Вовка

Дождь с наступлением субботы прекратился. Туман раннего Питерского осеннего утра был окончательно разогнан солнечными лучами. Остатки предрассветных сумерек вместе с серыми облезлыми котами до вечера спрятались в подворотнях и окошках — отдушинах подвалов.
Солнечный яркий свет никогда не освещал весь двор — колодец. Лучи не достигали, даже в полдень летнего дня, дальнего угла двора с помойкой и кучей какого-то барахла и ящиков у входа в полуподвал, где была какая-то ЖЭК-овская подсобка дворников и сантехников.
Часов с девяти, по переулку, в сторону Некрасовского рынка потянулись первые покупатели, большей частью, это были женщины с пока пустыми авоськами в руках... На рынке уже собиралась местная шпана.
Вовка был самым младшим в компании. Ему приходилось очень нелегко. Нужно было доказывать свою состоятельность, чтобы старшие друзья его уважали. Для этого, он напрягал свой изворотливый ум, предлагал, порой совершенно неожиданные дела.
Пацаны сидели на ящиках из-под лука, возле сортира и ждали верзилу Егора, который был у них главным. Егору было уже лет четырнадцать. На рынке он ошивался лет с шести. Отца у Егора не было. Мать по будням с утра до вечера работала на «Красном Треугольнике». Рассказывала, что делает галоши. По вечерам к ней приходили какие-то дядьки и, порой оставались до утра. В выходные мать спала до полудня после трудовой недели и пьянок, начинавшихся с вечера пятницы. Митька и Сашка — младшие братья Егора девяти и десяти лет сидели на ящиках рядом с Вовкой и еще одним мальчишкой — Колькой, который прибился к компании в прошлые выходные.
В прошлую субботу, ближе к полудню, когда все планы поживиться по-крупному у шпаны, казалось, пропали, опять выручил всех Вовка...
Компания тогда, неделю назад также сидела на тех же ящиках, правда, собравшись уже после обеда и делила «наработанное» с утра. Да и делить-то, впрочем, было особо нечего, разве что десятка два яблок, полмешка лука, и где-то с ведро картошки. Все было утащено с прилавков, в те моменты, когда бдительность продавцов притуплялась покупателями. Но появился Вовка. Он вытащил из нагрудного кармана рубашки бумажный рубль и немного мелочи, который стащил у рассеянной молочницы. Место ее было самым крайним в ряду. Торец прилавка выводил в проход для покупателей. Пока молочница расхваливала свою сметану, Вовка умудрился не только юркнуть под стол-прилавок, но и пробраться под ним до дальней ножки и просунуть руку наверх, где неосмотрительно молочница оставила мелочь и этот самый бумажный рубль. Он действовал хладнокровно и осмотрительно, заранее приметив, что деньги лежат прямо над той, самой дальней ножкой стола. Вовка без резких движений, не спеша сгреб нащупанные деньги, опустил руку назад под прилавок. Потом он спрятал добычу в нагрудный карман рубашки, также незаметно отполз под столом в дальнюю его часть, «выводившую» в проход между рядами, в котором ходили покупатели, и, улучшив момент, вылез из-под прилавка. Потом, как ни в чем не бывало, чтобы доказать себе то, что он не трус, Вовка не повернул в сторону, ведущую от молочницы, а наоборот, прошел мимо нее, как ни в чем не бывало, остановился и послушал ее непрекращающиеся восхваления совхозных молокопродуктов перед тем же дядькой... Рубль забрал тогда Егор, а двадцать шесть копеек мелочью достались Вовке...
Володя знал, что брать чужое — нехорошо. Однажды, отец его сильно выпорол за то, что узнал от соседки - продавщицы мороженного о том, что сын украл у нее стаканчик пломбира у «Чернышевской». Когда Вовка убегал, он был замечен пострадавшей стороной. Вовка понимал, что продавщица могла заметить его лишь в последний момент, перед тем, как он скрылся за углом Салтыкова-Щедрина и «перепутать» юного налетчика с кем-нибудь. Но тогда он честно признался...
Порка сопровождалась назиданиями. Вовка сначала орал и даже плакал, но потом перестал. С тех пор он понял то, что никогда нельзя признаваться в своих пригрешениях. Нужно любой ценой отрицать их, поскольку, такая правда ведет к порке...
В это утро, пока ждали Егора, Вовка осмотрел новичка. Коля, выполнил его задание «на отлично». Мальчик был умыт, причесан, одет в чистую белую рубашку и глаженные брюки. Вовка достал из кармана очки с толстыми линзами, которые он забрал вчера у Ромки — очкарика из соседнего двора. Одну линзу очков Вовка заклеил черной бумагой. После того, как Колька одел очки и заявил о том, что «ни черта не видит», Вовка удовлетворенно хмыкнул: «Так это нам и нужно!».
Наконец подошел Егор. Он выругался и сообщил, что «Весь дом перерыл в поисках чистой авоськи и стеклянной трехлитровой банки», которые нес в руках. Эта самая банка с авоськой дополнили Колькин «костюм»... Шайка сидела на ящиках от лука и терпеливо ждала времени, когда утренний поток покупателей наполнит кошельки продавцов.
