Цзэминь – генеральный секретарь Коммунистической партии с 1989 года, пошел еще дальше и четко сформулировал те подозрения, которые питала партийная верхушка по отношению к бизнесменам, считая их «ищущими только своей выгоды дельцами и торговцами, которые мошенничают, воруют, суют взятки и уклоняются от налогов».  

 На протяжении всех 1990-х годов, хотя в страну начали поступать иностранные инвестиции, а государственные предприятия активно побуждались к расширению, частное предпринимательство встречало настороженное отношение, у многих бизнесменов отнимали собственность, а иногда они даже попадали в тюрьму.  

  Хотя отношение к предпринимателям, подобное подозрительному отношению Цзян Цзэминя, сейчас менее распространено, подобные взгляды все еще популярны в Китае. По словам одного китайского экономиста, «большие государственные компании вовлекаются в реализацию крупных проектов. Но когда к ним пытаются подступиться частные предприятия, особенно если это грозит конкуренцией с государственными, их на каждом углу подстерегают проблемы». 

  Несмотря на то, что сейчас множество частных компаний действуют на рынке Китая, многие экономические субъекты все еще находятся под контролем и защитой государства. Журналист Ричард Макгрегор рассказывает, что на столе руководителя любой крупной государственной фирмы в Китае стоит красный телефон. По нему партийное руководство отдает приказы: что компания должна сделать, куда она должна инвестировать деньги и каковы должны быть цели этих инвестиций.    Все это, конечно, не значит, что Китай не делает серьезных шагов в сторону инклюзивных экономических институтов, шагов, которые предопределили его впечатляющий экономический рост за последние 30 лет. Большинство бизнесменов чувствует себя в безопасности, но не в последнюю очередь потому, что они заручились поддержкой местных партийных кадров и верхушки КПК в Пекине.  

  Хотя китайские экономические институты сегодня несравнимо более инклюзивны, чем три десятилетия назад, Китай – это пример экономического роста в условиях экстрактивности. Несмотря на акцент на инновациях и технологиях, китайский рост базируется на усвоении существующих технологий и быстрых инвестициях, а не на созидательном разрушении. Важным аспектом экономической ситуации остается то, что права собственности в Китае до сих пор недостаточно защищены. Время от времени у каких-нибудь бизнесменов отбирают их собственность, как это случилось с Даем. Мобильность рабочей силы жестко регулируется, и самое базовое право собственности – право продавать собственный труд по собственному усмотрению – все еще соблюдается не в полной мере.  

 До какой степени экономические институты Китая все еще далеки от действительной инклюзивности, можно увидеть на примере того, как мало бизнесменов могут даже начать какую-либо деятельность без поддержки местных или, что еще более важно, столичных партийных органов. Связь между бизнесом и партией весьма прибыльна для обеих сторон. Заручившееся поддержкой партии предприятие получает контракты на выгодных условиях, оно может выселять обычных людей с места жительства, чтобы экспроприировать их землю, оно может безнаказанно нарушать законы и нормативы. Те, кто встают у него на пути, рискуют оказаться в тюрьме или даже в могиле.   

Огромный вес Коммунистической партии и экстрактивных институтов в Китае напоминает о сходстве экономического роста в Советском Союзе в 1950-е и 1960-е годы с нынешним китайским ростом, хотя у этих явлений и есть ряд важных отличий.  

  Советский Союз добился экономического роста в условиях экстрактивных экономических и политических институтов, потому что принудительно сконцентрировал ресурсы в индустрии с централизованным командным управлением – преимущественно в области вооружений и тяжелой промышленности. Такой рост был частично возможен, потому что необходимо было много наверстать. Рост в условиях экстрактивных институтов проще, когда нет необходимости в созидательном разрушении.   

 Китайские экономические институты, без сомнения, более инклюзивны, чем были в Советском Союзе, но политические институты остаются экстрактивными. Коммунистическая партия в Китае всесильна и контролирует всю бюрократию страны, вооруженные силы, средства массовой информации и значительную часть экономики. У граждан Китая мало политических свобод, а уровень их включенности в политический процесс очень низок. 

