Крупицы... (41)
Тётка Вера писала:
«Не стала бы я тебя беспокоить, дорогой племянник, но таковы мои обстоятельства. Ты же знаешь, как не любила меня соседушка Тоня, дочка Петра. А прожили мы с Петей 13 лет, можно сказать, душа в душу.
И я надеялась, не имея своих детей, обрести в Тоне если не дочку себе, то хотя бы добрую и миролюбивую соседку…Куда там! Всё время вспыхивали то ссоры, то споры по сущим пустякам, а потом наступала утомительная молчанка. Пётр извёлся, не зная, как повлиять на дочь. Иногда кажется, что и отмаялся он из-за этой беды.
А как похоронили мы беднягу, ссоры мои с Тоней резко прекратились; но в ней затаилась такая жгучая вражда, как будто убить меня собирается! Я просто опасаюсь её теперь, боюсь повстречаться с ней в огороде или на дворе, даже заговорить с ней! Ты же знаешь, избы наши бок о бок друг с другом, а больше на хуторе никого и нет, кроме нас, – одни луга да холмы кругом…
Приезжай, дорогой племянничек, пока не случилось лиха! Может, образумится девка, увидав мужчину в соседском доме? Заодно можешь писать свои картины, сколько душа пожелает, запечатлеешь наши красоты для потомков!»
Знала тётка, чем соблазнить меня! Знала, как хотел я вырваться из душного города на сельские просторы! И вот нашла такой своеобразный ход…
==
По дороге на хутор, где я бывал в детстве вместе с мамой, а теперь вышагивал с явно возрастающим волнением, меня всё время тянуло взбежать на холм и оглянуться окрест. Однако низкое небо слишком затянуло тучами, чтобы не надвинулся дождь, – а укрыться здесь не было никакой возможности.
И всё же, запыхавшись, я покорил вершину довольно крутого холма, и до одури смотрел теперь глазами художника на открывшиеся передо мной картины зелёных просторов, покрытых белыми барашками цветущих кустов, – шиповника да боярышника.
Ближайшее ко мне фиолетовое облако в окружении белых подруг на глазах разрослось до огромной свинцовой опухоли, и к нему сразу же потянулись остальные облака небесного пастбища, всклокоченные ветром, на ходу превращаясь в тучи. Сверкнула молния, и ударил короткий гром, оглушивший все окрестные поля и деревни каким-то нездешним звуком, словно эшелон пустых цистерн упал с разгона в некий железобетонный колодец.
На окраине обветшалой деревни рыжий петух, разгребавший кучу старой золы, оказался приплюснутым этим небесным ударом, и с холма показалось, будто бы кочет упал замертво со своим широко раскрытым клювом на рыхлую серядь. На грозный громовый рык не отозвалась ни одна собака в деревне, а спустя несколько секунд на землю хлынул беспросветный июньский ливень! …
(Фрагмент повести «Магнетизм») (2)