"Путь Воина. Ясный сокол". Часть 6. "Уральский поход". Глава 4. "Кын да Лысьва"
Автор @ramzansamatov
Первым делом, прибыв в Кын и поручив комиссару расквартирование красноармейцев, командир отряда в сопровождении ординарца, командира разведки и нескольких красноармейцев из его взвода направился на станцию. Кузьмич, пожилой уже мужчина с седой бородкой и в пенсне на переносице, смотрел на прибывших подслеповатыми глазами.
— Вы, уважаемый, — Кузьмич?!
— Да-с, чего изволите-с?
— Нам нужен телеграф! Работает?
— Только вчера починили-с…
— Телеграфируйте в Пермь, Васильеву…
— Я прошу меня извинить-с, но по последним сообщениям, с Восточного фронта Пермь в руках в у колчаковцев. А красные отступают в сторону Глазова…
— Та-аак, — сказал встревоженный комотряда. — Можешь связать с Глазовым?
— Нет, связь через Пермь. А там белые. Перехватят.
— А что поблизости?
— Ну, Лысьва… Там никого нет, но под беляками. Кунгур занят белыми, Пермь — в руках колчаковцев… Да и здесь Кын многократно переходил из рук в руки. Вы этому старосте Федорычу не верьте. Из беляков он. Они его тут поставили старостой. Хотя войск поблизости нет, но я бы поостерегся оставаться на ночь в поселке. Наверняка отправил гонца к своим.
— А что он тогда сдал нам атамана Верихова? — комзвзвода Лысенко.
— Да у них давняя вражда. Недавно тот по пьяному делу Ваню одноногого, племяша старосты, застрелил. Тот с фронта мировой без одной ноги вернулся. Белые поставили его милицией местной командовать. Верихов любит попьянствовать, пошуметь в поселке. Хоть и пришлый, но считает себя в поселке главным. Вот и поцапались с милицией. Постреляли малость.
— Ах вот ты какой, Михаил Федорович! — сказал задумчиво Сергей. — Чужими руками любишь жар загребеть. Но нет худа без добра. Зато мы успели своих товарищей спасти. Только атамана не смогли поймать — сбежал.
— А вы, Кузьмич, — спросил командир отряда. — Не боитесь все это нам рассказывать?
— Я уже стар, мил человек, отбоялся-с. Да и здесь я единственный специалист. Поэтому ни красные, ни белые меня не трогали-с… Пока-с…
— Ладно, Кузьмич! — сказал командир отряда, пригладив усы. Благодарю за предупреждение.
Потом повернулся к ординарцу и сказал:
— Скачи к комиссару, да скажи, чтобы срочно прибыл сюда! А ты, Лысенко, со своими орлами будьте наготове. Передай Шугарину, чтобы артдивизион выставил на станции. Белякам больше неоткуда прийти, кроме как вдоль путей. А скажи, Кузьмич, есть у беляков бронепоезд?
— В Лысьве стояли два бронепоезда красных. Теперь уж и не знаю, где они, чьи они…
— А по телеграфу узнать?!
— Попробуем-с…
Через несколько минут пришла информация, что в Лысьве стоит на ремонте блиндированный поезд с гаубичной площадкой. К утру должны устранить. Гарнизон белых небольшой. В основном были белочехи, но их перебросили несколько дней назад под Уфу, учитывая, что здесь более спокойно.
— Комзвзвода Лысенко! — сказал командир отряда. — Слушай боевой приказ. Возьми с собой начальника артдивизиона Шугарина и со своим взводом выдвигайся в Лысьву. Шугарин пусть возьмет пару человек своих, обученных. Раненых оставь здесь. Переодень их в форму шугаринских. Задача такая: скрытно прибыть в Лысьву, определиться с обстановкой. Затем захватить поезд вместе с машинистом и заставить его двигаться в направлении Кынского завода. Принимаю решение остаться здесь до утра. Все! Действуй!
— Слушаюсь, товарищ командир!
Уже наступила темнота, когда отряд невидимых бойцов Лысенко рысью двинулся вдоль железной дороги в сторону Лысьвы. Кузьмич дал еще дельный совет, мол, не суйтесь в Кормовище — там колчаковский гарнизон. Лучше обойти стороной.
