Вниз и Наружу
Фиолетовая дорога нервно приплясывала и дымилась в серо-зелёном свете. Самый разгар жесточайшей жары. Ни одно дуновение не нарушает мертвенную тишину раскалённого воздуха. Изнывающее тело просит хоть малейшего движения воздуха, хоть каплю какой-нибудь жидкости. Но не в правилах этого края уступать мольбам, что-что, а это уж я уяснить успела.
Стало ещё жарче. Моё тело давно перестало ощущать перемены температуры, однако я почувствовала, как по моим рукам стали стекать струйки расплавленного песка, до того раскалилась грязно-оранжевая глиняная насыпь, на которой я лежала. «Надо бы поднять руки» - промелькнуло у меня в голове, - «а то жар спадёт, стекло ведь потом от рук не отдерёшь» Но сил пошевелиться не было никаких. Вернее, силы, конечно, были, по словам моего амбивалента , я – редкий экземпляр, который способен о чём-то думать в моменты отключения .
Дело в том, что я не привыкла жить без часов, был бы у меня теперь хоть мой старенький будильник, чтобы исчислять время в его сбивчивом тиканье… Но здесь время упразднили уже давно. Будь я дома, на Земле, сказала бы – миллион лет назад. Но здесь нет времени: нет лет, тысячелетий, веков, секунд, и прочего, чем я так привыкла измерять расстояние, возможность, цель. И вот теперь, когда по индикому объявили о грядущем отключении я была не готова и еле успела выбежать из машины. Через несколько шагов я почувствовала, что бегу как будто по пояс в воде, или, лучше сказать, в меду. Я почти сразу повалилась навзничь, но потом, путём нечеловеческого напряжения мне удалось водрузить своё тело на насыпь, в тень.
Что было бы, если бы я не успела? Должно быть через пару циклов отключений, или может даже когда зайдёт Аниматум, начнется ночь, и над материком разольётся животворная прохлада.. или когда ещё в следующий раз кто-нибудь отважится совершить прогулку по этой дороге.. словом, когда-нибудь здесь обнаружили бы старую машину с обугленным трупом за рулём.
Я лежала и думала об этом без малейшего содрогания. Жаль, что мои мысли не засыпали вместе с моим телом в моменты отключения, чаще всего меня это несказанно мучило – лежать в абсолютной тишине, никакой возможности пошевелиться или открыть глаза, в постоянном красноватом свете сквозь кожу. Лежать и думать. Порой, на мои закрытые веки набегали тени, дома я подумала бы про тени от облаков, но на Маору все облака давно устранили – за ненадобностью. Я долго не могла привыкнуть к этим теням, полагая, что это какое-то живое существо склоняется надо мной. Я, как в страшном сне, пыталась встать, убежать, закричать, открыть глаза, но все мои усилия и вопли разлетались в мелкие осколки, встречаясь с нерушимой стеной неповиновения моей собственной плоти. Теперь я уже привыкла к бродячим теням и не беспокоилась, приписывая их движению занавесок или листьев над головой.
Сейчас мне даже не нужно было открывать глаза, чтобы описать окружающий меня пейзаж, я наблюдала его пожалуй…да, с прошлого рассвета (с него, по моим подсчётам, прошло около двух земных «суток»). Кругом – тёмный лес, выжженный беспощадными лучами Аниматума, высокие стволы покрыты толстым слоем гладких, блестяще-чёрных углей. Тёмно-лиловая дорога тянется высоко-высоко вдаль, к голубоватому изгибу верховорота, и, несмотря на все холмы и повороты, неизменно заканчивается миражом – стоящей в низине голубой водой. Дорогу от леса отделяет высокая насыпь красной глины. Я не успела разглядеть дерево, под которое повалилась при отключении, но, судя по приятному щекочущему ощущению на лице, я легла под Фареллией. Это её светло-зелёные листья, по форме напоминающие гигантские страусовые перья, заботливо опустились на мои щёки, защищая от полуночного жара. Я даже слегка улыбнулась, когда представила, как сверху склоняются, под тяжестью огромных синих бутонов, мясистые упругие стебли. Фареллия… самое прекрасное создание на Маору.