Городские сказки: Полулунные байки
Говорить ерунду не задумываясь получается у меня лучше всего.
Макс Фрай
На границе седьмого и восьмого лунных дней, ровно посередине между новолунием и полнолунием, мы с Ка устраивали особую игру. Из-за строгих правил она превратилась в своеобразный ритуал и, как и всякие такие штуки, что-нибудь меняла в устройстве Мироздания.
В нашем случае это была луна.
Так уж получилось, что именно в полнолуние мы чувствовали себя лучше всего. Мир будто становился на нашу сторону, осыпал удивительными возможностями и неслыханной удачей, а магических сил, казалось, хватало на то, чтобы целую Вселенную вверх тормашками перевернуть. Всё, что мы затевали, непременно удавалось, будь то яблочный пирог, покупка редкой книги или дальняя поездка в заброшенные места, полные мистики.
Но луна бывала полной всего один-два дня в месяц — явно недостаточно для наслаждения чудесами. Мы долго думали, какую бы такую жертву принести серебряной богине, чтобы заручиться её поддержкой хотя бы на неделю. Вариант с кровью нас не устраивал категорически, и в итоге мы сошлись на игре.
Думаете, она была безобидной? Лишь менее кровавой — но и здесь не обходилось без жертвы: наших собственных сил, вплетённых в слова. Это помогало луне быстрее вырастать до полного обличья — не внешне, а внутренне, энергетически.
Для себя мы звали игру полулунными байками. Для остальных любопытствующих она была ерундой.
Честно говоря, так всё и происходило: мы брали чай, садились друг напротив друга и по очереди, по два-три предложения, выдавали ерунду. Но ерунда была не абы какой, а ограниченной тремя строгими «нельзя»: нельзя делать долгих пауз; нельзя говорить ничего постороннего; нельзя оставлять без внимания хоть одно слово из списка.
Этот список мы каждый раз составляли по-разному. Иногда записывали первое, что приходило в голову. Иногда открывали словарь и выбирали по десятку слов на какую-нибудь букву. Иногда листали книгу и наугад тыкали пальцем: упомянуть это, это и вот это.
Сегодня мы взяли названия песен группы «Кукрыниксы», по одному альбому на каждый кусок ерунды, итого восемь ерунд за ночь почти без остановки.
Не менее важным игровым моментом был чай — только уместный, подходящий под время года и общее настроение. Например, зелёный, с тонким ароматом розы — как раз для разгара прохладного лета. Правда, мы ни разу не пробовали проводить ритуал с неуместным чаем, но лучше не рисковать. Это как с крыши прыгнуть: можешь остаться цел и невредим, а можешь и умереть.
Мы взяли чашки, уселись на ковёр в большой комнате, погасили свет: сегодня нашей лампой будет половина луны. Настала пора тянуть жребий. Обычно мы подбрасывали монету, но временами с ней выходила целая история: иногда эта пакостница убегала под диван и растворялась в пыли, или вставала на ребро три раза подряд — а через три раза перестаёт действовать любой «решатель», — или вообще зависала в воздухе. «Жертвоприношение» приходилось откладывать: видать, так само Мироздание намекало, что момент не подходящий.
Сегодня всё обошлось, монета упала как положено. И начинать выпало брату.
— Серебряный нынче сентябрь, — вдохновенно завёл он. — Когда уже ясные дни наступят?
— Время-то быстро летит, главное — сохранять движение, — тут же откликнулась я. — Однако на всякий случай знай, что этот белый свет — настоящее чучело, губит людей, не зная совести. Это, например, и случилось с девятой ротой призрачных странников, они мне сами рассказывали.
— Хорошо хоть каждый успевает оставить последнее письмо, чтобы всех предостеречь и научить, а то бы мы и не знали, как спасаться от чёрной невесты.
— Тут надо отыскать правильные параллели, тогда и жить станет проще, вопреки каждому столкновению с жестокой реальностью, — я постаралась придать своему голосу поучающе-снисходительный оттенок.
Ка вздохнул:
— И всё же я бы многое отдал за твои счастливые глаза.
С одним альбомом покончили, луна, почуяв добычу, начала тянуть из нас энергию, преобразовывая себя из полукруга в целую фигуру. Теперь можно было перевести дыхание, сделать по глотку чая и прочитать следующий список песен-слов. На этот раз заводила я.