  Многие наблюдатели надеялись, что экономический рост в Китае принесет с собой демократию и больший плюрализм. В 1989 году было ощущение, что демонстрации на площади Тяньаньмэнь приведут к большей открытости и, возможно, даже к краху коммунистического режима. Но против демонстрантов были направлены танки, и вместо мирного изменения режима в историю вошла бойня на площади Тяньаньмэнь.  

  После этих событий китайские институты стали во многом еще более экстрактивными. Реформаторы, такие как Чжао Цзыян, поддержавший на посту генерального секретаря КПК студентов на площади Тяньаньмень, были отстранены от дел, и партия с еще большей силой стала подавлять гражданские права и свободу слова. Чжао Цзыян более 15 лет оставался под домашним арестом, всякое публичное упоминание о нем было запрещено, чтобы он не стал символом для сторонников политических реформ.  

 Сегодня партийный контроль над средствами массовой информации, включая Интернет, достиг беспрецедентного уровня. Во многих случаях это обеспечивается самоцензурой: редакции СМИ хорошо знают, что им нельзя упоминать Чжао Цзыяна или Лю Сяобо, который остался в тюрьме даже после того, как получил Нобелевскую премию мира.   

 Самоцензура поддерживается совершенно оруэлловскими механизмами слежки за разговорами и общением, закрытием веб-сайтов и газет и даже частичной блокировкой доступа к личным новостным лентам в Интернете. Все это проявилось в полной мере, когда в 2009 году появились новости о том, что сын генерального секретаря КПК Ху Цзиньтао уличен в коррупции. Партийный механизм контроля за информацией был немедленно запущен на полную мощность и оказался способен не только не пропустить эти новости в китайскую печать, но и блокировать их на сайтах New York Times и Financial Times.  

   Из-за партийного контроля над экономическими институтами возможности созидательного разрушения жестко ограничены, и ситуация не изменится без радикальных реформ политических институтов. Как и в свое время в Советском Союзе, в Китае экстрактивный экономический рост был облегчен тем, что стране надо было очень многое наверстать. Доход на душу населения в Китае все еще нельзя сопоставить с американскими или западноевропейскими стандартами.  

  Конечно, китайский рост значительно более диверсифицирован, чем когда-то советский, он происходит не только в области вооружений или в тяжелой индустрии, а китайские бизнесмены демонстрируют достаточную степень предприимчивости. И все-таки этот рост выдохнется, если экстрактивные политические институты не будут заменены на инклюзивные. А пока последние остаются экстрактивными, китайский экономический рост будет ограниченным, как это было во многих подобных случаях.  

 В случае Китая процесс роста, основанного на «догоняющем» эффекте, на импорте иностранных технологий и экспорте низкотехнологичной промышленной продукции, продлится еще какое-то время. И тем не менее он закончится – по крайней мере тогда, когда Китай достигнет уровня жизни, сравнимого со среднеразвитыми странами переходной экономики.   

 Наиболее вероятным сценарием здесь можно считать сохранение власти в руках Коммунистической партии и крепнущей экономической элиты Китая в течение ближайших десятилетий. В таком случае опыт истории подсказывает, что экономического роста с созидательным разрушением и реальными инновациями так и не наступит, а выдающиеся показатели китайского роста начнут снижаться. 

  Однако подобный сценарий вовсе не предопределен. Его можно избежать, если Китай перейдет к инклюзивным политическим институтам до того, как экономический рост при экстрактивных институтах выдохнется. И тем не менее, как мы увидим ниже, есть мало оснований полагать, что переход к более инклюзивным институтам в Китае близок или что он будет автоматическим и безболезненным.

   Все эти факты иллюстрируют несколько важных идей. Во-первых, экономический рост при авторитаризме и экстрактивных политических институтах в Китае, хотя и будет, видимо, продолжаться еще некоторое время, но не перейдет в устойчивую фазу – как случилось бы, будь он поддержан по-настоящему инклюзивными экономическими институтами и созидательным разрушением.  

 Во-вторых, вопреки постулатам модернизационной теории, не следует рассчитывать, что авторитарный рост обязательно приведет к демократии. Китай, Россия и некоторые другие авторитарные режимы, переживающие в настоящий момент определенный экономический рост, через некоторое время упрутся в потолок этого роста и не преодолеют его, пока не трансформируют свои политические институты в более инклюзивном направлении – то есть пока их властные элиты не захотят это сделать или пока не возникнет сильная оппозиция, которая заставит элиты это сделать.