Выбор 35
Глава 6
Лениво упирающийся разбойник болтался как тряпка, дергаемый из стороны в сторону дружинниками Свенельда, волочащими его с напускным усердием на торговую площадь. Людская толпа пестрела разноцветными островками одежды.
Ближе всех к помосту расположилось кордовское посольство, выделяющееся напряженностью лиц и не свойственной киевлянам роскошью. Представители городской торговой общины, обособившись благородной группой, одобрительно перешептывались, приветствуя предстоящее справедливое наказание вора. Черным островком замерла монашеская свита Адальберта, привычная к публичным экзекуциям.
Дружинники из войска Свенельда, обеспечивающие охрану порядка расслаблено взирали на собравшуюся толпу, напрягаясь лишь, когда их взгляды встречались с воеводой. Ярополк, плотно прижавшись к ноге опекуна, с интересом наблюдал за происходящим. Сын Свенельда Лют расхаживал перед отцом, не в силах унять лихорадку нетерпения. Толпа росла на глазах за счет прибывавших горожан, увеличивая количество праздных зевак, надеявшихся на развлечение.
Пойманного разбойника подвели к Свенельду. Пленник смотрел себе под ноги. На обнаженной голове, выбритой наголо, пульсировала жилка, выдававшая тщательно скрываемое волнение.
— Это тот человек, который обокрал вас? — картинным жестом Свенельд указал на пленника, обращаясь к кордовским послам. В пафосном тоне и многозначительном движении руки чувствовалась излишняя напыщенность, адресованная толпе.
— Не совсем, — Иаков поморщился, от слишком громкого голоса Свенельда и высокомерного тона, к которому не привык. Слова воеводы звучали так, как будто виновным был кордовский посол. — Этот человек содействовал тому, что вор скрылся, но сам он ничего не крал.
— Это одно и то же. — Свенельду хотелось продемонстрировать свое всевластие перед посольством, и вдаваться в затяжное разбирательство он был не намерен.
— Кто твой сообщник? — Воевода обратился к пленнику все тем же тоном, не терпящим возражений. Мужчина неловко пожал плечами, изображая на лице глупую усмешку. Если бы гримаса не выглядела жалкой в окружении свирепых стражников, держащих вора, Свенельд мог бы оскорбиться, но только брезгливо сморщился.
— Может ему устроить пытку, и он выдаст сообщника? — Поспешно вступил в разговор Иаков. На его лице вспыхнула надежда вернуть украденные деньги.
— Мы наслышаны об искусстве мучать людей, широко распространенном в ваших краях, но испытывая нестерпимую боль человек, расскажет вам любую историю, будь то правда или ложь, лишь бы избежать страданий. — Свенельду не хотелось идти на поводу у гостей. Хозяин сейчас он и поступит так, как велят здешние законы. Кроме того он не любил торгашей, становившихся во время правления Ольги серьезной силой. Деньги начинали цениться больше, чем бесстрашное сердце и искусный меч. Любая потеря этих денег делала купчишек слабее.
— Но... — Повисла в воздухе затянувшаяся пауза. — Этот вор нанес оскорбление нашему воину. Он отрубил ему руку, и должен по закону получить те же увечья. – Свенельд с превосходством взглянул на торговца.
Пленник скривился еще больше. — Только пальцы. Обращаю ваше внимание, только пальцы. — Произнес он торопливо.
Гримаса на его лице выглядела комично, но страха в глазах не было. В толпе прошелся легкий смешок. Дружинники силой выставили его правую руку вперед, подставляя под удар меча.
— Можно левую, правая рука мне как то нужнее. — То ли в шутку, то ли всерьез прокричал пленник. В толпе раздался неприкрытый смех.
— А может обе? — Свенельд замахнулся мечом, с наслаждением наблюдая, как вор щурится, глядя на отблески света в зеркально отполированном клинке.
Воевода перевел взгляд на Ярополка, колеблющегося между ужасом предстоящего увечья и любопытством новых впечатлений, и неожиданно для всех опустил меч.
Княжич съежился от тяжелого взгляда опекуна, не в силах скрыть животный страх. Свенельд при любом удобном случае стремился унизить воспитанника под видом наставлений, словно мстя всему роду Игоря.
— Ярополк, пора тебе ощутить, как рубится живая плоть. Исполни завет деда: «Защищай себя, защищай своих». Руби этому негодяю руку. — Свенельд с удовольствием наблюдал, за меняющимся лицом Ярополка. Его голова втянулась в плечи, сам он ссутулился, стараясь, стать меньше, как будто это могло помочь спрятаться.
— Давай, давай. — Усмешка отразилась на лице Свенельда.
— Руби его! — Вторил отцу Лют, визгливым голоском.
Дружинники улыбались, стараясь не выставлять напоказ внезапно возникшее веселье.
Ярополк робко вышел из толпы, взяв предложенный воеводой меч. Рукоять стала скользкой от вспотевшей ладони. Ему еще ни разу не приходилось рубить человека. Свенельд заставлял его убивать животных: кошек, давить цыплят руками, дабы княжич не боялся смерти. Даже эти казни вызывали в душе Ярополка ужас и смятение. Сейчас ему предстояло отрубить руку живому человеку.
Пленник смотрел прямо в глаза, не отводя взгляда, как будто чувствуя слабость мальчика. От этого становилось еще страшней. Ярополк начал мысленно читать молитву, которой его научила бабка — княгиня Ольга. Ему помогали молитвы.
Он, когда было тяжело или страшно приходил к Ольге. Княгиня жалела внука и стремясь искренне помочь, приобщала к христианству. Мальчику нравились православные молитвы и обряды. Они умиротворяли и дарили счастье.
