СЛАВКА (рассказ)

                                                                                   

   Случалось ли вам слышать когда-нибудь, как заправский гармонист  на гармони играет? Не слышали? А мне – доводилось... Мы с ним в одном классе учились, со Славкой-то. А что лучше  его гармониста в округе не сыскать, у нас каждый шпингалет знал.

   "Говорушечку"Славке дед Прохор оставил. Знатный был гармонист, не расставался с гармонью!  Славка, еще дошколенком,  все по пятам за ним ходил – присматривался да прислушивался. И незаметно выучился играть. Так поладил с гармонью – пришлось Прохору  признать перед сельчанами:

   – Не угнаться мне будет за мальцом, шибко даровитый!

   Помирая, Славку велел позвать. Сам уже и пошевелиться не мог. Лишь скосил взглядом на комод, где под кружевной накидкой гармонь скучала. И простонал чуть слышно:

   – Играй, Славка… Весели народ…

   И умер.

   Вскладчину, всем селом   хоронили старого Прохора. Кто гроб сколотил, кто могилу выкопал, кто оградкой ее обнес. И не забыл покрасить.  Старухи и обмыли покойного, и в чистое обрядили, и поголосили о нем по-родственному. А потом за стряпню принялись...

   Перед смертью Прохор строго-настрого наказывал, чтобы  Славка на поминках был. Вместе с гармонью! И гармони – не велел молчать.

   Как о живом, говорили о Прохоре за длинным  придорожным столом, жалели его, горемычного – весь век один-одинешенек прожил,  и песни пели. Новые, старые – всякие песни.  А чаще других, его любимую:

   Каким ты был, таким ты и остался, 

   Казак  лихой, орел степной…

   И осиротевшая гармонь вздыхала по хозяину в Славкиных руках. Подпевала тонюсенько, жалобно.

   После смерти Прохора стал Славка первым гармонистом в округе и обладателем на редкость удивительного инструмента!  К такой гармони прислушаешься, сразу сообразишь – цены ей нет! Охнув, песню зачнет. Каждое словечко так и выговаривает. А уж голосиста! Незадолго до смерти дед Прохор  ремонт с ней учудил. Мастер к нему приезжал. Издалёка. Колдовали долго. 

   Стала гармонь лучше новой! Поглядишь на нее – залюбуешься. Перламутром поблескивает, искрами так и брызжет! Костью да медной проволочкой по ней завитушечки разные инкрустированы. А меха развернешь, будто в лес осенний вошел... Диву даешься, как руки человеческие такое чудо сотворить могут!

   Повесит Славка гармонь на плечо, и айда в клуб – танцы проводить. Баянист из клуба сбежал. Радиола все время в ремонте находилась. Вот Славка, с позволения родителей, и замещал их обоих. Замещал, надо сказать, небезуспешно. К радиоле пластинки разные нужны. Баянист ноты все требовал – без них не умел играть. А Славке один компот: вальс, танго или «буги-вуги» - он на все горазд! Все у него в голове как по нотам расписано. Танцуй знай! 

  Да и гармонь его – не чета баяну. Ее  луженое горлышко еще с пеленок каждому помнится!  И послушать ее любо-дорого, и танцевать под нее проворнее. Как подружка, она приветлива и безотказна. Не умолкая, шпарит, кто о чем не попросит – допоздна, до ноченьки…

   Завклубом Славке даже зарплату начислял. И не возражал никто. Еще неизвестно, чем бы энергичная молодежь длинными вечерами занималась, если бы не Славка.

   Не сказать, чтобы  у нас гармонистов больше не было. Пиликали.  Вечером выбежишь на крылечке по малой нужде, далеко слыхать: словно молодые петухи перекликаются между собой разноголосые гармошечки, одна другую переигрывают!

    Славка тоже иногда встревал в их задиристую перепалку. Выберет вечерок пошикарнее,  чтоб  на небе ни облачка, выйдет с гармонью на двор, сядет на скамеечку под тополями и дразнит старух старинными песнями. Пел неплохо. Прислонится спиной к заскорузлой  коре дерева-долгожителя, взглядом в небо упрется и вибрирующим тенорком медленно, вполголоса, начинает:

   Вот кто-то с горочки спустился,

   наверно, ми-и-лый мой идет…

   Старухи моментально клевали на эту приманку. Выползут невесть из каких щелей и облепят его, словно мухи конфету. Скрипят потихоньку – подпевают, значит. Осилят одну,  заведут  другую. Мужики, кто-где есть, поближе норовят приспособиться. Дела переделав, бабы подходят. Руки о подолы  вытирают, и тоже – в песню. У ног их ребятишки малые за юбки держатся. Рты пораскрывали – заслушались.

