28 июня (Алтайские дневники. Хроники Зимогоров)
Спал Фома беспокойно. Снилась ему какая-то непонятность, смысл её ускользал и в памяти она не задержалась. Встал он до свету. Всё тонуло в тумане, с крыши капало.
Он засуетился по крохотному камбузу, заваривая кофе и чай одновременно.
Всё ещё спало вокруг. Даже вроде проснувшийся Гард задрёмывал сидя на крыльце.
Лишь птицы наполняли туман весёлым гомоном. Они вообще непонятно когда спали, потому что вчера вечером Фома засыпал под их неуёмный гомон. Да петухи на хуторе голосисто призывали всех просыпаться и славить новый день.
Двери проёма Синего Домика были очень низкими (может быть его славный строитель был гномиком?) и в суете сборов Бурелом пару раз крепко приложился лбом, до искр. (Товарищи! В таких случаях используйте строительные каски. Неудобно, зато безопасно.) Не издав при этом ни звука. Он тренировался не чертыхаться по поводу и без. Таня из-за этих дверных проёмов сравнивала их жилище с подводной лодкой. Синяя подводная лодка в зелёном океане Гор…
Чувствуете поэтику?
Таня накануне напекла бубликов. Фома уложил их в рюкзак, ещё не проснувшись. Едва встав с кровати. Это с определённой стороны характеризовало его.
Поцеловав перед уходом сладко спящую супругу, Фома и Пёс вышли из дома. Провожала их лишь пара трясогузок. От имения до пасеки около полутора километров. Легко шагалось нашим друзьям рано поутру.
Фома даже гудел про себя любимую остяцкую песню «Пою про всё, что вижу я вокруг…». Шли неторопливо. Вокруг было множество достойных внимания кадров.
Туман делал окружающий мир волшебным. Успевали писать видео. Может когда и смонтируют фильм. Была у Буреломов такая задумка. Пока очень расплывчатая.
Зашли к Деду. Тот ещё спал. Маялся ночью старостью. Обошлись кратким напутственным словом от Аллы Николаевны.
Хутор уже проснулся. Летом крестьянин встаёт рано. Впрочем, и зимой тоже. КРСы и овцы уже выгнаны на выпас. Жители долины готовятся завтракать. Долгий летний день ещё только набирает обороты.
В Лебёдкином туман был более густым в сравнении с долиной Булухты. И кадры выходили более мистическими.
Не видно ничего, кроме кусочка дороги ведущей на пасеку среди жёлтых полей сурепки.
Миновать посуху Лебёдкин ручей не получилось. Фома оступился и основательно промочил и без того мокрые от росы ноги. Это лишь придало бодрости нашим путешественникам. Тишине придавали объём только редкие кузнечики, да басовитые шмели. Где-то глухо отсчитывала года бухгалтер-кукушка. Вселенная сжалась до круга диаметром двадцать метров.
Человек и пёс уходили в мокрую траву, игнорируя полевую дорогу. Снимали росную паутину с ожидающим Ткачом…
Оцепеневших бабочек…
Шли долго. Кадры были всюду.
Пасека встретила их звенящей тишиной. Не удивительно. Во время рос пчёлы ещё спят.
Лишь деловито журчал ручей, пересекающий наискосок пасеку, укрытую богатой шапкой тумана.
Лагерь разбили под навесом, закрытого со всех сторон зелёной сеткой. В нём в своё время качают мёд. Пили чай из принесённого с собою термоса. Делали заметки в полевом дневнике. Осваивались и налаживали быт.
Наблюдение за роями начинается в 09.30. Времени оставалось чуть.
Гард заступил дежурным по штабу. Фома обошёл поднадзорную территорию. Порядок. Выглянувшее солнце топило туман как раскалённая сковорода сливочное масло для блинов. Пчёлы стали выбираться на свет божий. Бурелом проверил солонец, отрегулировав капель воды с солью и йодом. Они очень необходимы пчёлам для нормальной работы. Солонец должен быть на каждой пасеке. Приготовил дымарь и сел на старый улей. Смотреть за роями.
Пчела была неактивна, и Фома решил пока соорудить ступени к ручью. Один раз он уже упал, пытаясь напиться прохладной водицы. Первую лестницу у моста он соорудил споро и без происшествий. Взялся за вторую, у балка. Пчела настигла его, когда он уже заканчивал. Недолго покружив у лица, пребольно ужалила в скулу. Тут главное не начать размахивать руками. Метеором долетел Бурелом до медогонки и надел халат и маску. Пчёлы преподали первый урок: пришёл на пасеку – оденься соответствующе. Это Фома запомнил навсегда.
Саднило укушенное место. Фома увлёкся земляными работами и не заметил, как пчела вышла трудиться. Одной из низ пыхтящий Бурелом пришёлся не по душе и показался опасным.
Разгорался день, всё сильнее пригревало солнце. Пасека гудела, трудился пчелиный народ, снуя деловито меж полями цветов и ульями.
Изредка лёгкий ветерок освежал наблюдателей. От тумана не осталось и следа. Как и не было. Утренние облака зной разогнал, и пасечников накрыло безбрежной лазурью, ещё не утратившей своей юнолетней сочности. Фома сидел на пороге балка и молился Создателю. Благодарил его за Сущее, что окружало. За то, что попал он в ученики к Деду. За то, что коротает это лето на Алтае, вдали от шумной и бестолковой Матрицы. За дарованный погожий день. За Пса. За всё благодарил Бурелом Творца, укрывшись от солнца в прямоугольнике тени, отбрасываемой дверью.
Время от времени Фома обходил пасеку. Знакомился.
Бурундуки, проникая в медогонку, насыпали по углам кучи грунта. Бурелом не поленился найти совок и прилежно вычистил, до досок, пол. Псу под навесом понравилось, и он дремал подле ведра с водою, временами всхрапывая.
Обойдя пасеку, Фома возвращался к вагончику и садился на пороге. Долго смотрел на ульи и задрёмывал. И снилась ему милая его супруга. Как обедают они на веранде Синего Домика. Перед Фомой стояло огромное блюдо со свеженакрошенным салатом, щедро заправленным настоящей сметаной. Аж ложка стояла! Рядом в тазике сочилась жёлтая дыня. Дымился крепкий чай. Мёд в сотах и ещё тёплый хлеб… Да, и запотевшая кринка молока, литра на два. Локоть, упёртый в колено, предательски соскользнул, и Фома брякнул головою в дверь…
Продолжение следует…
Снято Canon EOS 7D, объектив Canon 18-200