Випассана Дхамма Дулабха 8.8.8. Часть V. Групповая динамика, отношение к еде, выкрутасы с черноплодкой, сама Випассана и обмороки

Начало здесь, потом вот тут и здесь еще и там. 

Групповая динамика

Несмотря на полное отсутствие общения, общение было. Все же мы жили совсем не в отдельных бунгало со всеми удобствами, а в простом корпусе старого, хоть и обновленного лагеря. Туалетов было в корпусе, если не ошибаюсь, 6, душевых кабинок – 3 или 4. Были удобства и на улице, но мне лично туда было ходить лень. Кто-то ходил. А те, которые были как я, спешили попасть в душ и туалет первыми. Таким образом неоднократно случались конфликты взаимодействия и ожиданий. Где-то кто-то не заметил кого-то в очереди, кто-то тормозил, кто-то хотел чего-то определенного, не того, что от него ждали другие, чем вводил в заблуждение всех. Была и групповая динамика, когда одна хорошая идея быстро разлеталась по всей группе из 40 женщин. Так, например, случилось с обувью.

Перед входом в медитационный зал обувь надо было снимать. По-началу, все скидывали ее как есть, оставляя 40 пар разного вида и состава ботинок носами, естественно, ко входу в зал. Спустя несколько долгих и мучительных выходов “толпой овец” в ожидании пока каждая дойдет до своей пары, развернется на 180, влезет в обувку, еще раз крутанет 180, пытаясь не натолкнуться на соседку, и пойдет уже по своим делам, до меня дошло, что удобнее всего ставить обувь носками к выходу, по ходу движения, да еще и так, чтобы просто вплыть в нее, не останавливаясь. Спустя еще несколько медитаций мою идею подхватило думающее большинство. Через еще пару - остатки. Все систематизировались и упорядочились. И было это хорошо.

Другая хорошая мысль пришла не мне. Это было где-то в середине практики. На обед был всегда салат, суп и каша. И в одну миску все эти три вещи не помещались никак. Надо было совершать 2 захода, а то и 3, если хотелось добавки. Это было неудобно. Но в какой-то момент я заметила девочек, наливающих себе суп в чашку. ЭВРИКА! Это было так просто и так гениально! Я сразу подхватила эту идею и делала отныне только так. И уходила далеко на скамейки и ела медленно одна. Почти всегда, почти медленно, почти всегда одна. Так хороша была идея, что я даже не ненавидела придумавших это за то, что придумала не я. Какое-никакое - принятие и признание. 

 

Отношение к приемам пищи и опять - черноплодка

Ну как сказать. Такое дело – еда была для меня, вообще-то, главным развлечением. Во-первых, она чаще всего была вкусная. Во-вторых, в отличие от почти всего, что происходило на Випассане, она была откровенно разная. Нет, завтраки были почти одинаковые, салат “утренний” – морковь, изюм и яблоки, изо дня в день был один и тот же, чем порядком надоел под конец. Учитель запретил мне сыроедение, но я очень хотела хотя бы попытаться. Первый день получилось, но потом все пошло мимо. По утрам было зябко, хотелось горячей еды, днем было хорошо, но хотелось откровенно жрать, тяжести какой-то в животе хотелось, основательности, а это мог обеспечить только суп и каша. Несмотря на то, что салаты я себе намешивала чумовые, сдабривая их маслом, специями и соевым соусом. И лимончиком, да.

Есть хотелось много. Понятно было, что много есть не следует, но мне хотелось и я ела. Фрукты давали утром и вечером, а в обед просто было много еды. И сметанка. Я тогда отказывалась от молока, но в один прекрасный день решила позволить себе ложку. Это было прекрасно. В другой день я позволила себе утром намазать на хлеб сливочного масла, и это тоже меня развлекло. Я вообще развлекалась с едой как могла, изо всех сил, то переедая, то, опять ударяясь в “задания на день”, нагружая себе полпорции или специально оставляя что-то в тарелке недоеденным. На ужин всегда давали фрукты и молоко, можно было еще пить чай, а можно было пить лимонную воду, которая, вообще-то, предназначалась только для старых студентов, которым ни фруктов ни молока было не положено (хотя, как я поняла, некоторые ели и никто за этим отдельно не следил).

