Гений и любовь. "По лезвию бритвы"
Автор @biorad (Юрий Москаленко)
На отношениях между Некрасовым и Достоевским их «дележ» Авдотьи Панаевой практически не сказался – Некрасов в ту пору всерьез увлекся издательской деятельностью, альманахи, которые он выпускал, нужны были Достоевскому, как стартовые площадки для того, чтобы пробиться в литературу.
А вот Льва Николаевича Толстого Николай Алексеевич изрядно «помариновал» – свою повесть «Детство» граф-писатель сдал в «Современник» в 1852 году, а увидела она свет только в 1856 году.
Не могу не сказать и о том, как середина XIX века разительно напоминает начало XXI века в возможностях самореализации.
Главной литературной трибуной тогда были «Отечественные записки», которые выпускал достаточно осторожный Андрей Краевский. Что собой представляло издание? Это был достаточно объемный (до 40 печатных листов) сборник, разделенный на 8 основных разделов. Здесь печатались выдающиеся литераторы своего времени – Василий Жуковский, Владимир Одоевский, Сергей Аксаков, Михаил Лермонтов (он, кстати, заглядывал к Панаевым накануне своего отъезда на Кавказ). Отделом критики руководил Виссарион Белинский, который покровительствовал Николаю Некрасову и всячески его поддерживал.
Но поскольку в Европе зрела «предреволюционная ситуация», которая не могла обойти стороной и Россию, органы цензуры с особой тщательностью вымарывали любые намеки на прогрессивные идеи. И Краевский был вынужден заполнять большие объемы историческими романами Вальтера Скотта, Михаила Загоскина и другими «нейтральными» произведениями, далекими от тогдашней российской действительности. Так что и Некрасов, и Достоевский, и другие молодые перспективные литераторы вынуждены были дожидаться своей очереди месяцами и годами.
А тем временем в литературном сообществе, который в столице называли «кружком Белинского» кипели страсти. Молодежь жаждала признания и популярности. Но большие деньги водились только у Панаева, семейству которого принадлежали 4 км берега Невы в окрестностях Петербурга и с бурным ростом промышленности становились все более востребованными. Эти земли Иван Иванович не продавал, а передавал в аренду, так что владельцы заводов регулярно перечисляли ему средства.
Надо было что-то выпускать самостоятельно. Но кто возьмется за этот огромный и часто неблагодарный труд? Долгое время охотников не находилось. И тут «поперек батьки в пекло» вылез Некрасов: давайте я попробую...
Его болезненная страсть к Авдотье в это время достигла апогея. Но гости панаевского дома относились к этому даже не с иронией – с острыми насмешками. Друзья советовали: бросьте, Николай Алексеевич, она даже известному ловеласу холеному Ивану Тургеневу отказала, а ведь он в отличие от вас рослый и статный красавец.
Да, вид у Некрасова в те годы был тот еще. Как сегодня бы выразились: «бледная немочь». Худой, осунувшийся, сутуловатый, очень болезненный (историки так и не подсчитали сколько раз он «прощался» с друзьями в своем «последнем» стихотворении). И при всем притом остро страдающий от недостатка женского внимания и ласки.
В отцовском имении в Грешнево (со временем отец и сын помирились) снять напряжение ему помогали горничные, в Санкт-Петербурге он не мог позволить себе дорогих жриц любви, а потому всегда довольствовался теми, кто за «пять копеек пучок». Но ведь Авдотья была совершенно из другого мира – не только по своему положению, но и по красоте – её осиная талия сводила с ума не один десяток красавцев.
Ко всему примешивался и психологический фактор. Пусть тогда не существовала еще достоевская формула: униженные и оскорбленные, но именно к таким Некрасов Авдотью и относил. Однажды он узнал, что Панаев охладел к супруге после того, как та не смогла уберечь их ребёнка, прожившего всего несколько недель. А что она могла сделать?!
Берясь за выпуск литературных сборников, Некрасов понимал: риск достаточно велик. Окажись он неудачником, ему не видать Авдотьиной милости. И, как всегда, в критические периоды, ему удалось свернуть горы.
На эту странность характера поэта неоднократно указывали многочисленные исследователи его биографии. Истощенный морально и физически он часто впадал в депрессию, причем в состоянии фрустрации мог находиться неделями. Но как только доходил до «красной линии» между жизнью и смертью, вскакивал с ложе и окунался в работу с головой. Строчил, как одержимый. И в это время ничто его не могло остановить.
Так, по всей видимости, получилось и с издательским делом. Перед тем, как этим заняться, Некрасов изучил все тонкости профессии, а уж опыта и знания жизни ему было не занимать.
В первую очередь на повестку дня встал экономический вопрос: какие гонорары платить?
