Крещение Руси ч I
28 июля в России будет отмечаться государственный праздник - День Крещения Руси.
В этой связи, представляю читателям Голоса свой относительно старый авторский пост (опубликованный в моём жж).
Думаю, что некоторым пользователям этого сайта, этот исторический материал будет очень интересен.
С грядущим Праздником, друзья!
События, связанные с Крещением Руси, нашли отражение в целом ряду исторических источников, которые являются важнейшими, для изучения этого периода истории Юго-Восточной Европы IX века. Прежде всего, мы имеем дело с византийскими летописями, как: Хроника продолжателей Феофана, Хроника Симеона Логофета, Хроника Георгия – монаха, Хроника Скилицы Кедрина, Хроника Зонары. Сюда же примыкает анонимная Хроника, названная по фамилии своего издателя – Кюмона. Рассказ о тех же событиях содержится в Житии патриарха Игнатия, составленном Никитой Пафлагонским и в письме Иоанна, патриарха Антиохийского, императору Алексею Комнину. Важнейшие сведения содержатся в двух беседах патриарха Фотия /860 г/ и его же “Окружном послании восточным патриархам” /867 г./
О походе русских дружин на Константинополь в 860 году сообщает и наша начальная летопись “Повесть временных лет” /ПВЛ/. Рассказ ПВЛ дословно повторяет известие Хроники Амартола. Единственным отличием является указание на то, что поход возглавляли Аскольд и Дир. О самом же Крещении, которое приняли россы. После понесенного ими от бури бедствия, в русской летописи не говорится.
История “Фотиева” Крещения россов, в течении длительного времени, в исторической литературе, была предметом острой и достаточно активной критики. Проблема заключалась в том, что имеющиеся в нашем распоряжении письменные источники не содержат однозначного ответа на такие вопросы: кто были упоминаемые в них россы по этнической принадлежности и где была их родина? Историки различно интерпретировали византийские свидетельства о россах, крестившихся при патриархе Фотии. В зависимости от того, какова была их собственная точка зрения, на вопрос о происхождении названия “Русь”. Лично я, достаточно скептически отношусь к разнообразным спекуляциям по этому вопросу, однако, на мой взгляд, две версии заслуживают внимания. Первая, академика В.И. Ламанского, суть которой сводится к возможной связи истории крещения россов и просветительской деятельности Кирилла и Мефодия среди славянских народов. Вторая, прот. И. Мейендорфа /”византийская культура на Руси”/, где он отмечает, что: “греческое слово “росс”, которое появляется в византийских источниках очень рано, связано со славянским “русь”. Это слово обозначало не страну, а народ. На славянском языке территория, населявшаяся “русью”, первоначально называлась “русская земля”. С X века византийские источники говорят о стране “россов”, имея в виду земли от Карпат до Ростова и Суздаля. Сама обширность земли россов отражена в текстах, которые упоминают о … - “великой России”. Таким образом, Россия – это обычное византийское название “Русь” и “Русская земля”. Греческая форма “Россия” и её латинский эквивалент “Русия” были приняты в XV веке, как в Москве, так и в галицко-Волынской земля, для обозначения всей территории всей страны русов. Древнее слово “Русь” стало популярным только в XIX веке, с появлением романтических и славянофильских течений и относилось в то время не столько к народу, сколько к стране в целом”.
Но если известия о крещение россов, ещё оставляют открытым вопрос – имеем ли мы дело с отдельными славянскими племенами под именем руссов или же с Русью, как с государством, то сообщение летописцев о Крещении Руси, связанное с ее нападением на Константинополь в 860 г., не оставляет сомнений в последнем предположении. В основе этого повествования лежат не только летописные сведения о походе Аскольда и Дира, но также и сообщение Бертинских анналов, в которых впервые мы находим упоминание о том, что в первой половине IX века в Среднем Преднепровье существовала государство Рос, что и есть Русь или Русская земля. Итак, попробуем на основании имеющихся памятников исторической литературы восстановить картину “Фотиева Крещения” россов.
