Смоктуновский: СИБИРЬ - В СЕРДЦЕ
В артистическую уборную выходит элегантный господин, самоуверенный и растерянный одновременно. Леонид Андреевич Гаев снимает величественный фрак, высокий цилиндр, устало стягивает перчатки… отклеивает фирменные усы и превращается в актёра МХАТа, народного артиста Советского Союза, даже Героя Социалистического труда Иннокентия Михайловича Смоктуновского.
Наш современник тоже выглядит несколько устало, он приветлив, доброжелателен, житейски понятлив, в нем нет дворянского снобизма только что отыгранного Гаева. Сегодня, вспоминая Смоктуновского после спектакля «Вишневый сад», я во власти его артистического аристократизма.
Интеллектуальный актер № 1, как его величают, Гамлет Советского Союза, князь Мышкин, Деточкин, царь Федор Иоаннович - сибиряк, уроженец деревни Татьяновка.
Он согласился на встречу, может быть, только потому, что и я из той же Томской губернии, а землякам у московских сибиряков отказывать не принято.
Сегодня, прослушивая запись нашей беседы, когда уже и Смоктуновского нет в живых, я, естественно, заметил, что сибирские воспоминания нередко уводили моего знаменитого собеседника в сторону, но не стал спрямлять русло разговора. Река тем и отличается от канала, что естественно прихотлива, непредсказуемо уверенна.
- Иннокентий Михайлович, бывает в вашей жизни настроение, состояние, когда вспоминается малая родина, вспоминается Сибирь, или из своей жизни совсем ее выбросили?
- Ну что вы такое говорите? Нет, нет, нет, нет. Во-первых, я считаю себя сибиряком, а следовательно, все корни мои там, где я родился, в той земле, которая взрастила и воспитала меня, которую я люблю самозабвенно. Должен вам доложить, вы либо хороший психолог или отменный «провокатор»?
- Провокатор…
- Нет. Просто хорошо мыслящий человек. Дело в том, что когда мне бывает (довольно часто) грустно, в силу того, что работы страшно много, а сил становится все меньше, и если кто-нибудь в семье меня обижает, то я просто-напросто…
- Бывает и такое?
- Ну конечно. Иногда нервы не выдерживают нагрузки. Я нынче снимался в четырех фильмах одновременно, параллельно работе в театре. Нагрузка чудовищная. Такая занятость диктует полное отключение от быта, нервы не выдерживают. В подобного рода ситуациях я даже не то, что стращаю, нет, мол, всё брошу, брошу Москву, уеду в свою Татьяновку, там хорошо, там тихо, Шегарский район, уеду в Татьяновку, там такие прекрасные люди… Кстати, меня принимали там лет пять тому назад. Так хорошо, так замечательно. А как тихо… Уложили меня в деревенскую кровать, говорят, мы знаем, что ты устал. И они все вышли из дома, у дома сидели на лавочке, пока я спал… Понимаете, эпизод, но Сибирь полна добрых, прекрасных людей. Я не стращаю, а просто свое настроение выражаю: есть ещё край, где меня поймут, где мне тепло, посидеть на лавочке, поспать в тишине, не буду видеть надутых губ. Понимаете? Или вздернутых бровей. Никто не будет стричь глазами. Это мелочь, но даже такие маленькие уходы в грусть, в тоску, или когда не совпадаешь со своими нервами, вспоминаешь замечательный край Сибирь, здоровый, прекрасный край. Что говорить! Должен вам признаться честно: порою хочется туда уехать. Но что же я там буду делать? Там, извините, нет киностудий, правда, могу читать на радио.
- Вообще, это нормально: на огромнейшее пространство - Сибирь - от Урала до Тихого океана нет ни одной киностудии?
- В Свердловске, помнится, есть.
- Это Урал. Еще не Сибирь.
