БАБУШКИН ГРОБ

В детстве меня родители иногда отвозили на лето к прабабке – чтобы я ещё больше окреп на воле. Места там были живописные, до города ещё хрена с два доберёшься – я туда летал на самолёте. Ну, конечно, не аэропорт «Шарль деГолль» - просто полянка за деревней без какого-либо зала транзитных пассажиров и прочих дьюти-фри, а из воздушных лайнеров – кукурузник. Но лететь довольно долго – больше часа, как в какую-нибудь Турцию. А ещё там была речка, небольшая – но чистая глубокая. На ней я и тусовался. Рыбу ловить у меня не получалось никогда – терпения не хватало, мне проще было надеть маску, нырнуть у крутого берега и достать из норы налима, чем сидеть на одном конце удочки – не представляя, что там происходит на другом её конце. Может, там и рыбы-то никакой нет, а я сижу как дурак! Зато там водились стада жирных непуганых раков – огромных, как омары и страшных, как скорпионы – сине-зелёного цвета. Они никого не боялись, чувствовали себя – как домашние животные и откликались даже на свист. Охота на них радовала быстротой и результативностью, каждый вечер я приносил на ужин пару речных крокодилов, прабабка мне варила их с укропом и я сжирал их с картошкой. Однажды я увлёкся, наловил целое ведро от жадности, еле донёс его до дому, и ел их целый вечер, съел меньше полведра, расцарапал весь рот и язык и потом довольно долго не испытывал к ним влечения.

А у прабабки в с самом тёмном углу сарая стоял прислонённый к стенке старый-старый гроб, его в деревне звали «чудесная домовина». Якобы – кто в ней проспит ночь, - больше никогда в жизни в гробу не будет. Я приставал вечерами к прабабке – расскажи да расскажи про «волшебный гроб»! Главное, я не понимал – чего она сама-то туда не ляжет, ведь, получается – он дарит бессмертие! А как ещё, казалось бы, надо понимать это предсказание? Но старушенция лишь посмеивалась и говорила непонятную фразу – «дьявол кроется в деталях…» И в деревне тоже не наблюдалось что-то охотников ночевать в этой «колыбельке», несмотря на заманчивое предсказание. При мне только однажды местный алкаш Свиря, выгнанный женой из дома за пропой любимого жениного трюмо, привезённого на телеге аж из райцентра, забрался к прабабке в сарай и за неимением другого ложа постелил себе соломки в гроб да и уснул. Потом вся деревня ждала – что будет со Свирей? И дождалась – утоп он в самом глубоком месте, так что и тела не нашли, так как особо профессиональных дайверов в деревне отродясь не было. И все сразу успокоились – как будто так и надо. Находились смутьяны, уверявшие, что он просто драпанул от жены к молодухе в город и видели его около женского общежития Ремстроя, но кому он нужен с начальной стадией цирроза?

Прошло уж лет сорок, уж никого в деревне из родни не осталось, но приехала как-то поступать оттуда одна деваха и зашла в гости, это – святой обряд, иначе - могут быть обиды. И слово за слово – рассказала она мне пару-тройку деревенских баек, и как раз в тему. Как-то завклуба в рамках антирелигиозной пропаганды на пасху переночевал в том гробу, да ещё племяша подговорил, обалдуй. Так они и легли в гроб валетиком. А в следующую пятницу схватило у того живот, так что он наутро вызвал-таки скорую. Ну, та примчалась, как смогла – в субботу вечером (и это ещё ему повезло, что очередной вызов был в деревню по пути, так его и захватили на обратном пути. И довезли до больницы как полагается – живым. Он только в воскресенье днём умер от перитонита, лёжа в коридоре и ожидая, когда отыщут хирурга – он на свадьбе загулял. В деревню позвонили из морга – забирайте, мол, земляка – а в деревне все горюют, но ехать хоронить никто не хочет, а родни у него не было. Один жил. Ну, что-ж делать – завернули его в чёрный пластиковый пакет, как импортную курицу, и отвезли в таком виде в районный крематорий. Сбылось предсказание – не лежал он больше в гробу, с того раза.

А племяш с той поры какой-то стал необычайно храбрый – ничего уже не боялся. Иногда казалось, что торопил судьбу-то, мол, - не тяни, давай – что ты там приготовила? А осенью его в армию забрали. Собрали команду местных, деревенских и отправили на сборный пункт аж в Москву. Они сначала обрадовались – никто –ж из них дальше района в своей жизни не заглядывал, а тут – почти заграница! В общем, покантовались несколько дней и пошли отправляться партии молодых воинов в разные концы России. Но что интересно – как куда на Север или в тайгу – то сплошь – шелупонь деревенская, а как в Москву – то туда едут из подмосковья, а как в подмосковье – так туда из Москвы народ попадает. Так и залетел племяш на самый юг Северного Кавказа. Два года он учил там местных суровых бородачей, как надо правильно жить, а за месяц до дембеля послали их взвод ловить одного ужасно плохого местного авторитета. Его все знали, поймать только не могли, на наших ребят – вся надежда. И, похоже, на свою беду они его нашли. Не вернулся никто. А голову племяша утром нашли на клумбе у комендатуры. Ну, а какой уж тут гроб. Говорят, племяшу предлагали – пиши домой, пусть пришлют выкуп, мы тебе скидку сделаем – не сто, а всего пятьдесят тысяч баксов пусть привезут – и гуляй! Если вся наша деревня голышом ходить будет и спать в чистом поле, всё равно и десяти штук баксов не собрать – отвечал племяш. А сестре ещё как-то замуж выходить надо. Вай, как бедно живёшь! – сочувствовали ему бородатые мужчины, - нельзя так жить! И отрезали ему голову.

А домовина та так и хранится в той деревне у кого-нибудь в сарае, нельзя её выбросить или уничтожить – боится народ, как бы хуже не было. А чего хуже-то - хуже уже не будет.