Ярополк отвел взгляд от лица пленника. Теперь он видел перед собой только его руку. Сознание фиксировало мельчайшие детали – вздувшиеся вены, грязные обломанные ногти, темные волосы. Тонкие крючковатые пальцы слегка подрагивали, выдавая волнение пленника.
Ярополк замахнулся, и замер в этой позе не в силах опустить меч. Он мысленно несколько раз начертил путь клинка, представил рвущуюся плоть, брызги крови, услышал крик. Оцепенение сковало мышцы, и ни какая сила не способна была изменить положение меча.
— Руби уже, каженик! — Прокричал Лют с остервенением и нескрываемым превосходством.
Свенельд удовлетворенно хмыкнул, глядя на сына. Его наследник не дрогнул бы. — Руби, телок. — Поддержал воевода Люта громовым голосом.
От этих окриков Ярополк впал в еще больший ступор. Вокруг звучал неприкрытый смех и шутки.
— Вор околдовал княжича!
— Княжич кол проглотил!
Хоровод оскорблений закружил Ярополка, вызывая приступ тошноты и непреодолимое желание бросить тяжелую железяку, выскальзывавшую из потных ладоней. Хотелось заткнуть уши, отгородившись тишиной от все возрастающего гула насмешек и оскорблений. Мальчик поднял голову в небо, пристально вглядываясь в редкие белые облака, со слабой надеждой получить помощь от всемогущего Бога.
— Молчать всем! — Знакомый голос, от которого вдруг стало тихо, как в ночном лесу, сотряс воздух. Звук был не громкий, но решительный и наполненный неудержимой ярости. Ярополк медленно опустил меч, глухо стукнувший острием о деревянный помост, и увидел за спиной Святослава.
— Пошли из этого балагана. — Святослав обхватил сына за плечи и повел в сторону.
— Тьфу ты, нежности сопливые. — Свенельд проскрипел сквозь зубы, но осекся, встретив наполненный ярости взгляд князя.
— Руби ты, Лют! — Прокричал воевода, вкладывая в крик всю свирепость, адресованную Святославу, которую невозможно было продемонстрировать явно.
Лют, с не скрываемым наслаждением, кинулся исполнять волю батюшки, подобрав брошенный Ярополком меч. Зеваки затихли, предчувствуя яркое зрелище.
— Стойте! — Тишину пронзил женский крик. Из толпы вперед шагнула девушка. — Это из-за меня он изувечил вашего воина и наказание должна понести я.
Люди расступились отодвигаясь от неё, как от прокаженной. Раскрасневшиеся щеки, выбившиеся из под платка локоны, и пыльное крестьянское платье, говорили о поспешности, с которой она стремилась на суд.
Иосиф пристально вглядывался в лицо девицы, не узнавая в ней сорванца, лихо утащившего их денежки.
Лют остановился в нерешительности не зная, что делать дальше. Свенельд недовольно нахмурился, пытаясь осмыслить возникшие в ситуации изменения. Девушка подошла и встала рядом с пленником.
— Какого лешего … — вор досадливо затряс головой, зло глядя на ту, которая пыталась его спасти.
— Это она украла деньги! — Завопил Иосиф. Он не узнал девушку, но зачем ей наговаривать на себя. Если деньги действительно украла она, то появляется шанс их вернуть.
— Это ничего не меняет. — Свенельд не любил, когда рушились выстроенные им планы. — Мы обязаны отомстить за увечье, нанесенное нашему дружиннику. Руби, Лют.
Лют, разочарованный отменой развлечения, воспрял духом, и кровожадно облизываясь, поспешил привести приговор в исполнение.
Святославу не нравилось происходящее. Все это вызывало, какое-то брезгливое отторжение. В действиях Свенельда прослеживалось не желание достичь справедливости, а возможность показать свое могущество.
— Беги к бабке Ольге. — Князь подтолкнул сына в спину, придавая ему ускорение. Он знал, что после такого потрясения Ольга будет лучшим утешителем.
— Остановитесь! — Святослав направился в центр судилища. Он уже решил, что сделает все так, как не хочет Свенельд, и пусть только воевода попробует ему перечить. Он умел в нужные моменты показать всем, кто здесь великий князь и правитель Киева.
— Своей волей великого князя земли киевской повелеваю! Девушку передать купцам, дабы они могли вернуть свои деньги. Пленника отпустить, потому как нельзя за одно и то же деяние наказывать дважды. Один раз девушку, другой раз ее друга.
Свенельд хотел было, что то возразить, но видя каменную решимость в лице Святослава, зло скрипнул зубами, и просипел, растягивая слова и глотая окончания, замершим в ожидании дружинникам. — Исполняйте волю князя.
С хищным прищуром воевода посмотрел на довольно ухмылявшегося Святослава, и резко повернувшись, стремительно пошел прочь, уводя за собой своих дружинников.
Двое из них отпустили пленника и подхватили под руки девушку.
Вор замер в нерешительности. Его кулаки нервно сжались. Казалось, что он готов с голыми руками броситься на стражников и освободить пленницу.
Святослав заметил, что может произойти непоправимое. Он опустил свою руку на плечо мужчины, и крепко сжав его, покачал головой из стороны в сторону.
— Не надо ничего делать. — Слова Святослава звучали тихо, но сурово. Он железной хваткой держал пленника, который с досадой и сожалением смотрел, как стража уводит его спасительницу вслед купцам. Девушка обернулась и задорно подмигнула своему дружку. На ее лице не было ни тени испуга.