Вектор времени (Часть 1.51. Весть из прошлого)
Политика так же увлекательна, как война. Но более опасна. На войне вас могут убить лишь однажды, в политике — множество раз. Уинстон Черчилль
... На следующий день Сергей проснулся от монотонного шуршания автомобильных покрышек по высококлассным дорогам Турции. Заднее сиденье сашиного опеля - универсала было разложено, в результате чего часть салона превратилось в просторное ложе. Коробки и пакеты с покупками были разложены довольно рационально, что позволяло относительно свободно разместиться одному взрослому и двум детям, потому что близнецы Александра спали тут же рядом с Сергеем на армейских американских полевых матрацах.
Ничего не понимая, Михайлов потянулся и приподнялся на локтях: впереди машины Богуславского на удалении зрительной связи шел опель Голубева, сзади — тойота того самого представителя Генконсульства, который организовывал экскурсию на корабль.
— А, проснулся, герой! — воскликнул Саша, увидев в зеркале заднего вида заспанное помятое лицо Сергея. — С возвращеньицем в наш грешный мир!
— Ничего не понимаю! Голова болит, раскалывается. А главное не помню, как оказался у тебя в машине и где мы сейчас находимся?
— Километров в сорока отсюда сделаем привал, отведаем жареной форели, а там переговорим и все объясним. Но учти — по прибытии домой ты так просто — я имею в виду пивом — не отделаешься!
— Ну так и быть, ты меня заинтриговал. Готов проставиться как положено, лишь бы побыстрее все узнать, что со мной вчера произошло.
Действительно, через сорок километров горное ущелье, по которому двигались дипломатические машины, расступилось, потеснясь с руслом какой-то бешено несущей свои воды речкой, и взорам путешественников открылись, так называемые, турецкие Альпы — горная долина Тавра.
После завтрака в придорожном ресторанчике с обилием блюд из форели женщины и дети пошли любоваться природой, а мужская половина заказала крепкий турецкий кофе и, удобно расположившись на дощатой террасе, начали обсуждать сложившуюся ситуацию.
— Сергей Альбертович, вы хоть помните вчерашний вечер и ночь? — спросил Михайлова Голубев.
— Помню только, что настроение у меня было хорошее, правда, отчего — не соображу. Пришел с экскурсии по подводной лодке... Точно, вспомнил, — шлепнул себя по лбу Сергей, и посмотрев на Анатолия, вице-консула российского Генконсульства в Трабзоне и решив, что, коль Владимир Николаевич задает вопросы в присутствии этого человека, то можно и все рассказать, — я выяснил, что это та самая субмарина. И номер корабля явно был: на это соображение меня подтолкнули отверстия на рубке. Правда сейчас его, наверняка, уже никогда не узнать — этот кусок железа валяется сейчас где-то на дне Черного моря. Но это уже не суть важно! — с запалом воскликнул Сергей. — Главное — это та самая лодка!
— Да, вы правы, — выслушав тираду Михайлова спокойно произнес Голубев, — это та лодка, о которой вам говорил ваш знакомый. И ее номер U-043S.
Пожалуй, немая сцена в пьесе Николая Васильевича Гоголя произвела бы меньшее впечатление на присутствующих, чем вид Сергея, ошеломленного эффектом слов военного атташе.
— Как вы его узнали? — в недоумении тихо спросил он.
— По двум каналам. Во-первых, спасибо большое детям Александра. «За вами, Сергей Альбертович, два килограмма лучших российских конфет.) Когда вы ушли, один из сыновей Саши — Миша, вроде бы “нечаянно» уронил игрушечную машинку со смотровой площадки, и пока наша группа спускалась вниз, второй сын — Сережа — успел подлезть под эту площадку, возле основания которой и валялся номер. Сережа его запомнил и хотя знает еще не все латинские буквы изобразил номер на бумаге.
— Так значит номер был на месте? — спросил Сергей.
— Должно быть, его сорвало взрывом ракеты, и он болтался на одной или двух заклепках, — вставил Александр. — А сильный ветер и шторм доделали свое дело уже на берегу: они раскачивали проржавевший лист до тех пор, не сорвали его и не сбросили вниз.
— Понятно! А второй, что за канал?
— Об этом расскажет Анатолий.