"Путь Воина. Ясный сокол". Часть 2. Тайга - учитель. Глава 1. Пожар
Автор @ramzansamatov
На заиндевелую изгородь загона села сорока, покрутила головой, заинтересованно разглядывая собаку и, застрекотав, полетела в направлении другого конца заснеженной поляны. Лайка проводила ее взглядом, поворачивая голову вслед удаляющейся птицы и снова уставилась на входную дверь избы. Скоро должен выйти хозяин…
Открылась дверь — собака завиляла хвостом — вышел мальчик, одетый меховую шубу, щурясь от лучей яркого зимнего солнца, отражающихся на снежном покрове. За ним, в такой же шубе из оленьих шкур, на манер тунгусов, появился Никодим. Шубу и штаны ему подарил Онганча — местный тунгусский охотник. Они оказались настолько удобными, что такие же шубку и штаники из оленьих шкур сшили маленькому Сереженьке.
— Иди сынок, погуляй, поиграйся с собачкой, — сказал мужчина. — Чингиз! Охраняй Сереженьку!
Пёс сделал стойку, затем лизнув в лицо мальчика, побежал рядом с ним в сторону горки, сделанной Никодимом накануне.
— Сынок! — крикнул мужчина. — Я пойду в сарай. Посмотрю ножки Грозы. Что-то припадает правую переднюю — не потерял ли подкову…
Последние фразы Никодим говорил сам себе. Мальчик уже не слышал и не слушал — так был увлечён — лишь махнув рукой на первую фразу, продолжил карабкаться на горку. Так Серёжа постигал первые азы самостоятельных тренировок по сообразительности, ловкости, силе, равновесию… Правда, пока, в этих вопросах, Чингиз опережал его по всем статьям. Хотя они были одного возраста, но пёс был взрослым, умным и опытным, а пятилетний Серёжа только в самом начале постижения вкуса к жизни. Но у них были, кроме возраста, и некоторые схожие черты судьбы. Чингиз не раз вступал в схватки со зверями, спасая хозяина; горел в тайге, но вывел Никодима из-за стены огня. Серёжа тоже горел…
Эта трагическая история так сильно отразилась на неокрепшей психике мальчика, что пришлось Никодиму забрать его в тайгу, несмотря на малый возраст. В тот год Серёже исполнилось как раз три годика.
Марье давно не давали покоя слова приказчика Василия о том, что в смерти ее мужа виноват сам купец Афанасьев. И та пачка ассигнаций, которую он вручил самолично после похорон Михаила Васильевича, было лишь желанием откупиться, а не искренней помощью работодателя.
Однажды, после воскресной службы в церкви, отстав от прихожан, Марья подошла к купцу и сказала невзначай, поигрывая плечиками:
— Тут, сорока на хвосте принесла, что муженька маво вовсе не медведь задрал… Давеча, ко мне пристав благовещенский заходил. Все допытывался про ту историю.
— А ты, стало быть, сказала, что не медведя дело?!
— Я-то, Евсей Петрович, ничего не сказала. Откуда мне, глупой бабе, знать: медведь его задрал, али за бабу пострелялся с кем?!
Услышав последнюю фразу, Афанасьев остановился, исподлобья глянув на женщину, процедил сквозь зубы:
— Вот именно, что глупая! Знай, что говоришь! Какая стрельба, какая баба?
— Ой, Евсей Петрович! — воскликнула Марья, напустив на себя игривость. — Я ж говорю, что слухи. То там скажут, то тут. Откуда мне знать…
Афанасьев махнул рукой на ожидавших домочадцев, соединил пальцами другой руки, сложил на объемистом животе и, с прищуром посмотрев в глаза Марьи, проговорил назидательно:
— Вот что, Марья! Попридержи язык. С огнём играешь!
— Я что? Я ничего! Вот только не знаю, что и сказать, когда пристав в следующий раз придёт…
— Хорошо! Что ты хочешь? — спросил Евсей Петрович, поигрывая чётками. — Денег?!