- Урал… Еще не Сибирь? Понимаю, понимаю вашу озабоченность. Но, с другой стороны, здесь я снимаюсь в четырех фильмах и с ужасом думаю, а будут ли их смотреть, есть же прекрасные другие фильмы. Я снялся в «Дамском портном». Удивительный фильм, моя работа в нем неплоха. Даже-даже… Понимаете, сейчас в силу бурности процесса поворота в противоположную сторону, в сторону к человеку, все немножечко растерялись, задохнулись от свободы, понимаете? Животрепещуще то, что каждого человека волнует - сейчас. Я очень боюсь, чтобы всё это не прикрыли - всё так откровенно. Это, наверное, правильно, все ведь хотят выговориться, хотят старую заразу вывести наружу, но надо еще и созидать, продолжать любить родину, потому что без нее мы ни-че-го. Ни-че-го-шень-ки. Это я знаю наверное. Я объездил земной шар много раз, я знаю мир, видел его шикарные витрины. Но я знаю, что всё это у нас обязательно будет. Даже «там» и тогда я так думал. Боже мой, это мой народ! Никакие витрины меня там не сражали, я всегда думал о том, как хорошо было бы все эти роскошные витрины к нам, чтобы освободить наших милых женщин.
- Я снова к своим баранам - к Сибири. Вспоминается норильская театральная юность?
- Конечно, конечно, это была - как вам сказать? - жестокая школа, уже и потому, что это же Норильск, 70-я полярная параллель. Я там потерял все зубы. Вы об этом не знали? Все! Авитаминоз полный, абсолютный. Красноярск, где я жил… Отец с матерью увезли меня от голода из деревни в Красноярск, там умер мой старший брат Дмитрий. Да-да, от голода. Тридцатые голодные годы. Но, наверное, об ощущении, что я маленькая, крошечная частица этого все-таки прекрасного края, здорового, который исковеркала коллективизация, об этом можно и нужно говорить. Ах, какие это были люди, которых там раскулачивали! Какой трудяга был мой дядя! Тоже раскулачили. У него имелась мельница, которой пользовалась вся деревня бесплатно, а его раскулачили.
- Кому-то от бесплатной мельницы плохо стало?
- Ну что вы? Он - добрейший человек, добрейший невероятно. Это Татьяновка. Я позже там бывал, никакой мельницы уже нет, пруд весь в ряске, в тине. Мельница еще существовала, когда я в седьмом классе приезжал. Помню тетки Олеси-единоличницы огромный дом. Знаете, эти замечательные сибирские дома, крытые дворы, хлев под одной крышей, поленница, дровяник, коридор к двери. Коридор увешан огромным количеством колбас, окороков, вырезок сала. Невероятно! Незабываемый запах. У этой прекрасной женщины, которая жила одна без мужа, 10 овец, корова, телка, лошадь и пара свиней. И так в каждом доме, а на кровле дома сидел журавль. Укажите мне, где сейчас журавли на крыше сидят. Понимаете, какую жизнь разрушили!
- Каких трудолюбивых людей уничтожили!
- Ужасно…
… Время позднее, в тесноватую уборную народного артиста заходит уборщица и бесцеремонно начинает катать шваброй. Смоктуновский беспомощно оправдывается:
- Вот видите, надо уже закрывать, но из Сибири приехал такой замечательный гость и меня терзает по поводу моего отношения к Сибири и думает-надеется, что я могу сказать что-нибудь дурное о родине. Так? Не могу сказать, потому что люблю безмерно. Люблю безмерно не только Сибирь как родину свою, а люблю этот народ, терпеливый, прекрасный. Я помню сибирский народ - отголосок любви хранит сердце. Добрый народ. Ведь в моей деревне даже мало кто курил. А как они понимают землю! Я был в Татьяновке пять лет назад, меня сопровождал прекрасный человек, работящий, из местного райкома, мы пришли к моему двоюродному брату Александру. Райкомовский человек говорит: «У вас такой замечательный брат, мы всегда обращаемся к нему, чтобы узнать, сколько делянок, соток за тем лесом». И при мне вопрос задает: «Александр, скажи, вот там у березок, возле дороги, сколько там, по-твоему, соток?» А тот: «Почему по-моему? Я знаю, сколько». Немножечко задумался и говорит: столько-столько. Поразительно! Какие люди!