Обсуждали долго и горячо, пока Некрасову не удалось убедить будущих авторов, что на первых порах гонораров, скорее всего, не будет. Для начала нужно громко заявить о себе, как бы сейчас сказали, раскрутиться. А дальше можно и об оплате подумать.
Так что первый двухтомный альманах «Статейки в стихах», вышедший в 1843 году, ничего кроме морального удовлетворения авторам не принес.
И кто бы мог подумать, что отнюдь не простоватый Некрасов обведет всех вокруг пальца. Он и не думал раскручивать «Статейки в стихах», потому что следующий альманах был назван «Физиология Петербурга, составленная из трудов русских литераторов под редакцией Н. Некрасова (с политипажами)». В чем-чем, а в умении поиграть с названиями поэту не откажешь. Помните, как в свое время «Евгений Онегин» привлек большое количество читателей во многом благодаря тому, что был анонсирован, как «Роман в стихах».
Некрасов на Пушкина не замахивался, скромно назвав альманах «Статейки в стихах».
Или «Физиология Петербурга». Здесь две приманки. Первая – красивое слово «физиология», значение которого известно далеко не всем, а значит, думающего человека заставит взяться за чтение. Вторая – слово «политипажи». Следует объяснить, что это отнюдь не исследование типажей жителей, а книжный декор (своего рода клише). То есть, как минимум, красочный журнал, типа советского «Огонька». Но здесь проявилась игра слов, потому что типажи, как раз и исследовались.
Всего вышло два альманаха «Физиологии...» Но они, несомненно, стали открытием, потому что в них была попытка разобраться в двух интересующих жителей столицы вещах: во-первых, что собой представляет современный Петербург, его жители и их социальная жизнь, а, во-вторых, то, что живо до сих пор где комфортнее ощущают себя люди: в Петербурге или в Москве?
И опять Некрасов сумел поиграть на «ностальгии» по Пушкину. Один из первых очерков написан Владимиром Ивановичем Далем – «Петербургский дворник». Очерк вышел под псевдонимом Луганский.
Поскольку альманах вышел на средства Ивана Панаева, инвестору были предоставлены несколько страниц во втором томе под очерк «Петербургский фельетонист». Но и о себе, родном, Некрасов, естественно, не забыл, опубликовав очерк «Петербургские углы». Кто-кто, а он знал в них толк...
Как окрестили позже это издание – «Физиология Петербурга» представляет собой манифест так называемой «новой школы», литературе, обращенной к быту простого человека.
Рискну предположить, не заглядывая в литературные «святцы», что именно «Физиология Петербурга» оказала большое влияние на Достоевского. Ведь уже в следующем, 1846 году, Федор Михайлович принес Николаю Алексеевичу рукопись своего первого романа «Бедные люди».
Некрасов прочитал и восторженный примчался к Белинскому:
– Я вас поздравляю! У нас новый Гоголь явился!
На что желчный Виссарион заметил:
– У вас каждый год гоголи являются.
Роман был опубликован в некрасовском альманахе «Петербургский сборник».
Кстати, именно в 1846 году во время путешествия в Казань вместе с семьей Панаевых, Некрасову, наконец, удалось расположить к себе неприступную Авдотью.
Случилось это при весьма сложных бытовых обстоятельствах. Не знаю, кто предложил ехать во время весенней распутицы, но добирались они в карете, что называется, по уши в грязи, медленно и печально.
Некрасов решил избрать тактику: «Подайте копейку». Изо дня в день давил на жалость. Рассказывал о своем безрадостном детстве, о лишениях и переживаниях, о горе, которое видел в крестьянских хозяйствах, о трудных родах любимой собачки, чьих щенков безжалостный папаша повелел утопить, а он, маленький Николенька, спас и отнес крестьянам. И прочая, прочая, прочая...
Авдотья время от времени всхлипывала, пыталась как-то подбодрить.
Дальше пошла новая серия – о его полуголодном существовании в Петербурге.
– Захаживал я в одно заведение, где разрешали читать газеты. А на столе стояли тарелки с хлебом, – живописал Некрасов. – Я тарелочку газеткой прикрою, да кусочек хлебца потяну. Два не беру – будет заметно. А потом к другому столику подсаживаюсь. И там дерну...
Ну как не заболит душа у доброй и отзывчивой женщины? Это же не лощёный Иван Тургенев!
Про Тургенева Некрасов не забыл и отблагодарил его за то, что он отстал от Авдотьи. Именно он первым напечатал в «Современнике» тургеневские «Записки охотника».
Хождение по лезвию для Некрасова завершилось благополучно. Коммерческий успех и игра на жалость сразили Авдотью Панаеву, как из двустволки...
Продолжение следует
Изображение с лицензией ССО
Наш партнёр - торговая платформа Pokupo.ru