ФИЛОСОФИЧЕСКИЙ НАИВ. Великий Баланс (II)
Редакция @istfak и автор @sterh, ищут иллюстратора для книги «ФИЛОСОФИЧЕСКИЙ НАИВ», условия конкурса ЗДЕСЬ
Собственно, все наукоподобные рассуждения о Балансе природных сил не имели бы никакого практического значения, если бы не общественные настроения, извечно мечущиеся в поисках призрачного равенства между людьми. В математике и точных науках равенство не подвергается сомнениям в силу его бесспорного практического смысла.
Да и в гуманитарных исследованиях, прожектах и декламациях не было бы противоречий, если б камнем преткновения не возникала проблема взаимоотношений Добра и Зла.
Причины, некогда послужившие возникновению морали, одновременно инициировали и неприятие Зла, как противоречия с установленными Добродетелями. Добродетель именно устанавливалась традициями, правилами, позже – письменными законами. Основной причиной возникновения морали стало, конечно, иерархическое расслоение рода, племени, общества. Зависть, вполне здоровый стимул к развитию, придумала Зло в лице Власти. Власть же, в свою очередь, признала Злом Зависть.
Обе стороны стремились, с того момента и до сих пор, к вседозволенности. Чем всплески таковой завершались, нам доподлинно известно. Установленное Зло, в глазах Добродетели не могло вершить добра. Казалось бы! Однако не всё столь категорично. Злокозненность, уничтожая дремлющую Добродетель, созидает на смену ей здоровую поросль, устойчивую к данному Злу. Но и Добродетель не менее успешно порождает Зло. И с каждым исключением из правил законописцам и моралистам становится всё сложней в определении границы, на которой следует строить «китайскую стену» обороны.
Ещё Кампанелла пытался оградить свой «город Солнца» от скверны. Отсекая видимые источники злодеяний, он нарисовал прообраз воплощённой (правда, со спасительными изъянами) в ХХ веке системы, успешно, кампанелловскими же методами, уничтожавшей им лелеемую Добродетель. Но Кампанелла далеко не первооткрыватель.
Первые правила праведничества озвучил шаман. Когда-то, в лихую годину, ссылаясь на богов, он в сородичах своих узрел Зло и тем их испугал. Страх – вот провозвестник борьбы с силой Зла. Безутешный и безуспешный. До того человек не видел в себе силы в борьбе с волею богов. Но премудрствующий шаман был добр:
Кайтесь и исправляйтесь! И будете прощены! И снизойдёт на вас благодать! Кайтесь и подчиняйтесь!
Кому?
Мне, - вестнику воли богов!
Но что исправлять? В чём каяться?
То, что я назову Злом, исправляйте в себе! Всё, чего из этого Зла содеете или пожелаете; всё, что из этого заметите в других, излагайте Мне, кайтесь!
Да будет воля Твоя! И волею Твоей да исполнится воля Богов!
Добр был шаман. Страхом подчинил он всех себе, круговой порукой – правилами, связал всех в лоне Добра. Названного Им.
И шлифовались впредь, оттачивались Добродетели, чтобы на каменных скрижалях стать заповедями Господа, а не шамана и последователей его. Откровением «в огне и буре». Но что есть Буря и Огонь? Стихии. Суть силы Добра и Зла. Кто осмелится отнести стихию лишь к одной из этих ипостасей? Слаба человеческая натура, и пользуются ей святоши, в угодный для себя момент, убеждая влекомое стадо то в злодеяниях Сатаны, то в каре Господней.
Меня одёрнут. Мол, зачем забыл вождя? А что его вспоминать! Ведь он не задумывался, до шаманского наущения, о «справедливом» суде. На его стороне были сила и жизненный опыт, до дряхления или доблестной смерти позволявшие владеть непреложной истиной – неограниченной властью. Есть необоримая сила, – есть неограниченная власть.
Какие могут быть сомнения? Причём тут добро и зло? Зачем это вождю? Разве он не прав, повелевая? Кто усомнится в этом, тот не прав! Ату его! Кто против?! Нет таковых?! Вождь прав! Он - вождь! Есть сомневающийся? На поединок! Кто победит, тому и быть вождём. Тому повелевать. Тому быть правым. Разве несправедливо? Кто же в поединке зло? А кто – добро? Нет их в поединке!!! Нет.
Но шаман сомневался. Он был слабей вождя. И боялся поединка. А власти так хотелось. И ввёл он вождя во искушение. Быть добрым. Советоваться с шаманом, чтобы зрить добро. И впредь вершить суд по совету богов, то бишь, - шамана. Добр был шаман. Искушением понудил он власть подчиниться. Воле придуманного им Добра.
Но объяснить суть Добра и Зла, и границу между ними, он не мог. Во-первых, потому, что не знал. А во-вторых, потому что не хотел. Чего же он не хотел? Познать добро, что ли? Нет. Он не хотел лишаться власти над стадом и властью. Ведь отдели он, раз и навсегда, добро от зла. Дай, он другим знание. Не осталось бы в нём нужды. Каждый, обладающий знанием, был бы равен другим. В том числе вождю. Каждый мог вершить бы суд. И выбрать для себя, быть добрым или злым.