Лошади сами чувствовали твердую землю железнодорожной насыпи, поэтому Сергей не стал за зря напрягать зрение, пытаясь что-либо увидеть впереди. Был слышен только топот копыт скачущих в полуверсте дозорных. Когда уже светало, прибыли в Лысьву, прилагая все меры предосторожности. Донельзя сбившие копыта лошади и полусонные, полузамерзшие люди были в крайней степени усталости. «Нужен отдых и людям, и лошадям. Иначе, это не бойцы, а дохлые курицы», — подумал комвзвода. На окраине, чуть ниже тракта, горел свет в одном из домов с небольшим двором. Сергей сам решил узнать, кто там живет. Оказалась, одинокая бабка. Не спалось ей, по-стариковски не шел утренний, самый сладкий сон. Она вздрогнула от громкого стука в окно.
— Кого там черти носят в такую рань? — спросила она надтреснутым голосом.
— Бабуля, открой! Замерзли мы, действительно, как черти… Пусти погреться.
Послышались шаркающие звуки шагов, что-то загремело, ведро, кажется, открылась щеколда и на Сергея уставилась растрепанная старая женщина с накинутой на плечи, некогда богатой, а нынче изъеденный молью, пуховой шалью. Увидев человека в белом одеянии, бабка перекрестилась многократно и часто, что-то шевеля бескровными губами. Затем попыталась закрыть дверь быстро, словно опомнившись, но комвзвода уже успел подставить ногу.
— Бабуля, не бойся! Я не привидение, просто такая зимняя одежда. Пусти, христа ради!
Старая женщина отступила, махнула рукой, мол, заходи, черт… Сергей зашел. Довольно просторную избу занимала лишь жарко натопленная большая русская печь. Ни стульев, ни кроватей не было. Видимо, вся жизнь бабки проходила на печи.
— Бабуля, дорогая, будем век благодарны, пусти в дом моих солдат. Только согреемся, отдохнем на полу пару часов. За это немного муки отсыпем тебе.
— Да зови! Чего уж теперь…
— Я там видел, сарай довольно большой. Крыша, стены есть там? Лошадей поставить.
— Есть. Только надо откопать двери — снегом завалило. Я уж с осени не пользуюсь. Живности никакой не осталось, как моя буренка сдохла. Да она и молока уже и не давала…
— Благодарствуйте, бабуля.
— Какая я тебе бабуля? Мне пятьдесят годков всего.
— Простите! А как вас величать?
— Марфа Семеновна я.
— Надо же! Мою первую учительницу, у которой я и квартировал, звали Марфой. Марфой Петровной. Простите, Марфа Семеновна, пойду распоряжусь на счет своих.
Первым делом разместили лошадей в сарае, дали овса, сняли седла и накрыли попонами. Затем зашли в дом, заполнив все пространство, уселись, улеглись на пол. Марфа Семеновна с любопытством взирала на новых людей. Все как на подбор, невысокие, но крепкие ребята. Только усталые…
— Всем раздеться до портков! — приказал Лысенко. — И постарайтесь уснуть. Через два часа подъем. Товарищ Шугарин, прошу назначить двух дозорных на улицу из числа ваших. Они потом выспятся. Вы останетесь здесь. За вами потом пришлем.
Бойцов долго просить не нужно было. Через несколько минут в доме стоял дружный храп. Марфа Семеновна покачала головой, затем аккуратно слезла с печи, переступая через сонные тела, вышла в чулан и принесла воды в кадке. Налила в большой чугунный котел, подбросила дров и стала дожидаться, пока закипит. Затем еще раз сходила в чулан. Теперь уже в руках у нее был небольшой пучок разных трав. Залезла на свое место и, беззвучно шевеля губами, стала перебирать сушеную траву.
Красноармейцев разбудил комвзвода, почти каждого теребя за плечо: «Вставайте! Встаем! Просыпаемся! Подъем! Пора!»
— Ну, соколики, проснулись? — спросила Марфа Семеновна.
К тому времени она переоделась, причесалась, повязала платок. Все одеяние у нее было черного цвета, словно траур, в контраст белым формам красноармейцев. Сергей взглянул на нее уже другими глазами. Перед ними стояла не старая бабуля, а стройная женщина с довольно красивым, но строгим, лицом. Ее лицо можно было бы назвать приятным, если бы не резкие черты, которые придавали ей жесткости. Темные глаза смотрели, будто проникая в самую глубину души каждого красноармейца. Многие не выдерживали ее взгляда и отворачивались.
