Каково жить 30 лет в джунглях, есть крокодилов и плевать на внешний мир

— Вы действительно живете в глубоких джунглях?

— Да ты посмотри на меня, я что, выгляжу как типичный городской житель? (Смеется.)

Грег показывает мне волосы под панамкой — они сбиты в лепешку, как у московских бомжей, демонстрирует ноги и руки, испещренные шрамами и ссадинами. Во время одного из движений замечаю, что, несмотря на анорексичную худобу, на месте бицепсов у него шарики размером с теннисный мяч.

— А что вы делаете здесь, в Таиланде?

Грега я встретила в одном из дешевых хостелов на окраине портового города Сураттхани.

— Примерно раз в два года я выбираюсь из джунглей — повидать друзей и семью. У меня есть жена и дочь, Канга. (Канга, которая сидит рядом, улыбается и смущенно кивает. — Прим. авт.). Ей 24, и она никогда не уезжала дальше Индонезии, где она живет со своей матерью. Так что сейчас я путешествую вместе с ней, хочу показать ей мир. А то она тоже хочет уйти в джунгли, как я, отшельником, но такая жизнь — не для женщины. Мы собираемся на Панган, кстати, почем там … ?

После недолгого обсуждения полезных островных трав мы возвращаемся к разговору.

В джунглях у меня много собственных грядок, можно выращивать круглый год. Друзья, кстати, очень ждут меня каждый раз, потому что я приезжаю к ним с целым мешком трав. (Смеется.)

— Вы живете в лесу совсем один?

— Да, но в паре десятков километров от меня есть небольшой город. Два дня пути сквозь джунгли и несколько часов езды. Если мне что-то понадобится, я могу выбраться туда, правда, этого никогда не происходит.

Еще недалеко от меня обосновался такой же дикарь, как и я, — мы случайно встретились во время охоты. Он мизантроп, совсем людей не выносит и живет в джунглях уже пятнадцать лет.

Где-то раз в месяц, наверное, раз в месяц — я уже лет сорок за временем не слежу — он приходит ко мне, или я к нему. Приносим друг другу мясо или рыбу. Можно сказать, что мы друзья. Я ему оставил на время свою собаку — Скраффи.

— Охотничью?

— Это дикая собака, динго. Я слямзил одного щенка, пока мать спала. Скраффи — умный, послушный пес, лижет мне раны, охотится со мной, ложится рядом, когда я курю, но он своенравный. Может убежать на пару дней или — как недавно — съесть всю наживку для рыбы. Я ловил на кусочки мяса, заморочился с крючком, поворачиваюсь, а он уже вылизывает лист, на котором они лежали. Ну и говнюк ты, говорю, Скраффи. В тот день мы ели крокодила. (Смеется.)

— Крокодила? Как вы их ловите?

— Подбираюсь тихонько и закалываю. Чем-то вроде копья, только конструкция более сложная. Я никогда не ловлю больших, они мне ни к чему — отыскиваю поменьше, чтобы хватило на пару дней — мне и Скраффи. Нехорошо оставлять мясо гнить. Но чаще я ловлю рыбу, охочусь на куропаток, обезьян, кабанов.

— Что самое вкусное?

— Черепахи.

Ловишь маленькую, вытаскиваешь часть бесполезных внутренностей через задний проход и заливаешь внутрь немного воды — если приготовить черепаху без воды, мясо будет сухим. Потом вырезаешь верхнюю часть живота, а панцирь используешь как тарелку — получается что-то вроде супа.

Но мое любимое — это кенгуровый хвост, лучшая часть тушки. Я его сгрызаю, как шашлык. Нет ничего прекраснее кенгурового хвоста (смеется). А вот шкуру я использую как покрывало или одежду, если становится холодно. Но, как правило, по джунглям я хожу нагишом.

— Чем вы обычно занимаетесь, помимо охоты?

— Охота — мое основное занятие, но ты ее, наверное, представляешь себе иначе, чем есть на самом деле. Охота не заканчивается выслеживанием и поимкой. Я подыскиваю места на будущее, слушаю джунгли — это медленный процесс. Я выхожу до рассвета, иду к водопою и добываю еду, пока солнце еще не взошло, потому что так легче отыскать животных. Готовлю, запасаю остатки на следующий день, курю в своей хижине, выпиливаю посуду или статуэтки из дерева, но и помимо этого у меня много занятий: что-то поправить, отремонтировать, проверить ловушки для животных. Просто ритм моей жизни очень и очень неспешный. Знаешь поговорку — slowly-slowly catch your monkey. Если ты станешь торопиться, обезьяна почувствует, что ты хочешь ее поймать, и — шмыг — ускользнет. Она всегда быстрее тебя. Но если ты будешь двигаться медленно, то она не почувствует опасности. Так что незачем куда-то спешить.

