Чёрная шапочка
Утром у процедурного кабинета всегда шум и толчея. И хотя время работы указано “с 10-00 до 12-00”, пожилые люди приходят загодя, часов в восемь. Официальная версия звучит как “очередь занять”, но на самом деле здесь они могут получить то, что давно у них в дефиците: два-три часа почти полноценного общения.
Да-а, народу опять...
— Кто последний? - спрашиваю я, считая по головам хвост очереди, застрявший у входа в коридор второго этажа.
— Держитесь “чёрной шапочки”,- кивает мне в ответ женщина лет шестидесяти, махнув куда-то в сторону служебного лифта.
Там, на узкой скамейке - сухая фигурка женщины в плотно надвинутой по глаза шапочке. Сидеть ей явно неудобно, видимо, колено даёт о себе знать. Она расположилась как-то боком, вполоборота, вытянув перед собой больную ногу. Сама женщина никак не отреагировала на мои слова и её безучастное присутствие можно было приметить лишь по чёрной шапочке. Глаза в пол: она вне обсуждений и людского движения вокруг неё. Что-то очень знакомое… но как ни пытаюсь вспомнить - тщетно.
Чтобы скоротать время, я принимаюсь читать новости в смартфоне. Разговоры в очереди сливаются в монотонный гул: мельница человеческого одиночества перемалывает слова, они дробятся в невесомую пыль, оседающую вокруг меня безысходностью.
Я поднимаю глаза от экрана на очередь. Плохо выглядят наши старики. Бабулечки ещё ничего… ухожены, опрятны. Видно, что давно живут одни, привыкли и вполне справляются. Мужчины-одногодки выглядят удручающе. Один из них, давно не стриженный, в засаленных штанах, заводит разговор о том, что возраст у них теперь такой - не нужны они ни государству, ни детям. Кто-то вступается за детей, спорят на повышенных.
Очередь мал по малу движется. Смотрю, оживилась и моя “чёрная шапочка”. Встала и неуклюже поковыляла, прихрамывая, к двери процедурного. На секунду задержалась у разошедшихся не на шутку спорщиков, сказала коротко, как отрезала:
— Не надо так долго жить, незачем!
Такой знакомой мне вдруг показалась её речь...эти интонации.
Конечно, это же тётя Валя! Этот голос я узнаю среди тысячи других голосов.
Круглый год она стояла под старым тополем на перекрёстке Гоголя и Первомайской. Зимой - с пирожками и беляшами, летом - с мороженым.
— Не толкаться - держаться очереди, - руководила она движением на перекрёстке.
— Молочное тебе? Возьми шоколадное, оно вкуснее!
— Беляш? Бери два, смотри какие - прямо в рот просятся!
Торговля шла у неё бойко, но поговорить она успевала с каждым. И мы уходили довольные, сами не зная для чего купив два беляша, - нам и одного порой не съесть было.
Румяное лицо её всегда светилось приветливостью, а белые нарукавники спецодежды семафорили “к работе готова!”
— Пирожки! Мороженое! - зазывала она прохожих и, подмигивая нам, сообщала почти шёпотом,- Завтра прибегайте к двенадцати, эскимо привезут...
И не было людей счастливей нас в предвкушении скорого праздника.
“Чёрная шапочка” медленно двигалась по коридору поликлиники и моих воспоминаний, унося с собой морозный вкус января и тополиный пух июня, навсегда прилипшие к призывному далёкому эху: “Мороженое! Кому мороженое? Подходите!”