В этот момент на Марью что-то нашло и она, вдруг посерьёзневшая, бросила со злостью в лицо самодовольному купцу:
— А верните мне мужа, Евсей Петрович! Вот я баба молодая, да здоровая, три года как без мужа живу! Вот хочу, чтобы вернули мне мужа! На что мне ваши деньги!
— Успокойся, Марья! Люди смотрят. Деньги — это все! Без них в наше время ничего не делается. Зря ты так! Мужа я тебе не верну, а вот деньгами могу помочь. Только придержи язык — навредить не навредишь, а репутацию мне попортишь!
— Ах, о репутации печётесь, Евсей Петрович?! А обо мне не подумали, когда в моего Мишеньку стреляли?
— Ты что?! — воскликнул купец, с ужасом в глазах. — Акстись! Не стрелял я в Мишу! Медведь задрал! И точка! Не слушай чужих наговоров!
— Да и я так думала, что наговаривают злые люди. Только вот, пристав говорит, что свидетели нашлись… надо заяву написать… чтобы заново дело подняли…
На следующее утро Афанасьев помчался в управу и выяснил, что никакого дела нет — давно закрыто. Там был у него свой человечек, прикормленный. Тот сказал:
— Конечно, Евсей Петрович, ежели законная супруга али другой близкий родственник потребует, в силу новооткрывшихся обстоятельств, возобновить уголовное дело, то согласно Высочайше утвержденного Государь-Императором Уголовного уложения от марта двадцать второго…
— Ладно, хватит! Не было у него близких родственников. Только Марья. А Марью я сам возьму в оборот. На вот, держи, супруге твоей на панталоны… Только смотри у меня, ежели упустишь дело из рук, сам три шкуры спущу.
— Не извольте беспокоиться, Евсей Петрович, я уж догляжу… — сказал «человечек», зыркая глазами на деньги. — Главное, чтобы супруга усопшего дело не затеяла. Ежели она обратится к генерал-губернатору, то… Тут уж я буду бессилен…
Чиновник стыдливо прикрыл каким-то документом ассигнации, брошенные на стол купцом. Затем неуловимым движением опустил в ящик стола.
Протоиерей верхнеблаговещенского прихода, в миру «отец Владимир», наказав дьякону закрыть ворота, вышел из церкви и направил стопы в сторону своего дома. Сегодня дел было много, слава Господи, задержался. Размеренными шагами двинулся в сторону дома. Его дом стоял через несколько дворов после марьиного. Вдруг, в темноте, мелькнула чья-то тень, но отец Владимир был подслеповат — не узнал. Зато отчетливо увидел, всполохи пламени в окне дома Марьи.
— О, Господи! — воскликнул отец Владимир.
Затем обернулся в сторону церкви, перекрестился, увидел вышедшего закрыть ворота дьякона и, крикнув: « Бей в колокола! Пожар!», побежал к дому, охваченному огнём. Когда отец Владимир прибежал, то внутри дома вовсю полыхал пожар. Недолго думая, протоиерей, облился водой из кадки стоящей во дворе, накрыл голову полами рясы и ворвался в дом. В глаза бросилось распростертое женское тело на полу, детская голова с опалёнными волосами, а рядом другой ребёнок в той же кроватке. Дети были без чувств. Схватив обоих в охапку, выскочил во двор и… его тут же окатили холодной водой, потушив горящую рясу. Он передал Серёжу и Дашу женщинам, прибежавшим под тревожные звуки церковных колоколов. Хотел снова войти в дом, но на его руках повисли несколько человек, и вовремя — рухнула крыша.
— О, Господи! — воскликнул поп. — Прости нас за прегрешения наши… Дети живы хоть?!