Вовка любил раньше играть в разведчиков, до того, как связался с этой компанией. Он знал, что для разведчика главное — внимание. Поэтому, пока компания щелкала семечки, Вовка еще раз сбегал к прилавку рассеянной молочницы. Он заметил, что мелочи на столе нет. Молочница кладет деньги и достает сдачу из большущего кошелька, который вытаскивает из кармана белого передника.
… Еще раз причесанный Колька в очках с заклеенным правым стеклом, тащивший в авоське трехлитровую банку подошел к молочнице и тонким голосом попросил: «Тетенька, молока на рубль, налейте, пожалуйста.». Внешний вид мальчика и его огромный, увеличенный стеклом глаз вызывали полное доверие... Тем временем, Вовка уже влез с торца под прилавок и пробирался к карману спускавшегося сверху передника.
Достать туго набитый кошелек не составляло труда. Вовка, как и в прошлую субботу, вылез из-под прилавка как ни в чем не бывало, неспеша поправив топорщащуюся от положенного запазуху кошелька рубаху, направился в сторону груды ящиков, к сортиру. Молочница налила молока в банку, ровно на рубль, как просил мальчик, помогла ее закрыть и разместить Кольке в авоське. В тот момент, когда Колька протягивал рубль, тот самый, выданный ему Егором, откуда-то появились Митька с Сашкой. Один завопил: «У, очкарик!» и дал Кольке тумака, второй вырвал из его руки рубль и бросился бежать. «Ах ты гаденыш! Держи его!», - вопила молочница, пытаясь протиснуться в узкую щель между прилавками. Когда ей это, наконец, удалось, Митька с Сашкой были далеко, а мальчик в очках с молоком в авоське тоже куда-то пропал... Когда же продавщица обнаружила отсутствие кошелька, то сразу все поняла и побежала в ближайший, находящийся у рынка пункт милиции...
Молочница еще неделю назад рассказывала участковому о том, что от шпаны, болтающейся по рынку и периодически сидящей на ящиках, просто спаса нет. То товар крадут, то деньги, но за руку никто их не взял до сих пор. Михалыч, хоть и кормился с рынка, как и всякий мент на его месте, но никого в обиду не давал, был стойких понятий. Он неделю назад предупредил, молочницу, чтобы «она если что», к нему сразу бежала...
...Угол рынка у сортира — совсем не удачное место для побега, к нему ведет узкий проход, поэтому, врассыпную не убежать. Участковому с подручным сержантом ничего не стоило нагнать компанию и свалить всех с ног. Колька — новичок ревел: «Дяденьки, я больше не буду» и вместе с Вовкой, Митькой и Сашкой уже никуда не пытался бежать. Егор, конечно, вырывался из рук Михалыча, но тут же получил увесистую оплеуху. Потом участковый взял его за ухо и сказал: «Я и не таких шустрых в войну, когда в заградотряде служил в нужную сторону направлял. Ты сам пойдешь, или за оба уха тебя тащить?». Егор пошел сам.
Кошелек, который у Вовки за пазухой нашли, молочнице вернули. Она часть денег в благодарность Михлычу отдала, а он, как и принято было, с сержантом поделился. Участковый говорил потом с каждым членом шайки наедине. Вовка был последним. Он вошел в кабинет с опущенной головой. Весь вид изображал полное покание, но мысли были лишь об одном, о том, как — бы выкрутился из положения настоящий разведчик...
«Ну что, Владимир, в колонию пойдешь для несовершеннолетних. Допрыгался. Грабеж среди бела дня устроил! Я думал, что все это организовал твой друг Егорка Ильин, которому я не раз говорил то, что по нему тюрьма плачет. А это все — ты! Тебе и отвечать!». Вовка подумал про разведчика, попавшего в тупик, и сразу сообразил, как надо себя вести. Он рассказал участковому о том, как Егор придумал обокрасть молочницу, как заставлял его очки для этого забрать у Ромки — очкарика, как Егор под прилавок лез, кошелек из передника молочницы вытаскивал, как потом Вовке велел этот самый кошелек за пазухой спрятать...
Егора оставили в участке, а потом куда-то увезли. Остальных отпустили. В следующую субботу, компания, уже без старшего, собралась на ящиках у сортира на рынке. Шпана уныло сидела и плевала семечки. Разговор начал старший по возрасту Сашка. «Кто из вас сдал участковому нашего с Митькой брательника?», - спросил он и посмотрел на Вовку, потом на Кольку. «Родиной и матерью клянусь, вот вам зуб, что не я! Колька это сделал, я знаю! Мне про это участковый сказал сам, когда мы с ним говорили!», - твердо заявил Вовка. Потом он пояснил: «Я ничего не рассказывал, а участковый - то мне и говорит, что не нужны, дескать, мои показания, потому что мой товарищ — честный, но оступившийся гражданин Николай Петров все уже рассказал и про то, как Егор Ильин заставлял всех соучастниками быть, и о том, как он кошелек у молочницы вытаскивал!».
Колька отпирался и орал как резаный, что «это не он». Его потом Вовка, Сашка и Митька мочили в сортире. До смерти замочили-бы, если - бы взрослые дядьки за него не заступились...
Кольку с тех пор не видели. Да он, говорят, не с их квартала был, а откуда-то с самого дальнего конца Лиговки, что за Обводным каналом, далеко от Вовкиного переулка. Митька с Сашкой выросли и стали настоящими бандитами. В девяностые их убили во время каких-то разборок. Вовка стал большим человеком...