— Вы не скучаете по жене?

— Моя жена — сука, мы давно не общаемся как супруги. Много лет назад мы встретились, когда я выбрался из джунглей, поженились и завели ребенка, через год я вернулся обратно. Отправил ей все свои деньги, чтобы она купила дом. А когда вернулся, она заявила, что деньги были ее, а вместо дома была гора шмотья и два года роскошной жизни. Она слишком гордая для нормальной жизни. Так что теперь я высылаю свою пенсию дочке. Но мне не хватает женщин, даже сейчас. Я ведь здоровый мужчина, хоть и дикарь. (Смеется.)

— А как вы флиртуете с ними? Не сочтите за грубость, вы очень харизматичны, но видок у вас, как вы сами сказали, своеобразный.

— (Смеется.) Я их гипнотизирую.

Я умею гипнотизировать животных и птиц. В джунглях птицы прилетают ко мне, садятся вокруг, я их глажу, говорю с ними. Выгляжу, должно быть, как сумасшедший. С женщинами это тоже работает — я иногда использую этот навык, но не часто.

Тебя я тоже мог бы загипнотизировать, но не стал. Моя дочка сошла бы с ума, сделай я это. Но если бы не Канга…

— Значит, вы что-то вроде шамана?

— Можно и так сказать. Когда мы были в Индонезии, Канга спросила, могу ли я вернуть бабочек — они исчезли из города несколько лет назад. Я пошептал, и бабочки пришли. Ты не обязательно должна мне верить, но я серьезно.

— Думаю, я вам верю. Вы с детства природу заговариваете?

— Нет, это появилось в джунглях, спустя десять лет после того, как я ушел. Однажды ночью меня как будто током пробило, я проснулся, вскочил на кровати, не мог понять, что произошло. Чувствовал только, что мне ниспослали какой-то дар. Потому что это действительно дар. И проклятье тоже. Божественный подарок. Но, честно говоря, в ту ночь я уж было решил — шиза.

— А кем вы были, до того, как ушли в джунгли?

— Гробовщиком. Я забирал тела умерших, отвозил в специальное место, где мы приводили их в порядок, подкрашивали, одевали и затем привозили на похороны. Меня не смущала эта работа, хотя, бывало, становилось грустно — когда мы забирали детей или молодых девушек.

Мои коллеги относились к этому как к тупой рутине, словно они мешки с мясом таскают. Поэтому они постоянно видели ночные кошмары и много пили. Я спал хорошо.

— Вы спокойно относитесь к смерти?

— Это естественный процесс — рождение, смерть. Когда умирает кто-то из моих близких, я грущу, но недолго. В прошлом году два моих брата погибли — я узнал, как они ушли, только когда выбрался из джунглей, но мне было известно, что они умерли. Из-за птиц.

Я держу у себя голубей той породы, что раньше использовали на почте в Америке. Они возвращаются из города и издают особый звук — так я понимаю, что кто-то ушел. Когда придет мое время, к моей семье тоже прилетит птица. Я научил их этому особому звуку, чтобы они смогли понять, что меня больше нет.

— Почему вы вообще решили уйти в джунгли? Вы не мизантроп, цивилизация вас не раздражает, у вас есть дети и друзья.

— Я с 13 лет знал, что, когда придет время, я стану жить как отшельник в лесу. Это была моя мечта. И когда пришло время, я отправился в джунгли. Все очень просто, как судьба.

— И вы сами с нуля построили бунгало, научились охотиться и т.д.?

— Вначале я жил с местным племенем, аборигены и научили меня всем тонкостям. Они очень маленького роста и, когда бродят в высокой траве, не видят друг друга, потому все время перекрикиваются: where the fuck are you, where the fuck are you? Мы в Австралии их так и зовем — where-the-fuck-are-you-people.

— А я-то думала, что в Австралии не осталось аборигенов.

Грег заливается сиплым смехом.

— Да я шучу. Но все, что я рассказал тебе до этого, — правда. Ко мне даже хотело приехать местное телевидение — предлагали развесить камеры в моей хижине и вокруг, чтобы сделать реалити-шоу. Кучу денег обещали.

— Вы, конечно, не согласились?

— Послал их к черту. Джунгли должны оставаться джунглями.