Суворовы в Кёнигсберге. Отец и сын. Часть 4-я
Часть 1, 2 , 3
Оставшись без охраны гарнизона, кёнигсбергская власть уже и не помышляла об обороне города. Более того, могучая тройка, представляющая верховную власть в городе, не поленилась приехать в замок Каймен, расположенный в нескольких верстах от Кёнигсберга, где их уже поджидала делегация от муниципалитетов. Делегаты буквально из кожи вон лезли для того, чтобы понравиться русским.
Кукиш для Бонапарта
А теперь не обойтись без исторических параллелей. Не такого ли угодничества, волеизъявления самых верноподданнических чувств, подарков и прочей мишуры ожидал 2 (14) сентября 1812 года Наполеон Бонапарт сначала на Поклонной горе, а затем – на Дорогомиловской заставе? Но картиной «Кричали женщины «ура» и воздух чепчики бросали» ему так и не удалось насладиться. Русские всегда отличались от европейцев, как берцовая кость от лучевой кости руки. Мы не такие, мы – просто другие!
Виллима Фермора затопило сразу две волны. Одна – чувство непомерной гордости за свой полководческий успех (у его ног был крупный европейский город, в котором уже жил Кант, но был абсолютной безвестностью), вторая – чувство нежности к людям, которые доверили ему свои жизни и судьбы.
Более того, в рядах полководца находился офицер Андрей Болотов, ставший значительно позже писателем, путешественником и ученым. Если проецировать на нашу действительность, то это путешественница и писательница Дарья Асламова, которая «глаголом жжет сердца людей» со страниц одного федерального печатного органа.
Именно в дневниках А. Т. Болотова мы находим полное эмоционального восторга описания въезда Фермора в Кёнигсберг.
«Въезд его в сей город был пышный и великолепный. Все улицы, окна и кровли домов усеяны были бесчисленным множеством народа. Стечение оного было превеликое, ибо все жадничали [жадно стремились] видеть наши войска и самого командира, а как присовокуплялся к тому и звон в колокола во всем городе и играние на всех башнях и колокольнях в трубы и в литавры, продолжавшееся во все время шествия, то все сие придавало оному еще более пышности и великолепия».
Это был триумф, который больше в жизни В. В. Фермора не повторился. Более того, в должности командующего русскими войсками в Восточной Европе он продержался лишь до весны будущего года. Затем его на этом посту заменил Петр Семенович Салтыков.
Но вернемся в день 22 января 1758 года. Фермор был настолько увлечен различными приемами, которые для него устроила городская знать, что совсем забыл о том, что в чистом поле под Кёнигсбергом остались русские солдаты, совершившие в этот день походный марш более чем на 20 верст.
Фермор категорически запретил впускать их в город. Он стремился выглядеть в глазах местных жителей белым и пушистым. И бог с ними, с солдатами, которые, по большому счету, и принесли ему победу.
Дитя без глазу
Спустя два дня, 24 января, императрица Елизавета подписала указ о назначении Виллима Фермора генерал-губернатором «покоренных областей королевства Пруссии». В ответ главнокомандующий вежливо отказался от столь высокой чести и попросился обратно «в войска». Отказался от должности, но не от жалованья за нее. И когда меня пытаются убедить в том, что этот выходец из Англии, которого некоторые историки почему-то упорно «записываю» в немцы, являлся человеком чести, я всегда говорю: «Да, в военном ведомстве была очень развита бюрократическая система, но честный человек в первый же месяц отказался бы от незаконно получаемого жалованья, а не присваивал бы себе чужое».
Уже через шесть дней после подписания указа о главенстве В. В. Фермора, императрица распорядилась назначить генерал-губернатором барона Николая Андреевича Корфа. В отличие от Виллима, это был еще более изворотливый человек и уж точно немец.
Указ состоялся 30 января, тогда же Феромору было приказано дождаться сменщика и только после этого отправиться в действующую армию. Но нужно ли было так торопиться Корфу?
Он рассудил здраво: военная фортуна – дама очень капризная. Сегодня – ты разбил неприятеля, а завтра, глядишь, он тебе наваляет по первое число. И дай Бог голову сберечь и ноги унести.
Мог ли смириться с потерей Восточной Пруссии «Старый Фриц»? Конечно же, нет! Провоцировали ли его враги? Вне всяких сомнений – тому же Фермору Мария-Терезия в срочном порядке даровала титул графа, предвкушая, что это будет болезненный щелчок по носу Фридриха.
Дело попахивало крупным сражением. О прусском короле, считавшемся непобедимым, Корф был вполне наслышан. А вот в полководческий талант своего предшественника абсолютно не верил.