   Хорошо поют бабы! Жалостливо. Песни у них все такие грустные-прегрустные. Про долюшку горемычную. Про любовь несчастливую. Про молодость невозвратную. Вроде бы еще ничего драгоценнее перочинного ножичка не терял. А как захватит дух, защемит в груди тоска лютая, словно жил на земле сто лет, последние денечки доживаешь, а ни любви, ни ласки не видывал. И изменить ничего нельзя…

    Сам себе непонятен. страждущ и одинок. полулежишь на траве, в тесной компанией друзей – однолеток, вслушиваешься, как поют бабы, как, всхлипывая, поддакивает им Славкина «говорушечка» и мальчишечью думку думаешь…

   Поют-поют бабы. И смолкнут,  вдруг. Ненадолго, правда.  И минуты  не пройдет, какая-нибудь молодуха гордо тряхнет кудрями, плечами поведет, груди вздымая, да ножкой о тротуар!

   – А ну, Вячеслав, вдарь Семеновну!  И пойдет дробить каблучками по нестроганым доскам!

   Налету подхватывает Славка. Расплывшись в улыбке и выставив кончик языка, он становится очень забавным, похожим на свою сестренку,  первоклашку Ниночку. Но это не мешает нам  что есть мочи гордиться своим товарищем!

   – Мы с ним за одной партой сидим, – изредка сообщаю я мальчишеской братии. – Он у меня контрольные списывает…

   Одна за другой выходят бабы плясать, старух за собой выволакивают. Те упираются притворно – стыдятся, вроде. Но, пересиленные, с хохотом щебарчат по тротуару сухими, словно жердочки, ногами. Повизгивают:

   Эх, Семеновна,

   как цветок цвела!

   Давно Семеновна

   молодой была…

   Русского человека хлебом не корми – дай песней душу отвести. Или вприсядку пройтись в свободную минуту. А если самому не поется, не пляшется, так хоть рядышком постоять с теми , у кого душа поет и энергия через край брызжет...

   Веселье заслышав, отовсюду любопытные подходят. Бабы, так те – в круг сразу, который с тротуара на дорогу переметнулся. А мужики сгрудятся у обочины, чадят самокрутками, да над бабами подтрунивают.  Но даже бесштанная ребятня и та видит, что это  они понарошке зубы скалят. А поднеси им по рюмке первача,  и не удержатся – тоже метнутся в пляс!

   Задирают их бабы. Оттеснят какого-нибудь мужичка в сторонку. Руки упрут в бока. Да как начнут выкаблучивать перед ним, того и гляди в канаву спихнут! И ну тебе хором:

   Ой, Семен, Семен,

   наколи мне дров.

   А я, Семеновна,

   напеку блинов…

   Отплясав «Семеновну»,  за частушки принимаются. Славка «Сербиянку» или «Русского» наяривает, а бабы дроби дробят, павами ходят, одна хлеще другой куплеты выдает. А уж, если злы на кого, не обрадуешься – так пропесочат, насквозь стеклянным себя почувствуешь! 

   Визг, хохот на всю деревню стоит – во как веселятся бабы! Аж взопреют, бедные. А Славке – хоть бы что. Сидит-посмеивается. Пальцы-коротышки, словно заведенные, так и мелькают, так и бегают по клавишам вверх-вниз, вверх-вниз…

   На стриженной Славкиной голове копешкой топорщатся жесткие, соломенные волосы. Зато чуб знатный у гармониста! Небрежным кивком  ему то и дело приходится этот чуб на лоб закидывать. Чтобы видеть не мешал. Глаза у Славки девчоночьи – синие-пресиние с пушистыми ресницами, удивленные вечно. На щеках и и на курносом приплющеном носу круглый год живут желтые веснушки, похожие на цветы мать-мачехи. Уши у Славки  торчком торчат, рот вечно не закрывается – улыбка не дает. Говорят, Славка и родился с улыбкой. Может, это и не совсем так, но серьезным его трудно представить. За что ни возьмется – все радуясь делает. А гармонь на колени подсадит – залюбуешься на него!  Уж тут он весь, Славка…

   Во дает, едрена корень! – сам Прохор, бывало, восклицал, слушая Славкины выкрутасы.

   Мелькают юбки и платья. Поет Прохорова гармонь, обращает будничный вечер в праздник песен и настроения, стариков радует, ребятишек веселит…

   Вконец умаявшись, бабы одна за другой увиливают из круга. Тяжело отдуваясь, валятся рядом с нами на остывающую траву и просят гармониста сыграть что-нибудь легонькое, «для души».

   И Славка играет непонятную песню.

   Может и не песня это вовсе, а удивительный танец, танцуя который надо все время кружиться,  кружиться…

   Музыка завораживает. И для всех играет перебористая гармонь, и для каждого в отдельности. Напоминает. В неведомое зовет. И ох, какое беспокойство в сердце вкладывает, сидишь – не шелохнешься. Давно приумолкли все гармони и гармошечки. Не резон им со Славкиной-то тягаться. А она старается–выговаривает, листикам тополиным подсвистывает, поездам, вдали проходящим, ответный сигнал подает, думы копит в сердцах людских, жалуясь и утешая одновременно…

   Старухи слез не стыдятся. Веселыми искорками поблескивают они в их глазах, по щекам ползают. И то! Слушаешь Славкину гармонь, будто душой чище становишься.

   Никому – ни до, ни после, я не завидовал так, как Славке в то время! Да и сейчас еще.

   *      *      *

    

   картинка: Td.poligrafiyaunas.ru