— Мой бог! Этот мир — настоящий ад для героев. Ни сна, ни отдыха, сплошные сражения, ведь зло какие только обличия не принимает: то чёрный ворон, то ангел с грязным лицом.
— Люди страшатся не то что на улицу выходить — свой день рождения праздновать, — возмущённо подхватил Ка. — Прячутся, бедные, по углам, не надеясь проснуться живыми. А если где музыка раздастся, пиши пропало.
Воцарившееся молчание и испуганные глаза говорили сами за себя: у Ка оборвалась фантазия. Кажется, сейчас именно нам придётся писать пропало.
Я бросила взгляд на листок и поспешила вытащить нас из пугающей ситуации:
— Ливанёт дождь; а он, ты знаешь, смывает всё, то есть абсолютно всё, оставляя белое пятно вместо целого мира. Это ещё одно из обличий зла — и не надоедает же ему!
Ка благодарно кивнул и продолжил уже сам:
— Тут спасают только семидесятники — наши всадники света. Лишь покажутся на горизонте плащи цвета ночи — мчатся на конях, чтобы уничтожить его приспешников.
— А сам тёмный господин бессмертен; да у них на этот случай клетка специальная заготовлена, — завершила я. С укоризной взглянула на брата: что ж ты так, едва не сорвал ритуал?
Он виновато покачал головой, хлебнул чая и вопросительно поднял брови: продолжаем?
— Странные нынче дни. Дождь так и льёт, подпитывая жадное море; того и гляди разольётся, смоет всё, — на его лице явственно читалось волнение за неизвестный городок возле моря. Это была одна из важных частей игры: неподдельные эмоции, чтобы всё по-настоящему. А иначе никакой жертвы не выйдет.
— Да не беда это, не печаль, — заверила я. — Там, на высоких этажах, обитает не кто иной, как сам Творец, а он, ты знаешь, тип беспокойный, нашей судьбой озабоченный. Дороги вмиг восстановит, в изоляции не останемся.
— Говорят, у него есть какая-то тайна, — прошептал Ка. — Правда, узнать её сложно. Надо застать тот самый миг, когда звёзды, ночуя над нашей головой, отбрасывают тени на его окно.
— А я эту тайну знаю, — тон получился насмешливо-высокомерным, то что нужно. — В такие тёмные ночи он по раскрашенной душе своей водит кистью, нанося узоры, что становятся нашим прошлым, настоящим и будущим. Так что всё в этом мире решено заранее.
Ка одобрительно кивнул. Выдохнув, я взглянула на следующий список. Здесь слова никак не желали принимать единый облик, разбегались кто куда. Пауза затягивалась. Я растерянно подняла глаза, поймала такой же растерянный взгляд брата: «сходить» вместо меня он не мог — и уцепилась за тончайшую нить.
— Есть у меня в запасе сказка. Жил тут один фаворит Солнца; по слухам, фамилия у него была Есенин.
Показав большой палец, Ка подхватил:
— А среди его друзей ходили сами кошмары, танцующие на лезвии бритвы. Не люди, не твари, а сущее наказание. Любую нежность отвергали, признавали своими избранниками только полуденные тени.
— Но уж если они начнут выплетать замысловатый танец, — я восхищённо зажмурилась, — такой кайф всех вокруг накроет — хлеще чем во время представления теней в театре. Наша музыка и наше кино ни в какое сравнение с этой кошмарной магией не идут — так всегда утверждал Великий Спутник.
Четыре альбома остались позади. Ещё столько же — и финал. Дотянуть бы!
Брат выдохнул, допил чай ровно до половины кружки и несколько секунд вглядывался в лист. Я уж начала волноваться, не закончились ли у него идеи. Но он усмехнулся и пожаловался:
— Тёмный город нас окружает, ох тёмный! Здесь всегда холодно до лязгающих зубов, даже две горячие звезды не в силах растопить этот лёд.
— А по ночам слышны таинственные шаги, — в ужасе прошептала я. — Говорят, это мастер-киллер пробирается на ночной карнавал в поисках очередной жертвы. Но рано или поздно Вселенная пойдёт на крайние меры, и его ожидает падение.
Ка заметно приободрился:
— Тогда уж никто не помешает мне создать мой новый мир, — и выдохнул неожиданно печально: — Хотя всё это смахивает лишь на песню наивного человека.
