Не водевиль в трёх действиях. "Восемь отражений". Проза. Действие 1-е...
На самом деле рассказ не мрачный, как может показаться в начале... А в самом конце я даже обещаю смысл... )
***
Сегодня я готовлюсь к смерти. Даже с работы ушёл пораньше. Уже давно клеить подарочные коробки и комплектовать в них дорогое вино стало для меня испытанием. Я трудился, как каторжник. Каждый день видел эти бутылки лёгкого, благоуханного напитка, держал их в руках, а попробовать возможности не имел. Это тоже убивало меня, но, конечно, не так, как всё остальное. Впереди, вместо течения жизни, было ничто. Позади тоже. Я стал призрачным человеком, потерявшим нить, суть, смысл, выработал привычку обвинять в своих ошибках других, даже посторонних людей.
Пессимистично навалившись на дверь и выйдя из душного подвальчика, где я дневными и ночными сменами пропадал за кипой разноцветного картона, я отправился к фонтану на Тургенева. Это был мой любимый парк. В тени неизменно голубых елей каждый мог найти себе приют, там его находил и я. Настроение стремительно понижалось, впрочем, как всегда, к полудню в будний день. Во всяком случае, ещё ни разу за последние пять лет, я не выходил с работы в благодушном жизнеощущении. С друзьями у меня не клеилось, хоть и было их всего двое. Создавать и поддерживать отношения в коллективе, было для меня непосильной задачей, которую я и не стремился решать.
Я, привыкший к отчуждению, выбрал подходящую скамейку в парке, расположенную в отдалении, в таком незаметном местечке, чтобы ничто не могло отвлечь меня от чтения. В новоприобретённой книге английского автора Дж. Алека, с впечатляющим названием «Кровью горы Инди», не было ничего, что могло пробудить интерес, хотя аннотация к рукописи гласила иное. Я словно интуитивно выбирал такие книги, мусор, не подлежащий выносу. Чаще это были фантастические истории, каких миллион.
Вдруг стало жалко денег, выброшенных впустую. Я отложил бесполезную книгу в сторону и уже собирался пойти, но неожиданно почувствовал посторонний взгляд, пригвоздивший меня к месту. Неспешно ко мне приближалась старая женщина, обвязанная цветастыми платками. Пока она шла, у меня было достаточно времени рассмотреть её с ног до головы. Волосы старухи, местами с проседью, были сплетены в косу, отдельные волоски которой выбивались, придавая причёске неряшливый вид. На ушах болтались увесистые золотые серёжки. Других украшений на ней не было. Глаза её смотрели прямо на меня, практически не моргая. Правый заплыл бельмом, и издали, казался, совсем бесцветным. Всё моё существо, нетерпеливо толкало под ребро, побуждая бежать прочь от косматой ведьмы, словно был я не взрослым мужчиной, а мальчишкой, писающим в штаны от страха.
Постепенно та подошла вплотную ко мне, уперевшись своими коленями в мои. Цыганка, как я догадался по бесцеремонному поведению и цвету кожи, некоторое время просто улыбалась, а потом вдруг дотронулась до моей щеки и произнесла беззубым ртом.
- Никогда не найти тебе истины. Как бы близок не был ты к ней, она будет ускользать.
Рука старухи скользнула вниз к шее, и её пальцы сомкнулись в том месте, где располагались мои похолодевшие гланды. Мне стало страшно настолько, что я боялся даже пикнуть. Её белый глаз пронзал меня насквозь, и было в этом моменте что-то мистическое. Я почувствовал себя ничтожно маленькой песчинкой по сравнению с глубоким бездонным оком, прикованным ко мне, и выжигающим дыру в середине лба. Управлять собой я не смел, быть может, я вообще больше не являлся собой, а как будто частью этой незнакомой мне женщины. Воздуха катастрофически не хватало, и я старался вдыхать, что было силы, но не мог, лишь истерично трепыхаясь в чужих руках, глотая кислород судорожным ртом. Через несколько минут, или мгновений, или часов (я выпал из времени) слёзы хлынули из моих глаз. В этот момент цыганка отступила и, бросив мне вслед, неразборчивую фразу, ушла.
С трудом добравшись до дома, где меня ждал голодранец кот, я почувствовал себя в безопасности, как социопат. Больше в квартире никого не было, что оказалось мне на руку, я не хотел откладывать свою смерть на потом. Шея немного припухла в тех местах, где бесчинствовала бродяжка. Ранее мне не приходилось испытывать на себе силу женских рук, разве что их ласку.
К великому свершению своего замысла я успел подготовиться заранее. Повернул ключ и открыл дверь, за которой меня уже поджидали атрибуты самоубийцы. Стул стоял посреди комнаты, а прямо над ним свисала верёвка, крепко зацепленная у основания люстры. Я не надеялся, что люстра выдержит семьдесят килограммов веса, но предполагал, что к тому моменту, как она рухнет, я буду уже мёртв. Сейчас в последний раз зеркалу предстояло отразить в себе всё отчаяние моего лица и восторг души, готовой покинуть тело.
- Господи, прошу убить меня или я сделаю это сам, - я заплакал. Слеза скользнула по щеке, словно убегая, спасая себя от гибели. – Жизнь невероятно длинная штука. Как мне удалось прожить эту длинную, скучную, сухую жизнь? Тридцать три, а я уже бесконечно стар. И единственно приятно сейчас то, что я имею силу всё вмиг прервать.
Несколько наигранно я опустился на колени и вздел руки к потолку.
- Господи, какое счастье, что ты предусмотрел моё желание жизнь свою остановить. Это честно. И можешь говорить: «Дурак ты, Альберт!» Пусть каждый назовёт меня идиотом, я всё уже решил.
Стул нетерпеливо ждал меня, взывал обратить на него внимание. Как-никак его роль в этом спектакле была не столь мала. Я взгромоздился на скрипучую деревяшку, не снимая обуви.
- Где моё безоблачное детство? Куда делось то счастливое время, когда я был мальчишкой? Почему не он отражается в зеркале напротив, а этот человек, невидимый для всех и никчёмный для меня?
Колени мои ходили ходуном, сердце барабанило в миндалинах, а нервный тик одолел оба глаза одновременно. Чувствовал я себя глупо. Стало на секунду любопытно, сохранится ли дурацкое выражение на лице, когда меня найдут обездвиженным и бездыханным человеком. Будет обидно, если все начнут покатываться от смеха, глядя на труп.
Я влез в петлю, глубоко вздохнул, пнул в бок своего деревянного свидетеля и умер...
... продолжение следует...