В июне 860 г., когда царствовавший в то время в Византии император Михаил III /по замечанию Карамзина, Нерон своего времени/, с войском и флотом отправился в поход против сарацин, у стен стольного града Константинополь внезапно появились корабли “свирепого варварского народа рос… пришедшего от берегов северного Тавра” /т.е. северного побережья Черного моря/.
Кораблей насчитывалось около двухсот. Не встречая сколь-нибудь серьёзного сопротивления, россы высадились на берег залива золотой Рог и стали опустошать окрестности. Спустя немного времени они приступили и к осадным работам под стенами столицы. Положение было критичным. “Жизнь наша догорала с последними лучами солнца, а заря бытия нашего поглощалась глубоким мраком смерти…вся надежда человеческая убыла из человеков и единственная надежда оставалась только у Бога”, - пишет свидетель этих событий патриарх Фотий. Император Михаил был извещён о происшедшем бедствии. Константинопольским епархом, но, по-видимому, недооценил размеры грозящей городу опасности и, хотя сам он возвратился в столицу, но войска с собой не привел. “Тогда мы, - продолжает Фотий, - оставшись без всякой защиты и не имея помощи от людей, воодушевлялись надеждами на матерь Слова и бога нашего, Её просили умолить сына и умилостивить за грехи наши, Её умоляли покрыть нас покровом Своим, как стеною нерушимою и сдержать дерзость варваров, смирить их гордость; защитить отчаянный город и побороть за собственную паству Её, когда Её ризу носили все до одного со мною для отражения осаждающих и защиты осаждённых, усердно совершали прилежные моления и литии; тогда по неизреченному человеколюбию, при Матернем дерзновенном ходатайстве, Божество преклонилось и гнев Его утих, и помиловал Господь достояние Свое”. Рассказ Фотия дополняется повествование летописцев. Согласно их сообщениям, 18 июня 860 г., когда патриарх Фотий во главе крестного хода обошел стены осажденного города и, приблизившись к морю, на глазах у неприятеля опустил в волны залива край ризы Божией Матери, взятой из Влахернской церкви, внезапно на море поднялась сильная буря. Флот россов стал терпеть бедствие, многие ладьи были разбиты о скалы или, опрокинувшись, потонули. Это страшное чудо заставило суеверных россов не только немедленно снять осаду и отступить, но и побудило их прислать в Константинополь посольство с предложением заключения мира и союза, а также с “просьбой сделать их участниками в святом крещении, что и было исполнено”.
Упоминание о крещение россов содержится и в Окружном послании Фотия за 867 годом, где вслед за описание крещения Болгарии /865 г./, он сообщает следующее: ‘’И не только этот народ /болгары/ променяли прежнее нечестие на веру во Христа, но даже многими многократно прославленные и в жестокости и скверноубийстве всех оставляющие за собой, так называемые россы, которые,… возомнив о себе высоко, подняли руку против Ромейской державы. А в настоящее время даже и они променяли языческое нечестивое учение, которое содержали прежде, на чистую и неподдельную христианскую веру, с любовью поставив себя в чине подданных и друзей наших, вместо ограбления нас и великой против нас дерзости, которую имели незадолго перед тем. И до такой степени разгорелись в них желание и ревность веры, что приняли епископа и пастыря и лобзают святыни христиан с великим усердием и ревностью”.