Фермор тщетно прождал Корфа до 2 марта (здесь и дальше привожу даты по старому стилю), после чего отнюдь не в приподнятом настроении уехал. Хочу предложить своим читателям сделать ставки: как вы думаете, когда в Кёнигсберге появился Корф? Ответ вы получите чуть позже.
Но как бы там ни было. Кёнигсберг на определенное время остался без высшего начальства. Отдуваться за «губернаторские шахматы» довелось полковнику Петру Яковлеву.
В засаде
Оставим пока на время графа Корфа и обратимся к нашим заглавным героям. И начнем не с отца, а с сына. В возрасте 24 лет Александр Суворов получил чин поручика, был в чем-то рад, когда спустя два года началась война, рвался в бой. Но у начальства были совершенно иные планы на молодого офицера.
В то время Ингерманландским пехотным полком, в котором служил Суворов-младший, командовал полковник Алексей Петрович Мельгунов, бывший камер-паж при дворе Елизаветы Петровны. Она всегда могла на него положиться и потому этот полк, говоря военным языком, был в резерве у императрицы и в случае обострения военной ситуации, становился боевым полком прикрытия.
За первые два с лишним года войны амбициозный поручик сумел дослужиться до обер-провиантмейстера. Впрочем, его въедливость, желание до всего докопаться самому, а главное бережное отношение к военному имуществу и провианту, не остались незамеченными. Он стал сначала секунд-майором, а потом и премьер-майором. Чтобы современному читателю было понятно степень подчинения, то в Табели о рангах обе эти должности относились к VIII классу, но секунд-майор был помощником подполковника, а премьер-майор помогал полковнику.
Несмотря на повышение по службе, Александр Васильевич рвался на фронт. В конце 1758 года он всем уже надоел своими просьбами, и было решено назначить его комендантом крепости Мемель, той самой, которую когда-то брал Фермор.
Боевая ничья
Мы несколько упустили из виду Виллима Виллимовича. Из Кёнигсберга он отправился дальше, на запад. Попытался было взять Данциг (нынешний польский Гданьск), но город оказался главнокомандующему не по зубам. Его жители отнюдь не горели желанием сдаваться на милость покорителю Кёнигсберга.
Из северо-восточной части современной Польши он повернул вглубь страны и 4 августа 1758 года приблизился к городку Кюстрин (польское название – Костшин). Рассчитывал взять город-крепость на реке Одер сходу, но и здесь о победе можно было только мечтать. Излюбленная тактика Фермора – сравнять крепость с землей с помощью артиллерии – не сработала. И хотя в Кюстрине пожары практически не прекращались, но защитники крепости знали, что им на помощь уже спешит Фридрих. Наблюдать безучастно, как русские хозяйничают в 80 км восточнее Берлина «Старый Фриц» явно не собирался. Он снял часть войск, сдерживающих австрияков, и повел одну из колон на Кюстрин.
Прослышав о том, что у пруссов подмога на подходе, Фермор приказал снять осаду и отошел к деревне Цорндорф (польское название – Сабриново), где и сошлись 14 августа в битве два войска – прусское и русское.
Силы обеих сторон были примерно равны. У Фридриха 48 000 «штыков», у Фермора – 50 000. Успех в такой битве мог принести только его величество счастливый случай. Или Фортуна. Но она никому не спешила улыбаться, равнодушно наблюдая, как войска методично перемалывают друг друга. Атака сменяется контратакой, потеря позиций – их возвращением.
Окажись на месте Фермора тот же Суворов в свои лучшие годы, он бы обязательно придумал бы какой-либо хитрый маневр. Но история не знает сослагательного наклонения. Виллим Вимллимич все чего-то выжидал, пока, наконец, пруссаки двумя обводящими ударами чуть не взяли главные наши силы в кольцо. И только самоотверженность русских воинов, их умение сражаться в «стесненных» условиях, позволили отбить этот разящий удар.
Битва продолжалась до ночи, после чего Фридрих распорядился отводить войска.
Потери были примерно сопоставимые – у пруссов 12 800 человек и 26 орудий, у русских – 16 000 и 30 орудий.
Поскольку поле боя осталось за Фермором, он поздравил всех с викторией и поспешил отправить победную реляцию в Санкт-Петербург.
Фридрих был еще большим «выдавальщиком» желаемого за действительное. На протяжении нескольких дней он постоянно накручивал число участников сражения и русских потерь. Поток бахвальства остановился на цифре 70 000 человек и 26 000 убитых. А вот с пушками «Старый Фриц» и вовсе не церемонился: из 30 они вытянули до 103.
Если говорить о главных политических итогах битвы, то Фридрих II изменил свои приоритеты. Если раньше он больше опасался австрийскую армию, а русских считал чуть ли не «плюшевыми мишками», то после Цорндорфа он отметил в своем дневнике: русские – очень свирепы.
Фридрих II в битве при Цорндорфе
Автор Юрий Москаленко
@biorad