— Живы, батюшка, живы! Только надышались дыма чуток. Но ничего, сейчас мы их молочком отпоим…
Серёжу к себе забрала соседка Марьи Глаша. Мальчик быстро очухался и стал плакать, приговаривая:
— Мама Маня, мама Маня, Никодимка! Никодимка-аа!
— Сереженька, не плачь, сердешный! На, вот, попей молочка! Мама Маня уехала. А Никодимку позовём!
Глаша вместе с Феклой, как могли, успокаивали мальчика. Но он лишь к утру смог уснуть. Во сне вскрикивал, бредил, все звал Никодима.
За эти три года не было случая, чтобы Никодим не приезжал раз в две недели проведать Серёжу. Иной раз он оставался по нескольку дней. Он очень сдружился с мальчиком. Постепенно дружба и привязанность к Никодиму крепла и у Серёжи. С нетерпением ждал приезда «Никодимки» каждое воскресное утро.
Трагическую весть о пожаре лесной кондуктор узнал от тунгуса Онганчи и тут же засобирался в посёлок. Гнал постаревшую Грозу нещадно. В конце концов пришлось ее оставить у Дементьева — настолько лошадь обессилила. Взяв у Ивана свежего коня, погнал дальше. Верный Чингиз бежал рядом, лишь изредка останавливаясь, возле ручейков или луж, хлебнуть несколько глотков воды. Он чувствовал: случилось что-то тревожное для хозяина, но понять пока не мог.
На месте красивого дома с резными наличниками стоял лишь остов русской печи, да головешки. Никодим остановился напротив, одной рукой придерживая коня, а второй почесывая, по обыкновению, затылок. Всюду запах гари, перебивающий все мысли и мешающий сосредоточиться. Тут и там разбросаны вещи, растасканы обгорелые бревна. Пережить пожар — все равно что начать жизнь с начала, и то, если остался жив. Говорят, что пожар хуже вора – вор хоть стены оставит, а огонь не пощадит ничего. Казалось бы, всего неделю назад ты пил чай с хозяйкой этого дома, а теперь стоишь на улице, в потрясении наблюдая на остатки того, что нажито непосильным трудом. Невозможно представить, что милой Маши нет, что она в мучениях, страданиях погибла в огне пожарища. Никодим с силой сжал в кулаках уздечку, пытаясь преодолеть душевную боль.
В это время к нему выбежала из соседнего двора глашина дочка и позвала:
— Дядя Никодим! Дядя Никодим! Идемте к нам! Сережа у нас. Все вас зовет… Здравствуйте!
— Здравствуй Фекла! Как он? Плачет?!
— Да, дядя Никодим. Тетю Машу зовет и вас…
Сережа, как только увидел Никодима, входящего в дом, подбежал, обнял и больше не отпускал до самого отъезда. А то, что его надо забирать с собой, мужчина решил сразу — негоже оставлять у чужих людей.
— А что с Дашей? — спросил Никодим Глафиру.
— Есть небольшой ожог на плече, да половина волос обгорела. Но, ничего! Вырастут… Ее забрал к себе в семью Евсей Петрович, слава господи! Мол, и мать, и отец работали на него, настала пора им оплатить, воспитав сироту. А от Сережки отказался, не стал брать… Сказал, что ему не нужен чужой байстрюк, достаточно одной Даши.
— Никодимка, я байстрюк? — спросил мальчик сидящий на коленях мужчины.
Никодим приобнял Сережу, погладил по голове и сказал:
— Нет, ты — Сережа, Сергей, Сергей Петров сын. Отца твоего звали Петром. Запомни. И ты не останешься один. Не нужны нам никакие купцы. Поедешь со мной в тайгу.
У мальчика загорелись глаза. Он повернул голову, по-взрослому посмотрев в глаза Никодима, спросил:
— Правда?! Ты правда заберешь меня с собой?
— Конечно, сынок. Там есть у нас лошадь Гроза, Чингиз на улице дожидается. Будем жить вместе — не пропадем!
— Не пропадем! — воскликнул Сережа.