Ещё одним веским свидетельством совершившегося во второй половине IX столетия крещения россов, является упоминание в списке епархий Константинопольского патриархата /приложение к церковному уставу Льва VI Мудрого /899 г.//, Русской митрополии. Правда она стоит в этом списке на одном из последних мест, что явно указывает о недавнем времени её возникновения. Но если факт крещения славянских дружин в Константинополе, как правило сомнений не вызывает, то по поводу размещение епископской кафедры велись жаркие дебаты. При всем разнообразии мнений, нам представляется весьма убедительной гипотеза, согласно которой у росского епископа не было постоянной кафедры, а была миссийная функция. Есть предание, согласно которому после 860 г., на Руси образовалась не только христианская община, но ростки христианства стали распространятся в Русской земле. Архитектура храмов и живопись неопровержимо свидетельствует, что до крещения Владимира на Руси существовало художественное творчество, опиравшееся на более древнюю византийскую традицию-предание. Еще одним свидетельством существование христианской общины на Руси до крещения Владимира, засвидетельствовано знаменитым договором князя Игоря в 944 г. ценность его для истории Русского христианства состоит в том, что он дает представление о христианской общине в Киеве в середине X века. В этом договоре христиане выступают не только равноправными его участниками, но стоят на первом месте В договоре речь идет не о всех христианах Киева, а лишь о тех из них, которые занимали в то время высшие государственные должности, а следовательно имели право и полномочия заключать международные соглашения и чья присяга считалась необходимой, наряду с присягой самого киевского князя. Согласно летописи русские принесли эту присягу в храме пророка Илии, которая в тексте договора названа соборной. Указание на соборный храм, дало ряду исследователей высказать оптимистическое предположение о том, что в Киеве уже в это время помимо неё, существовали и другие христианские храмы. Летописное сообщение о том, что она храм Илии стоял поблизости от княжеского двора и домов дружинников, допускает мысль о терпимом отношении к христианам и самого князя Игоря /ПВЛ, I. Стр. 38-39/
Нужно сказать, древнее русское язычество регулировало лишь отношение между человеком и природой. Социально-политическое отношение было представлено весьма слабо. Вот почему язычество было не способно противопоставить что-то нарастающему социальному неравенству и оправдать его. Не имевшее мощного внутреннего развития, языческое мировоззрения (цельное и законченное) наших предков легко впитывало в себя не только суеверия древних финнов, но и легко уступало веянием иных религиозных культов. Нет ничего удивительного в том, что россы, имевшие торговые отношения с греками и Византией, могли с любознательностью становящегося государства, интересоваться их религией. Прокопий Кесарийский отметил одну важную черту в языческом мировоззрение наших отделённых предков: “Судьбы они не знают”. А Карамзин добавляет: “…но думали, что все случаи зависят от Мироправителя…”. Возможно, что наши предки не знали Судьбы-Фатума так, как она представлялась древним грекам, при этом легко воспринимали идею Судьбы как Фортуны-удачи. Однако интересно, что при все кажущейся слабости славянского язычества, становящееся русское христианство встретило весьма сильное сопротивление. Но все же крещение славян-россов в 60-х годах IX столетия не осталось бесследным. На примере договора 944 года князя Игоря с Византией мы видим, что некая политическая консолидация зарождающегося христианского общества проходит по линии напряженности “язычество-христианство”.
Если будет позволен некий пафос, то я скажу, что провиденциальным образом именно на рубеже IX-X веков когда перед языческой Русью встали вопросы о 1/ создании государственности на основе единого религиозного мировоззрения /позже я специально остановлюсь на попытке князя Владимира провести религиозную реформу/; 2/ выборе своего места в тогдашней системе окружающих политических государств; 3/ в определение главных угроз и в сосредоточении внимания на их отражении.
И последнее, в IX веке славянские народы оказались перед весьма не простым выбором: или культурное и политическое вступление в тогдашний латинский Запад или в греческий восток. Можно без преувеличения сказать, что важнейшим фактором при этом выборе, явилось то, что греческие миссионеры, в отличие от католических, использовали славянский язык, как в проповедях так и в богослужении. Славяне не просто научились христианству от более просвещённых греков, но научились ему на своем собственном языке. Византия введением славянского языка в церковное богослужение и письменность, удовлетворяла как национальному честолюбию наших предков, так и вполне свободной идентификации себя в окружающем мире независимых соседей. Приему же католичества и Римского примата препятствовало само латинизированное христианство, введением в богослужебную практику исключительно латинского языка / к тому времени получившему сакраментально значение/, которое явно препятствовало независимости духовного и культурного развития наших гордых предков. Далее, не стоит упускать из внимания факт крайне активной миссионерской деятельности византийских проповедников. Внимательное и беспристрастное исследование событий того времени даёт серьёзные основания полагать, что во время своего путешествия к хазарам, Кирилл и Мефодий проповедовали христианство не хазарам, а славянам расселённым в районах Хазарии. Предание говорит о том, что эта была малая Русская церковь, состоявшая из воинов и их семейств, крещённая на юге Руси в 861 г. и опекаемая митрополитом-миссионером Михаилом. Мало кто из христиан-мирян знает, что традиционное возглашение в наших храмах на литии имен русских учителей и святителей Михаила, Петра, Алексея…уходит своими корнями в эту отдаленную и седую древность. Принесенное из Византии воинами-россами христианство не исчезло на Руси и после того, когда в Киев пришел князь Олег. Интересно отметить, что “…на холмике, прозывавшемся Аскольдовой могилой, уже после князя Владимира, благочестивый боярин Олма /очевидно из варягов/ построил церковь имени свят. Николая”.