- Можно говорить, что вы сибирского характера, сибирской породы, и помогло ли вам, если признаете, что - сибирской породы, помогло ли это в ваших театральных битвах?
- Думаю, только это и помогло. Я с виду человек не сильный, но это только с виду.
- Затаенный сибиряк?
- Не затаенный. Я горжусь, что сибиряк, горжусь открыто и по праву. Сейчас я имею все награды, которые можно иметь в Советском Союзе. Герой труда. Награждает родина. Всего в жизни я добился только тем, что я силён настолько, насколько может снабдить в жизненный путь прекрасная, удивительная, очень богатая страна - Сибирь.
- Иннокентий Михайлович, можно ли сказать так, что советский театральный актер может состояться только в Москве? Хорошо ли это, что сибирские пареньки, которые могли бы проявить себя и на сибирской земле, вынуждены… столица их откачивает, хорошо ли это для Сибири, для родины? Цивилизованно ли?
- Вы говорите, многие уходят из Сибири в центр? Небесполезных людей, хороших, талантливых, очень могутных и целенаправленных. Это верно. Но понимаете, в чем дело. Где себя можно больше проявить? Я потому и говорю: если бы была в моем Томске, или в моем Красноярске, или у вас в Тюмени киностудия, можно снимать фильмы, можно было и там проявляться в своих ролях, в своих образах. Но российский центр и есть центр культуры, потому что это его обязанность следить за духовной жизнью, не хочется называть, провинции, а огромной своей родины, понимаете… то… Это, наверное, естественный процесс. Это, наверное, естественно… Я думаю, на центр обижаться не следует. Но, конечно, побольше бы создавать возможностей, создавать обстоятельств, в заботах, в поисках, в жизни людей Сибири надо для того, чтобы этот могучий потенциал духовности, который там не задавлен еще - убежден в этом! - и сейчас, когда наша родина повернулась к человеку, к духовным ценностям, к истинно человеческим понятиям, вот сейчас и надо выявлять себя… Я думаю, не надо грешить на людей, которые уходят в центр, если они здесь выявляют самого себя. Может, это прозвучит нескромно, но когда человек способен, когда есть у человека талант (назовем этим громким словом, хотя это очень высокое слово), то это уже не принадлежит данному человеку, это богатство времени, богатство народа, капитал страны, и его нужно использовать хозяйственно, по-умному. Слушать время, эстетику времени, проявлять вкус, этику, и любить свой народ, распространять способности своего таланта по всей своей Отчизне. Хотел бы так сказать. Мы все живем будущим. Если будущего нет, значит, нет надежды, значит - тоска, остановка. На благо самих себя, а не ради призрачных иллюзий, построения несусветных идеальных обществ - этого не надо. Надо жить. Надо жить и строить свою страну. Это, я убежден, всколыхнет любовь к своей стране. Только это.
… Тесноватая каморка-уборная великого народного артиста во МХАТе. Проезд Художественного театра. Поздний, после спектакля, вечер.
Лучшее время горбачевской перестройки, старт и время ее надежд. И иллюзий.
Я провожал Иннокентия Михайловича до его дома по улицам ночной Москвы. Он рассказывал про фронтовой плен, про свирепо холодный Норильск, про постоянный голод, про скитания по убогим театрикам. Про зависть и подлость, про доброту и актерское счастье. Он видел меня в первый раз. Казалось бы, зачем первому встречному-поперечному раскрывать душу? Но… Земляк. Великая сила.
* * *
Автор: Анатолий Омельчук
Издатель: @investigator
(Из книги "Сибирь. Сон Бога")