Перед отъездом Никодим, взяв Сережу за ручку, пошел в дом отца Владимира, поблагодарить и попрощаться. Протоиерей, после пожара расхворался и лежал в постели не вставая. Доктор прибывший из Благовещенска сказал, что отравился дымом. Этого знали и без него, а лучше бы помог. Но нет, сказал: «кушайте побольше фруктов, ягод и молитесь Богу», и был таков.
— Слабость вот в ногах, да сердце колет, — жаловался Никодиму отец Владимир. — Иногда тошнит… Уж третий день так лежу. Но, ничего, Бог милостив, не оставит раба своего … Главное, дети живы. Спасены божьею рукой…
— Не хворайте, отец Владимир! А мы с Сереженькой будем молиться за вас! Вот, кедровых орешков из тайги привез. Кушайте! Они силы дают…
— Благодарствую! Бог милостив!
— Благословите, батюшка! Нынче мы с Сереженькой уезжаем. Не знаю, свидимся ли?!
— Бог да благословит!
В Благовещенске, на имеющиеся средства, не жалея денег, Никодим решил накупить детских вещей, чтобы хватило надолго. Хотя до зимы было еще долго, но теплые вещи тоже не помешают. Когда еще появится возможность приехать в город.
Они остановились у двухэтажного кирпичного здания украшенного пилястрами, сандриками, рустами и другими архитектурными изысками. Мануфактурный магазин братьев Платоновых на улице Амурской торговал множеством товаров нужных в хозяйстве.
Нагруженный свертками в одной руке, Сережой — в другой, Никодим столкнулся на выходе с Василием. Тот был, по обыкновению, разодет в яркие одежды: красная рубашка, зеленая черкеска и синие шаровары с желтыми лампасами. Завершали композицию блестящие хромовые сапоги и черная папаха с красным суконным верхом.
— Мое почтение, господин губернский секретарь! — воскликнул Василий, бросив взгляд на петлицы Никодима.
— Здорово, Василий! А ты все в приказчиках у Афанасьева? Или на казацкую службу подался?!
— Бери выше! Ушел я от него. Теперь я представитель торгового дома “Чурин и компания”. Вот, нынче, уезжаю в Харбин по делам торговли.
— Василий! — сказал с нажимом Никодим. — Скажи, это не твоих рук дело с пожаром в доме Марьи?
— Ты что, Никодим?! — искренне возмутился Василий. — За кого меня принимаешь? Я, может, парень и шебутной, но грех смертоубийства на душу не возьму … Тем более Марью. Я же ее любил.
— От любви до ненависти один шаг…
Василий отвернулся, сделал несколько шагов в сторону, затем решительно вернулся к Никодиму.
— Эх, была не была! Я все равно сюда уже не вернусь — останусь в Харбине.
Торговец приблизился поближе к уху Никодима и зашептал:
— Афанасьева это дело. Я Марью предупреждал, но она не послушалась меня… Не стоило ей ворошить то дело.
— Какое дело? — спросил озадаченно Никодим. — И при чем тут Евсей Петрович? Он же дочь Марьи к себе на воспитание забрал.
— Да, потому, что это он убил Михаила. Я это самолично видел. А Марья пригрозила, что пожалуется губернатору. Вот Евсей Петрович и подговорил своих людей ее прибить, а дом поджечь… Афанасьеву все сходит с рук, везде свои люди…
— Ах, вот оно как… А что ж ты молчал? Не заявил куда следует?!
— Ай, нет! Мне моя жизнь дороже. Ну, прощевайте, господин губернский секретарь! Вы ничего не слышали, а я вам ничего не говорил!
Василий развернулся на каблуках и исчез в глубине магазина. Высокие дубовые двери закрылись за ним, оставляя Никодима в глубоких раздумьях.
Продолжение следует
Книга первая "Путь Воина. Победитель" уже издана. Информация здесь https://ridero.ru/books/put_voina/