Приблизительно во второй половине IX века или в начале X, христианская церковь на Руси уже имела некоторое устроение. В каталоге императора Льва VI /885-912/ она, как митрополия Константинопольского патриархата, считалась на 61 месте, а несколько позже, в перечне императора Константина Багрянородного, русская митрополия была записана 60-й. Известно, что около 889 года Росская митрополия ещё существовала. Возможно, что именно о ней говорил папа ИоаннVIII в своей известной булле, где он же свидетельствовал, что у болгар и у руссов богослужение совершается на родном языке. Возможно, аутентично речь шла о руссах принявших крещение /это получается второе/ при княгине Ольге. Вообще дружинники принимавшие участи в походе Аскольда и Дира на Константинополь и проводившие всю свою жизнь в боевых походах долго не жили. Более того, будучи профессиональными воинами часто нанимались на службу к тому или иному князю. Вряд ли при таких условиях первая христианская община могла бы долго и устойчиво существовать И всеже “Фотиево крещение” было событием получившим в Древней Руси не только некоторую известность, но и закрепившимся глубоко в народном предании и памяти. Конечно остаются и вопросы, например, почему русские летописи связывают поход 860 года именно с Аскольдом и Диром, а греческие хронографы хранят молчание? Можно допустить, что это крещение произошло не в Константинополе, а в Приазовье. Предположим, что после ужасной бури разыгравшейся под стенами Константинополя, часть русского флота во главе с князьями. Могла подняться по Днепру и возвратиться в Киев. Вторая же, наиболее сильно пострадавшая во время этой стихийной катастрофы, повернула в сторону русских колоний находившихся на Черноморском побережье и в Приазовье, чтобы там устранить повреждения и пополнить команду. Вполне возможно, что именно эта часть дружины направила посольство в Константинополь. Вполне возможно, что именно этим фактом объясняется то, что византийцы знали о крещение россов не зная имен князей, тогда как киевская летопись знает имена князей не зная ничего о “Фотиевом Крещении”.
Среди памятников древнерусской церковной литературы, сохранивших для нас свидетельство о начальной этапе Русской церкви, “Память и похвала” мниха /монаха/ Иакова, известна скорее специалистам, чем широкой публики. Подлинность этого исторического документа, одно время вызывала сомнение исследователей, поскольку история принятия христианством князя Владимира, изложенное в нем, явно противоречит устоявшемуся взгляду на это событие. Однако, изучение историками “Памяти…”, сравнение его с другими текстами, на сегодняшний день, позволяет установить принадлежность этого документа к древнейшему периоду русской письменности /70-годы XI века/ и, следовательно, мы имеем повествование, в котором история Крещения Владимира выглядит совершенно иначе. Все это указывает на то, что в древности не существовало единого представления о крещении Руси, как и самой личности Владимира. Те ученные, которые не сомневаются в подлинности этого текста /А.А. Шахматов, Н.И. Серебрянский и др./, предполагают что автор “Памяти…” может быть пресвитер Иаков, пришедший в Киево-Печерский монастырь “с Альты вместе с братом своим Павлом” и которого св. Феодосий Печерский перед своей смертью хотел назначить своим преемником.