Иногда фруктов хватало на всех, иногда рядом с ними лежала распечатанная записка, сколько каких фруктов можно брать в одни руки. На записку я зыбивала. Я была жадная и хотела ухватить себе побольше. Ну а кто не успел, тот опоздал. Я вообще переедала, это было очевидно.

Так же откровенно не хватало разнообразия (несмотря на то, что оно, вообще-то, было). Мне было мало. И тут в игру вступала черноплодка.

Сначала я просто ела черноплодку. Но это быстро наскучило. Позже я стала фаршировать черноплодкой банан. Это было забавно, черноплодка вязала рот по-своему, это отлично сочеталось со вкусом сладкого и скользкого банана. Уже веселье. По вечерам я брала с собой свою бутылку “My Bottle», наливала в нее лимонной воды старых студентов, напихивала туда черноплодки и надкушенных, падающих от спелости с веток, плодов шиповника. Позже я нашла мелису, растущую у самого входа в наш корпус и еловые иголки. И какой-нибудь травяной чай - все туда. Из всего этого получался прекрасный витаминный сбор, который можно было заваривать несколько раз за вечер.

В какой-то момент, теплую августовскую погоду сменил дождь и холод, многие позаболевали, медитационный зал наполнился кашляющими и чихающими людьми и серьезно порядел. Я, склонная подхватить любую простуду при первых намеках на похолодание, осталась здоровой как бык. Я уверена, что не заболела только и именно благодаря своим сборам. Потом уже, после окончания курса, оказалось что моя подруга-попутчица даже оставалась в келье с температурой и лечилась как только могла. Меня же сберегла моя жадность до разнообразия и до свободы действий. Правда, было это не совсем правильно. Точнее, совсем не правильно, но узнала я об этом под самый финал.

С черноплодкой и моей фантазией я на этом не закончила. Во второй половине практики по утрам я стала делать бутерброды из черного хлеба и черноплодки. Как же я смеялась в первый раз, когда это пришло мне в голову. Я просто хотела после обеда десерт, а пустая черноплодка успела надоесть. Тогда я запихала горсть ягод между кусками хлеба и как следует надавила. Черный черноплодный хлеб был чертовски хорош и неожидан.

Был и еще один экспериментальный момент. Вечером 8ого дня мне опять захотелось чего-то новенького. Да, на протяжении всего времени я по-всякому экспериментировала с ягодами и едой, совсем развязалась и ела сметану и пила молоко. Но тут я просто обнаглела. Я налила себе стакан молока, разжевала полбанана и пригоршню черноплодки и выплюнула мякоть с соком в молоко. Да, черт возьми! Вот так! Это был мой молочно-бананово-черноплодный коктейль! Я пила и думала, что я так много странного ела, не забывая иногда запивать это все сенной, и когда-то же меня должно бомбануть.

Ничего, все произошло, утром 9ого дня бомбануло. Я давно перестала ходить в зал на утренние медитации, предпочитая в тишине и спокойствии медитировать (почти на 100% честно) в своей уютной келье. В тот день в групповой медитации было бы еще меньше смысла – все утро я провела между ощущением ощущений на своем теле и быстрыми перебежками в туалет. Восприняла это весело и задорно. Но молочные коктейли мешать себе я больше не стала.

 

Випассана и обмороки

Это случилось. На 5ый день в практику была введена аддитхана – непреложное намерение. Это 3 часовых медитации в день, во время которых нельзя было шевелиться. Совсем нельзя. Надо было сидеть с непреложным намерением не шевелиться и не открывать глаз. Тогда я чуть не умерла.

