Как Нерон просил Харона отвезти его за крону. Отвечал ему Харон - Это... не берём мы крон.

Вычурными словами носятся мысли гроздью. Гроздьями винограда, сладким яблоком пахнут, жмутся до сока, льются, глаза заливают, уши. Когда же уже настоятся - брожение настигает и хмель ударяет сильно, доводит почти до оргазма. И это лишь малая доля, того испытания дикого, что будет подвержен каждый, кто с криком на свет родится. И лишь как-то потом, на исходе - сил, лет ли или терпенья, кто может и хочет лечиться от морока непрестанного, тот руку-десницу поднимет и, резко махнув ей до низу, вслух скажет то заклинанье, что может лечить от недуга.

О, как же сладко и томно держать первый раз за руку! Как сильно бурлит, расцветает, как воздуха не хватает! Как первые поцелуи в груди диафрагму тревожат, как пальцы немеют от страсти, как крУжится голова. А первым объятиям надо давно уже памятник ставить - настолько они совершенны, как пазлы сходились всегда. Вот чудный изгиб волнует, вот сладкая кожа манит, вот запах разум туманит, о таинстве говорит. Вот полным слиянием тел закручивает водоворот, вот жаркая страсть вскипает, еще немного и вот...

И протекает неспешно туманная голова, и хочет снова и снова услышать все то же "Да!". Тесней и тесней все мОроки, подталкивающие к краю, и вот уже в вольном полёте, слепой и глухой от счастья, с размаха влетаешь в ил. Барахтаешься незрячий, безумец с открытой дверью, куда заползают черви, съедая тебя изнутри. Когда оболочка пустая, еще ничего не поняв, пытается вверх вернуться, то ей говорят уже "Нет". Спокойно и деловито, отпрепарировав тело, небрежно отодвигают, чтоб не мешало пути. Куда же деваются гроздья, они превратились в похмелье и больше вина не достанет, ведь чаша испита до дна. И тонет в тумане пахучем пустая, как жизнь, оболочка. Наслаивается в таких же, кто верил, надеждами жил.

Харон испросил монету, но нету в кармане монет. И тает в огне оболочка, в огне заблудившихся лет...