Чем же концепция “Памяти…” отличается от летописи? Прежде всего, бросается в глаза официальное представление о князе Владимире, как о жестком правителе-язычнике. Как известно, древнерусский летописец характеризуя Владимира пишет о нем как о типичном князе диких варваров. Далее, он описывает не только попытку Владимира создать языческий пантеон богов, но и о принесении им перед древними идолами - человеческих жертвоприношений: “И оскверняху землю требами своими”. Подчеркивая разнузданно-похотливый характер князя, летописец упоминает о том, что Владимир имел 300 наложниц в Вышгороде, 300 в Белгороде и 200 в берестовом селе. Короче, ислам отдыхает. Все эти неприглядные факты позволяют летописцу нарисовать перед просвещенным читателем картину человека не только кровожадного, но и побежденного необузданной похотью, что с точки зрения христианства представляется “смертными грехами”. В ПВЛ под 938 годом читаем: “идее Владимир на ятвягы, и победи ятвягы и вся землю их. И идее к Киеву и творящее требы кумирам с людьми своими”. Как видим поход был успешен, как и то, что помимо богатой добычи было захвачено много пленных, часть из которых по возвращению в Киев князь принес в жертву. Именно так позволяет думать применяемый, в данном контексте, летописцем термин “треба”, который в другом тексте напрямую связан с человеческими жертвоприношениями: “И жряху им, нарицающе я боги, и привожаху сыны своя и дщери, и жряху бесом”.
Но так ли это? К счастью мы имеем иное представление о князе, помимо летописного, оно было изложено митрополитом Илларионом /1005-1054 гг./ в его “Слове о Законе и Благодати”, а также автором “Памяти и похвалы”. В этой версии Владимир показан не только иным человеком, но и сам факт его крещения /которое произошло не в Херсонесе/ рисуется как акт его воли и достаточно тонкого душевного настроя князя в его естественном пути к Богу, а также чистым личным призывам Последнего /в отличие от утилитарно-прагматического мотива женитьбы на царевне Анне/. “Также и я худый монах Иаков, слыша от многих о благоверном князе Владимире всея Русской земли, сыне Святослава, и немного собрав от многих тех, добродетели его описал, и о сыновьях его, то есть святых и славных мучениках Борисе и Глебе как просветила Благодать Божия сердце князю русскому Владимиру, сыну Святослава и внука Игоря, и возлюбил его человеколюбивый Бог, хотящий спасти всякого человека /чтобы ему/ в разум истины прийти – и возжелал святого Крещения и Бог исполнил желание его”.
Началом научного изучения летописного сообщения о Крещении Руси стали работы видного филолога. Знатока древнерусской письменности А.А. Шахматова. Положив в основу своих изысканий лингвистико-литературный анализ летописных текстов, он пришел к ряду важных выводов до сих пор сохраняющих актуальную ценность и в целом принимаемых современной исторической наукой. Согласно Шахматову, в XI веке было известно два сказания о крещении Владимира. Ни то, ни другое в первоначальном виде до нас не дошло. В одном из этих сказаний утверждалось, что Владимир был обращен в христианство “греческим философом”, посетившим князя в Киеве. Но в этом сказании есть непонятка. Речь идет о том, что согласно повествованию в 986 году к князю пришли миссионеры из разных стран и вероисповедований с предложением принять именно их веру. Последним, является греческий философ, который не только блестяще разгромил своих оппонентов, но и убедил Владимира в истинности именно православного вероисповедания. Однако совершенно не понятно, почему только в следующем 987 году князь рассказывает об этом эпохальном событии своим “боярам и старцам” и по их совету отправляет посольство. Во втором же сказании, речь идет о крещении Владимира в Корсуни. Видимо только впоследствии, оба этих повествования вошли летопись составленную в 90-х годах XI века и получившую название “Начального свода” и уже из него без критического осмысления и изменения перешло в ПВЛ. Известно, что первый из летописных рассказов “Речь философа” – является переведенным с греческого, памятником древнеславянской письменности и имевшим достаточно широкое употребление в Моравии и Восточной Болгарии аж в IX-X веках. На Руси он стал известен не позднее XI века, когда и вошёл в состав наших древних летописных сводов. Я не собираюсь детально разбирать исторический багаж, так или иначе, связанный с этой туманной темой, а постараюсь проследить суть и смысл этих сказаний, которые помогут нам вскрыть идейный смысл заложенных в них противоречий. Итак, начнем с греческой версии.
продолжение следует ...