Ну, как не умерла. Мне сказали, значит я поломаюсь, но сделаю. Я же слушаюсь. И хочу быть умницей. Иначе какое право тогда у меня будет презирать всех остальных безвольных медитаторов. Я должна была быть лучшей. И не двигалась. Совсем. Довольно быстро боли в тазу стали невыносимыми. Быстро и невыносимыми. Но я держалась и терпела. Потом терпела, когда уже нельзя было терпеть. Потом терпела, когда нельзя было терпеть то, что уже какое-то время нельзя было терпеть. Потом у меня заколотилось сердце, я начала часто дышать, и пришла паника. Я громко предобморочно дышала, из глаз хлынул довольно сильный слезный поток, и, когда Гоенка запел, я продолжала реветь и громко дышать на весь медитационный зал. Когда прозвучал первый звук от слова “Аничча” – я распалась микроскопическими частицами желе по своему метр на метр медитационному месту. Встать я не могла, сидеть тоже, меня трясло.

Кстати, значение слова «Аничча» я знала еще до випассаны, означает оно «все появляется и исчезает», «пройдет и это» и т.п. Но только после адиттхан можно вкусить истинный нектар этого слова всецело и полностью — когда Учитель начинает петь, это значит, что осталось 5 минут, после которых можно будет градом костей рассыпаться по своему медитационному коврику , чтобы потом выползти на улицу, осуществить все свои необходимые дела за короткий перерыв и вползти обратно, чтобы начать снова. 

Чаще всего мой час аддитханы заканчивался мольбами: «Гоеночка, пой! Ну пой же! Ну уже можно! Уже пора! ПООООЙ!»

Успокоилась при этом я довольно быстро, и вечером поделилась с Карен  этим состоянием. Она, к моему удивлению, сказала, что это ок, но на самом деле нет, что не надо себя уничтожить, надо только быть в очень сильном намерении, и чтобы это намерение не было намерением самоубийцы. Больше панических атак во время настоящей випассаны у меня не было. Я научилась мысленно смотреть в места наибольшей концентрации боли и то ли дышать в них, то ли отпускать, то ли просто забывать о ней. И совершать микродвижения, позволяющие немного унять неприятные ощущения. К своему глубочайшему удивлению, я все же научилась устраиваться так, что мне было почти совсем комфортно почти до самого конца непрерывной медитации. Настолько комфортно, что я даже не приминула спросить у учителя, а нормально ли это, что я больше не хочу умереть во время випассаны. Мне как будто хотелось каждый раз совершать этот подвиг, умирать и возрождаться. Но и тут я была не о том и не про то. Вместо погружения в медитацию мне хотелось бороться с ветряными мельницами. Глупо, мелочно, неосознанно. Карен спокойно и по-дружески, но почти шепотом говорила, что вообще-то не чувтсвовать страданий – это как раз то, что надо. И что все правильно и хорошо, и совсем не надо усложнять себе жизнь там, где она стала проще и приятнее. Мне не нравился ее ответ. Мой внутренний Дон Кихот требовал обратно свои мельницы, а они все больше и больше рассыпались. Со временем я свыклась. Нет, сидеть в аддитхане было все равно непросто. Страданий страшных не было и я могла медитировать лучше и глубже. Раздражали только сторонние звуки – кашель, скрежет гречишных подушечек в руках нервных, не могущих и 15 минут провести без движения медитаторов. На одном из разговоров с учителем я даже сказала честно, что хочу своего парня-соседа изничтожить. Вот встать так и вмазать ему по голове этой его гречишной подушкой. Для начала. Но, конечно, Карен любяще предложила мне пожалеть его и мысленно посылать ему сил и любви, ведь он делает все что может и ему нелегко.

Я возмущалась, мне всегда было почему-то как будто бы легче, чем всем остальным. А все просто неудачники. Мне было печально от смирения и принятия, я грустила.

Осталась 1-2 главы (еще не решила), там будут основные мозговыносящие вскрывы и инсайты личного характера и, да, финал. 

to be continued :)