Хитрее прочих был шаман. Речением Добра, нужду в себе он закрепил навек. С тех пор шаман, в лице жреца, шута иль кардинала, вещал о всемогуществе добра, его борьбе с исчадиями зла; лавируя всегда, на острие клинка, отточенного языками приспешников рекомого Добра. Но много ли приспешников у Зла? Вопрос не праздный. Ба! Ну, кто же назовёт себя – Исчадьем истинного Зла? Лишь нашими колючими перстами, отталкиваются от добродетели – Морали, рискнувшие пенять Её, посмевшие Ей пренебречь. Эй! Грешники! Греша, вы сознавали ль, себя - приспешниками Зла? Рушителями признанной Морали. Гнушателями кроткого Добра. Наверно – нет? А может, да? Тогда о чём вы помышляли, колени преклоня, пред алтарём Добра? Прощения моля! Почти наверняка – о том, чтоб, встав едва, хотя б на миг отречься от Морали. Вновь. Да!?
Шаман, даруя всем Добро, не забывал и о прощении от Зла. Иначе, всех, представленных перед судом Морали, ему пришлось бы наградить тогда, медалями за доблести во славу Зла. По степеням их раздавая. Ведь, пунктуально следуя условленной Морали, прожить, наверное, нельзя. Не согрешив ни разу. Но, тогда, мы симбиоз - гибрид Добра и Зла. Шаман от этого в печали? Отнюдь. Его стезя – отшелушение зерна Добра от плевел Зла. Бессмертная Душа – его кричащая забота. До самого скончанья Зла - бессмертной тени вечного Добра.
Столь путаное представление – основа веры. Вера отлична от уверенности именно этой неопределённостью. Неопределённостью, нуждающейся в постоянном проповедовании истин. Огранке правил поведения. Оглашении спасительных утопий. Среди которых главными воспеты: миф о всесилии Добра и легенда о равенстве человеков.
Рискну покуситься на названные утопии, заменив их противоположными версиями: утверждением о равнозначности и взаимопроникновении Добра и Зла и доктриной рационального неравенства людей. Памятуя же об образах равенства в виде совмещения и замещения, сознаю, что мои версии не менее утопичны, чем признанные.
Я бы заменил миф о всесилии добра инстинктом самосохранения. Для столь примитивного посыла достаточно лишь представить любой, в нашем сознании биологический, субъект единым организмом. Животное и человек, нация и человечество, организм и биосфера Земли обладают субстанцией Добра, достаточной для самовыживания, либо в неизменном виде при наличии преобладающей над прочими силы, либо через приспособление, мутацию, вплоть до ассимиляции, к меняющимся условиям существования.
Человеческие традиции, возникшие из иллюзий, в образе бога сконцентрировали моральный канон, чем слепили шаблон, не только воспитующий поколения человеческих последышей, но и вводящий их в идиллическое заблуждение в части собственных способностей и власти над слабостями.
Если непосредственное живое существо, вне зависимости от степени интеллекта, обладает способностью к преодолению опасностей для жизни, то эту способность следует величать Добром, ибо основной, если не единственной моральной ценностью в его жизни является способность к продолжению рода. Человеческое разумение пестует иллюзию избранности человека в природе, иллюзию исключительной силы, данной ему свыше и способной управлять мирозданием по ниспосланной воле. Но ниспосланные, казалось бы, благодати лишены определённости и следование им сопровождается ошибками, приводящими к самоуничижению человека. Раб собственных иллюзий, человек наделяет Бога правотой, Дьявола – неправдой, а себя – правом на ошибку. Мол, действовал по воле божьей, да под дьявольским искушением не ведал, что творил. Прости мя, Господи! В этом одно из основных отличий человека от животного. В инстинкт человеческого самосохранения после морализации общественных отношений неотъемлемой частью вросло право на отпущение греха.
Казалось бы, столь необходимое и гуманное, право это, своей вменённой ниспосланностью свыше, фактически благословляет человека на проступки, т.е. действия, лишённые рациональной целесообразности и жизненной необходимости. Для сравнения, животное может совершить проступок, но взамен будет вознаграждено только карой, сопряжённой с явным риском для жизни. Животное, стало быть, лишено, в природе, права на прощение извне. Не сознавая его, оно вынуждено быть рациональным, востребуя от природы только необходимое для продления жизни. Человек был бы животным без социальных отношений, без общественного суда и страха перед приговором. Ничто не мешало бы ему, в их отсутствии, жить инстинктами и не иметь порока. В одиночку человек в окружающей его природе не созидал бы, а выживал, силой отстаивал у соплеменников право на продление себя в детях и этим правом утолял бы главное своё предназначение. Позволю утверждать, что существо в одиночестве не имеет скверны, оно добродетельно, пока живёт.
Однако, в силу, вероятно неподдающихся познанию причин, человек из стадного животного превратился в разумное, точнее изменяющее природу, существо, способное быть таковым только в социуме себе подобных. Так же как абстрактная часть тела, например голова, не может быть существом целым, так и человек, выросший вне социума, не может быть разумным. То есть субстанцией разума – целостным его проявлением, может быть только общество, в самодостаточной его части для различных уровней разумения или, иносказательно, цивилизованности.
Общество – вот истинная единица измерения разума. Общественный суд выполняет роль защитного рефлекса, вызывающегося общественным инстинктом самосохранения - моралью, меняющейся постоянно вследствие эволюции самого общества и абстрактного человека в нём.
Если применить образ совмещения, то следует уравнять абстрактное общество с входящим в него абстрактным человеком, ибо в них обоих полноценно отражены свойства друг друга. Перефразируя Маяковского: Мы говорим Общество, подразумеваем Человек, говорим Человек, подразумеваем Общество. Мораль, как свод правил поведения, присуща им обоим.
Но мораль гранична, а отчерченное ею заграничье – порок, также присущ названному равенству и неистребим. Более того, порок всегда равновелик с моралью. Ибо, превознося Мораль, общество опирается на Порок. Каждое действие вызывает равное ему по силе, но противоположное по направлению противодействие.
[author=sterh]