Чем Пётр Первый похож на Сталина и Путина
Иногда со странным чувством вспоминаются школьные и институтские годы, когда российская история сидела в моей голове целиком, в чёткой хронологии и в огромном количестве лиц. Жаль, тогда не было времени разгадывать кроссворды – вот был бы шикарный способ убедиться в своей умности. Но шли годы, подробности русского исторического процесса постепенно стирались, и вот уже даже глыбы непросто разглядеть из-за горизонта собственной взрослости, в тумане войны за негарантированное благополучие. Но несколько глыб – видны. Одна из них – Пётр Первый.
Вообще, в определенном возрасте пришло ощущение, что от Петра до Ленина и не было ничего, хотя столько времени укокошено на изучение эпохи Екатерины, столько фильмов пересмотрено про Николая II. Прошло время, и сам Ленин – тоже, честно говоря, ушёл за горизонт, постепенно освободив пространство между Петром и Сталиным. Память бессовестным образом выбрала себе кумиров. То ли по числу упоминаний, то ли в соответствии с каким-то другим, ей одной известным, коэффициентом вроде числа Эрдёша.
Очевидно, однако, что Пётр помнится неспроста, поэтому и вам, дорогие мои читатели, так нравятся посты о Царе-плотнике и его победах – не только военных, но и разных других.
Пётр Первый и Сталин
Я не случайно вспомнил Сталина – для меня они с Петром очень похожи, и моя память, в некотором роде, возвела культ личности обоих. Они торчат в русской истории как два Воланда, силы зла, творящей добро. Обратите внимание, насколько контрастны мнения об одном и другом, и насколько запросто они уживаются между собой. Пётр ведь нравился и левым, и правым. Одним – за сильную Россию, другим – за поворот к Европе.
Как и Сталин, даже самые лютые враги которого уверены, что без него не было бы Великой Победы, сильной промышленности и человека в космосе. Причём, заметьте, полёт Гагарина был вообще не при Сталине, а гораздо позже. Также и Пётр, активность которого практически уложилась в три десятилетия, оказал огромное влияние на последующие за ним исторические периоды. Мы уже обсуждали с вами налоговые реформы Петра – многие из его нововведений в ходу до сих пор.
Кстати, это ведь Сталин сделал Петра по-настоящему большой фигурой в нашем сознании. Алексей Толстой даже переписал свой роман «Пётр I», поддержав официальную версию, мнение «кремлёвского горца», сделав императора гораздо меньшим самодуром, чем было принято считать у Толстых. Это ведь неподкупный Лев Толстой (дальний родственник Алексея Толстого) – самый главный критик Петра.
В первых версиях романа тоже можно увидеть вполне себе толстовского Петра – злобного, пьющего, пошлого. Между прочим, Алексей Толстой получил свою первую (из трёх) Сталинскую премию именно за роман «Пётр I», так что мнение своё, как и память великого предка, похоже, продал довольно выгодно. Можно сказать, что это Алексей Толстой (вместе с Пушкиным) собрали образ Петра, на котором выросли вот уже несколько поколений русских. И я, бузусловно, в их числе. В своём интересе к Петру, я – вполне обычный выпускник советской школы, и даже вольнодумный питерский юрфак ничего не изменил. Петра любили и там – он вообще, как и Сталин, в любом кругу запросто находит сторонников.
Это ведь удивительно, насколько ладненько ваяется светлый образ Петра-реформатора. Если о предыдущей глыбе, Иване Грозном, нам, честно говоря, мало чего известно, то сведения о петровском времени дошли до нас в огромном количестве, причем и российские, и зарубежные – всем был интересен этот странный Царь, так он был вездесущ, громок и велик, в том числе и чисто физически. В том же, что мы думаем о Петре, так же мало проверенных фактов, как в истории о том, что Ломоносов – сын Петра Великого.
Лев Толстой о Петре Первом
Достоевский писал, что Лев Толстой «знает до мельчайшей точности изображаемую историческую действительность». Цитирую по памяти, возможно, не совсем точно по форме, но по смыслу – да. О Петре, надо сказать, граф писал гадости.
Лев Толстой вообще за словом в карман не лез – за простым, русским словом. Этим и славен на весь мир.
Толстой называет Петра «беснующейся тварью», заставляющей одних людей убивать других, пишет, что Пётр и сам для потехи рубил головы «пьяной и неумелой рукой», закапывал в землю любовниц и сделал девицу лёгкого поведения царицей. Граф также беснуется по поводу царского панибратства с боярами, проходится по безграничному богохульству Петра, несколько раз припоминая царю перекрестие из двух фаллосов, который тот якобы носил на груди вместо креста. Тут стоит отметить, что сам Лев Николаевич относился к церковникам резко отрицательно, считая их подлыми узурпаторами веры.
Бесчинства Петра Толстой описывает не вполне художественно, не выбирая слов, а используя прямые и четкие «народные» определения – царицу прямо называет «блядью», Меншикова – мужеложцем и любовником Петра, бояр – жуликами и ворами. Если верить Достоевскому (а нет поводов ему не верить), рисуется совершенно ужасающая «историческая действительность».
К словам Толстого о Петре я ещё вернусь – в конце статьи.