— Вот приготовила вам отвар травяной. Отпейте каждый по половине кружечки мелкими глоточками. Придаст вам силы, быстрее сон уйдет. И не захотите спать до вечера. Не бойтесь! Пейте, всем хватит…
Сергей первым отпил из кружечки и передал следующему. В самом деле, через некоторое время почувствовал бодрость теле и свежесть в голове, будто всю ночь отдыхал, набираясь сил. Недоуменно посмотрел на Марфу Петровну, которая наполняла очередную кружечку.
— Меня тут многие называют колдуньей, — сказала она, наконец, приняв пустую кружку. Посмотрела на дно остывшего котла и, легко подняв, подала ближайшему красноармейцу. — Лошадей напоите, не помешает. Так же добавьте в ведро воды полкружки отвара. Колодец за домом.
Комвзвода кивнул в знак согласия и тут же два красноармейца выскочили во двор с чугуном и кружкой.
— Многие обходят мой дом стороной. А ты не побоялся — пришел. На самом деле я не колдунья. Просто после смерти мужа и сыновей пошла топиться в Лысьву. И какая-то неведомая сила меня вытолкнула из воды. Может, прохожий был. С тех пор стала понимать травы. Вот и лечу тех, у кого есть немощь или хворь. Но чаще боятся приходить. С осени никого не видел. При живом муже у нас хорошее было хозяйство. И корову держали, и свиней, гусей, кур было много…
— А как погибли ваши сыновья и муж. Сколько их было?
— Муж еще в конце шестнадцатого на войне погиб. А сыновья? Двое их было. Погодки. Младшенький пошел в Белую армию воевать, а старший к красным подался. Разругались перед этим, подрались… Даже я не смогла их остановить. Первым погиб старшенький. Прошлой зимой. А младший — Сережа, умер на моих руках. Привезли его изрубленного саблей. Той же весной. Не жилец он уже был. Меня не узнавал. Так в горячке и умер. Как я убивалась, пыталась помощь кровиночке. К доктору ходила. Но он даже не взглянул на меня. Сказал, что без него хватает работы. Ну да… Много было раненых. Весь двор лазарета был устлан калеками. Кто без рук, кто без ног, кто без глаз… Жуть…
Сергей церемонно поклонился женщине и сказал:
— Благодарствуйте, Марфа Семеновна! Вот, не обессудьте, немного муки и сахару вам оставляем. И еще... Если позволите, трое наших товарищей пускай побудут у вас? Мы за ними скоро вернемся.
— Пускай. Берегите своих, как вы сказали, товарищей, Сергей. Они слабы. Нет, не физически, духовно слабы, а потому — уязвимы. А вы будете долго жить. У вас сильный ангел-хранитель! Бог с вами! Идите!
— А как нам до железнодорожной станции попасть?
— Очень просто. Спускаетесь за моими огородами к реке. Там лед крепкий и берег пологий. Поворачиваете направо и через две версты поворотов Лысьвы увидите железнодорожный мост.Поднимайтесь по правому берегу. А дальше сами все увидите. Убивать идете, знаю. Но, Сергей, запомни мои слова. Это мне муж любил говорить. Кажется, кто-то из восточных правителей сказал. Велик тот полководец, который без боя побеждает.
— Хорошо, Марфа Семеновна, я буду стараться походить на того полководца.
Белые всадники на белых конях исчезли в предрассветной темноте. Марфа Семеновна перекрестила невидимых красноармейцев и зашла в дом.
У Евсея Петровича с утра все пошло наперекосяк. Сначала разругался с супругой из-за того, что она куда-то задевала форменную фуражку. Ну, какой он путеец, если нет на голове фуражки. Одно дело — мужик. Затем дорогу перебежала черная кошка. Потом пришлось на полпути возвращаться домой, потому что забыл узелок с продуктами. На обед не придется сегодня приходить домой, хоть и недалеко живет. Сегодня заканчивают менять последнюю пару поврежденных снарядами колес поезда — надо будет поманеврировать, проверить на ходу. А то этот есаул строг очень, нервничает, торопится — боится нападения красных. Говорит, что партизаны появились — то там нападают, то тут.
Евсей Петрович — потомственный путеец. Только вот дали помощника, черт бы его побрал, прости Господи. Вот и сейчас — подходит к паровозу и где этот шельмец? Нет его, опять опаздывает! А что должен помощник первым делом сделать? Верно! Должон встретить машиниста, доложить о неисправностях, ежели таковые имеются, и почтенно руку протянуть. А этот? Ан нет, вроде пришел. