Земляника (алмазная сказка)
Первая попытка представления на суд обитателей ГОЛОСА зарисовок из алмазной сказки оказалась, к моему удивлению, не совсем провальной, что придало мне наглости рискнуть опубликовать ещё один фрагмент )))
...А я перевел свой взгляд в автоматический режим и опустил спинку кресла. В головных телефонах возникала и исчезала чья-то далекая мелодия, заглушаемая иностранным бормотанием и шумом прибоя. Луч солнца нащупал мои глаза и божественно ослепил их. Я погрузился в ночь без звезд, без планет, без Луны. Музыка исчезла, остались лишь какие-то всхлипы и неясный шепот.
- Кто здесь? - спрашиваю я и с ужасом осознаю, что здесь нет никого. Тогда кто же этот, что сидит ослепленный и почти оглохший, посреди огромного океана музыки и света? Кто он - наделенный хрупкими и несовершенными свойствами, не имеющий ни памяти, ни сознания, ни радости? Неужели я все время считал его собою? Какой страшный обман! Какое нелепое отождествление. Я в панике бегу от своей мистификации, предоставив ее силам саморазрушения. Так было и так будет всякий раз. "Все умирает, все вновь рождается - неизменным остается лишь колесо Бытия".
А за стенами буйствует и разбойничает головорез Весна. За шумом скатывающихся голов и бьющихся вдребезги сердец не слышно томного шелеста первых молоденьких листочков. Грудь лопается от нестерпимого желания любви, желания отбросить прочь старые, потускневшие погремушки, разбить к черту все стекла своего опухшего от зимы жилища и вдохнуть пьянящий воздух колдующей природы, преисполненный праной и запахами размороженной земли.
"Вышел в окно и зацепился рукавом за хихикающий сучок. Рванул на себе рубашку так, что ошалевшие пуговицы брызнули во все стороны, сбивая с деревьев сонных синиц, и полетел к солнцу, уверенно и неторопливо работая крылами, оставив на память о своем зимнем заключении линялый лоскут на качаемом ветром отпрыске старой липы", - так говорил мне один парализованный ворон, доживающий свой век в старом городском парке имени Весеннего Равноденствия. А я жевал горячие пирожки с повидлом и любовался носками своих ботинок. Увлекшись едой, я не заметил, как ворон умер и рассыпался в прах. И мне не было жаль глупой птицы, я его очень понимал и не любил. Я не хотел ни жить, ни любить. Я противоречил Весне и являл собою исключение из правила, но гордости не чувствовал, а лишь только зевал и глотал куски печеного теста.
Или нет? Или может быть это ворон расправлялся с пирожками и разглядывал мои ботинки, а в прах рассыпался я? Да. Это я был парализован зимой, мой организм истощился в борьбе с болезнью и по весне я умер, а ворон даже не пожалел меня. И правильно сделал. Кого нам жалеть? Разве жалеть и жалить - не одно и тоже?
Впрочем, дерево, обнесенное высоким забором, растет только вверх, не отвлекаясь на многообразие искушающих иллюзий, цветение и вызревание плодов. А им так хотелось цвести и питать своими цветами пчел. И мне пришлось разобрать заборы на книжные полки, заполнив их Достоевским, Гофманом и Мандельштамом. При жизни они никогда не встречались, но после оказались вместе, где и пребывают до сих пор, разучивая песни и кушая землянику чуть ли не каждый Божий день. А о чем поется в их песнях - не мне знать, не мне говорить. Можно только догадываться. "Здравствуйте, мадам Интуиция. Как Вы постарели за последние триста лет. Здравствуйте и вы, заложники вечности. Не надоело-то столько веков прозябать в плену? Время жестоко и пошло. Айда со мною, поэты!"
Но в ответ лишь молчание. Спят, наверное. Ну спите, спите, милые дети. Спите...