Я взглянула на список и почти физически ощутила, как улетучивается вдохновение. Примет ли луна не очень искрящуюся ерунду? Глоток зелёного чая придал мне сил — но всё же на захватывающий рассказ не хватало.
— Знаешь, ведь для меня это чужое небо, — задумчиво-печально протянула я. — Моя истинная родина — фотография.
— Я — несчастный герой из другого мира, рождённый в страшном колдовстве, — продолжил рассказ-исповедь Ка. — Мать моя — звезда, отец — феникс. Чтобы я мог появиться на свет, они потухли, как залитые водою огни.
Тоска выдуманного героя проняла до глубины души, на глаза аж слёзы навернулись. Я торопливо смахнула их и закончила:
— Мечтаю я лишь об одном — вернуться в привычные иллюзии, где я родился и где мне предстоит угаснуть. И лишь нужная падающая звезда расчертит небосвод, как синим льдом загорится моя свеча, и я уйду, растворяясь в пространстве с каждым шагом.
Брат опустошил чашку ещё на половину — то есть оставил лишь четверть. Мы близились к концу: оставалось два списка.
— Не спеши, пожалуйста, — устало попросил Ка. Я едва на шарахнулась: что он мелет? — но секундой позже поняла, что это была фраза с листа. — Это не беда, что предстоит идти долгой дорогой.
— Просто дождись уходящей в ночь, она раскроет для тебя лунный свет, и дорога станет короткой, — посоветовала я не очень вдохновенно. Сглотнула, растерялась: дальнейшие слова не хотели складываться, — и брат подхватил:
— Но запомни: только смех удержит тебя на ломком луче. А если ты такой невезучий, что сорвёшься на самой окраине земли, просто закрой глаза.
Я осторожно взглянула: можно ли прервать? И добавила:
— Тогда всё это будет просто сон, и ты не увидишь, что такое солдатская печаль.
— Хотя откуда тебе знать, что мои слова — не ложь? — финальным аккордом усмехнулся Ка. Попросил озабоченным взглядом: потерпи, последняя ерунда осталась.
Я кивнула — куда мне было деваться? Допила чай и уныло пожаловалась:
— Как твои дела? Мои катятся под откос.
— Страхи нападают днём и ночью, грозясь разрушить хрустальный мир, и никакие колокола от них не спасают. А я всего лишь хотел исполнить мечту здесь и сейчас, пока не минуло сквозь пальцы полжизни, — поддержал Ка. Я устало потёрла переносицу.
— Не думал, что режиссёр Мироздания — такая уж сложная работа, — подождите-ка, а почему она сложная? Я с не очень уместной тревогой подняла глаза.
— Оказалось, жизнь бывает разная, и за ней не так просто уследить, — немного разочарованно, как того требовали эмоции, пояснил брат. Я усмехнулась из последних сил и завершила — немного невнятно, но это всё же ерунда, а не обыкновенный рассказ:
— Что ж, вам пора подавать сигнал С.О.С.: я объявляю войну.
Вот и всё.
Вернее, почти всё. Ка отсчитал на пальцах семь с половиной секунд и выдохнул:
— Готово.
Теперь можно было с облегчением рухнуть на ковёр.
Так уж получалось, что во время каждого ритуала я приносила слишком большую жертву: чересчур много сил отдавала байкам, почти наполовину улетала в окно вслед за луной. Вот и чувствовала себя выжатым лимоном, даже хуже — его сухой жёлтой шкуркой.
Ка твердил, что пора научиться контролировать себя, отслеживать уходящую энергию: сколько, мол, лет уже колдуешь, а до сих пор новичок-новичком. Ему-то повезло, он едва ль не с рождения ощущал энергетические потоки, мотался между мирами на раз-два. Ну а мне досталась земля и реальность вокруг. Потому бытовые дела слушались одного взгляда: вещи чинились, обед готовился, квартира мылась, цветы поливались.
О, цветы — это вообще отдельная песня. По словам брата, они в потоках куда большие профи, чем даже он сам, и просто необходимо иметь их под рукой как дополнительный источник жизненных сил.
Слава Мирозданию, таким источником умела пользоваться и я. Вот и сейчас достаточно было пару минут полежать на ковре под маленьким сливовым деревом, чтобы быть готовой самостоятельно доползти до кровати и уснуть.
Половина луны за окном давно скрылась, но комнату наполнял свет. Вставало солнце; к счастью, абсолютно целое.