Чем велик Пётр Первый
Какой бы ни была историческая правда, Пётр Первый стал Великим не просто так. Более того, я почти уверен, что именно то, что я хочу написать, сделало одного из ненавистных Романовых настоящим кумиром Иосифа Сталина, а во-многом и образцом для него. До Петра Россия очень сильно ослабла. Церковь и олигархи растоптали власть царя (не конкретного царя, а значимость самой должности), царь перестал быть наместником бога, а вновь деградировал до малозначимого уездного князька.
Чего добилась Россия между Иваном Грозным и Петром? В очередной раз попилила Польшу, да завоевала часть сибирских лесов. Да, территория разрослась, но ни на Западе, ни на Востоке ни с кем не нужно было воевать. Успехи Рюриковичей после Грозного – это не достижения, не победы, не события. Это какая-то непонятная, вялотекущая жвачка, в которой и погибла династия русских правителей. Дело Ивана IV к началу реформ Петра полностью сошло на нет, запас крутости и грозности совсем иссяк.
Пётр понимал, что само слово «Царь» деградировало вместе с Рюриковичами, поэтому и нашёл новое звание для себя, новую форму существования для России – стал императором и сделал страну империей. А ведь никакой империи не было, когда Пётр оказался у власти – была Московия, что-то типа Московской области. Пётр снова сделал Россию ордой – несметной силой, совсем азиатской по сути.
При этом он видел, насколько далеко ушла Европа в своем духовном развитии, и хотел следовать и за ней. Империя Петра (а потом – Елизаветы и Екатерины) – это оптимальное сочетание европейского и азиатского, это огромный колосс, уверенно стояший на обеих ногах. Россия Петра (и после Петра) – это стремление к азиатской власти и европейской жизни. Как оказалось, это очень подходящая форма устройства.
Армия и флот – тоже безусловные достижения, делающие Петра Великим. Не в последнюю очередь и торговый флот, но в первую – военный. Есть такая известная фраза, что у России есть только два верных союзника – это армия и флот. Особо примечательно, что фраза эта принадлежит перу императора Александра III, при котором Россия не вела ни одной войны. Цитата эта дивная была актуальна и в годы Великой отечественной войны, и остаётся таковой по сей день.
Если можно так сказать, Пётр создал для России возможность быть великой. И в этом его собственное величие. Как и Сталина, как и Ивана Грозного, как, возможно, и Путина – при всём моём к нему недобром отношении.
Пётр Первый и Путин
Никогда не думал, что придёт такая параллель, но она пришла – честное слово, сама, уже во время работы с этим текстом. Можно как угодно к нему относиться, но «величие» Путина обусловлено уже тем, что он находится у власти огромный период времени. В этой цепочке, Грозный – Пётр – Сталин, возможно именно Путин должен быть следующим. По крайней мере, пока не появится ещё более знаменательный руководитель.
Обратите внимание, перед Путиным в России опять происходит непонятное. Вновь обесценилась династия (советская, пусть не по родству, но по идеалогии), вновь возвеличилась Церковь и бояре («семибанкирщина» – это ведь игра слов с «семибоярщиной»), вновь сошли на нет военные успехи, а Россия сократилась по площади. Путин берёт под контроль все эти направления, даже впервые за долгие годы увеличивает площадь страны, присоединив Крым. Я уверен, что Крым должен был стать русским, и всегда таковым был. Но я согласен и с теми, кто считает присоединение Крыма аннексией – это именно так и называется.
Есть при Путине и великие посольства, и бесчисленные «ботики Петра», расставленные по всей стране. Сподвижники по-прежнему получают преференции и земли, повара и конюхи делают головокружительные карьеры, современные Демидовы владеют половиной страны, былые авторитеты с позором изгнаны, а врагов – казнят прямо у стен Кремля.
Как и при Петре, законы сегодня пишутся не ради каких-то качественных изменений жизни, а ради самих законов – чтобы были, чтобы показать «кто в доме хозяин». Исполнение этих законов обязательно только для обычных людей, знати же дозволено всё, в том числе беззастенчиво грабить казну. Это ведь Пётр сказал о Меншикове, что тот – его «правая рука, пусть вороватая, но верная».
Возможно для России и сегодняшняя власть – возможность вновь стать великой страной, а наш народ – просто топливо для этого величия, как это безусловно было при Петре, названным Великим. У него совершенно точно была мания величия России – об этом, впрочем, вполне достаточно написал Карамзин. События в сегодняшней России тоже отдают психическим расстройством.
Как и обещал, возвращаюсь к Льву Толстому – великому русскому мыслителю. Вот, что он пишет в конце своего загона (иначе не назовёшь) о Петре Первом:
Зачѣмъ поминать старое? говоримъ мы. Но если ужъ не поминать, то и не поминали бы. Но это говорятъ только для того, чтобы, не поминая ужасы стараго, продолжать ужасы настоящаго въ другихъ формахъ.
Трудно сказать, какие выводы нам всем нужно сделать из сказанного в этот непростой предвыборный период, стоит ли продолжать ужасы настоящего ради, возможно, ещё большего величия России? Ответа нет, как и понимания, кто станет следующим колоссом в русской истории. Выбор, увы, опять ограничен личностями недостаточно масштабными.
