Проект "Жизнь" от @genyakuc. Миша. Жизнь "на бане"
Родителей Миша не помнил. Только смутная картинка, в которой большой добрый человек крепко прижимает его к груди. Колючая шинель царапает Мишке щёку, и он плачет, наверное, потому что мужчина говорит:
– Не плачь, сынок! Мещеряковы не плачут!
Это и всё, что Мишка помнил из раннего детства.
Ему казалось, что в этой крохотной каморке под вокзалом он жил всегда. Вставал с наваленного в углу барахлишка, пробираясь между спящими детьми, такими же, как он сам, беспризорниками, выходил «на бан». «Жить на бане» среди беспризорной детворы считалось «козырно».
Это не «на путях», когда ни крыши над головой, ни права «работать», побираясь и воруя на перроне и в поездах, от этой станции и до следующей в обе стороны. Мишка точно знает, каково это: он сам выживал «на путях» лет до пяти.
***
Примерно в шесть Мишка заболел. Его трясло от озноба, душил кашель, но работать-то надо.
– Подайте, Христа ради! – таясь от проводников, Мишка влезал в поезд, брёл по вагону, иногда падал. Вставал, шел дальше.
Провалившись в очередное забытьё, малыш очнулся уже в больничке. Подхватился с кровати, заплетающимися ногами сделал пару шагов и упал, больно стукнувшись о железную дужку соседней кровати.
– Ты что, милок? Куда это ты? Вот так, ложись, ложись, деточка. Вон сестрёнка твоя спит, выздоравливает. И ты спи!
Подтыкая со всех сторон одеяльце, женщина приговаривала-убаюкивала.
– Какая еще сестрёнка? – сонно подумалось Мишке.
Утром в палату пришел врач. Палата огромная, как вокзальный зал ожидания. Белые перегородки, койки, на соседней девочка лет четырёх-пяти. Беленькая, синеглазая, как и сам Мишка.
– Ну что, герой? Как вас записывать будем? Как тебя зовут? Фамилию вашу знаешь?
– Мещеряков я. – Мишка глядел на врача исподлобья. Прикидывал, куда бежать, если начнут бить. Беспризорников били часто, дело привычное.
– Мещеряков? Вот и хорошо. А по батюшке?
Мишка молчал. Доктор обратился к девочке с соседней кровати:
– Верочка, как папу вашего звали?
– Папа.
– А мама как папу называла?
– Андрей. – Верочкины глаза стали мокрыми. Мокрость ползла по белым щекам, капала с подбородка. Мишка не выдержал и тоже завсхлипывал.
– Ну что ж ты, герой… Разве Мещеряковы плачут? – от этих слов Мишка заревел в голос.
Доктор, ощупывая мальчика, простукивая со всех сторон и влезая в рот деревянной палочкой, продолжал говорить:
– Тебе сильным надо быть, Михаил Андреевич. Ты теперь главный в семье. Выздоравливай и о сестрёнке заботься! У неё здоровье слабое.
Ничего не понимающий Мишка покорно открывал рот, дыша-не дыша по команде.
– Ты кто? – спросил Мишка Верочку, когда все взрослые ушли. – Ты тут откуда?
– Мы ехали, ехали, в госпиталь, папу хоронить. Мама заснула, спала и спала… – от Верочки ничего больше добиться не удалось.
Ясность внесла санитарка:
– Так ты не помнишь ничего, детка? Вы с мамой и сестрёнкой ехали в поезде. Маму призвал Христос, а вас, болящих, сняли с поезда. Вылечат, и в приют поместят.
Наверно, он упал в вагоне, и его приняли за сына умершей женщины. Потому и не бьют: думают, что он домашний.
В больничке было хорошо. Кормили похлёбкой, настоящей, горячей.
Но в приют Мишка не хотел. Оклемавшись, прихватил одеяло и полез в окно за ширмой.
– Миш! Миша! А меня? – Вслед, пыхтя и соскальзывая, лезла Верочка. – Я с тобой!
Так двое малышей, один из которых знал только свою фамилию, а другая – только имя своего отца, стали братом и сестрой.
Вокзала Мишка не узнал. Это был совсем другой вокзал, и где же теперь искать свой?
Мишка пробовал идти по путям, таща за собой Верочку. Ничего не вышло: Вера быстро уставала и засыпала на насыпи. Пришлось вернуться.
Беспризорников на этом новом вокзале Мишка отыскал быстро, попросился в компанию. Брать поначалу не хотели: кошельки подрезать не умеет, только и может, что просить. Девчонка не умеет вообще ничего, нахлебница. Миша уговорил: дайте один день, не гоните. Буду просить. Всё принесу вам, до крошки. Только Веру накормлю.
Но мальчику в больничном белье никто ничего не подавал, люди только косились и озирались в поисках городового. Спрятавшись за высокую спинку скамьи, дети решали, как быть:
– Миш, покажи, как надо. Я буду просить сама.
– Ты не сможешь! Ты маленькая. Поймают и заберут в приют!
Оказалось, сестрёнка умеет быть настойчивой. Скоро тоненькое и тихое «Подайте, Христом-Богом прошу!» зазвучало в зале ожидания. Красивой и чистенько одетой маленькой девочке с голубыми ясными глазёнками подавали охотно.
«На бан» их взяли обоих. Держались дети всегда вдвоём, оба просили милостыню. Ничей кошелёк Мишка так ни разу и не украл. Только одежду с бельевых веревок тащил, для себя и для сестры. Жили по негласным законам беспризорников: ежедневный доход в общий котёл, утаить – ни-ни, от заградотрядов ДЧК, уже появившихся и в Ростове, и вовсю отлавливающих ничейную детвору по поездам и вокзалам, скрывались все вместе. Ну а так – каждый сам за себя.
продолжение следует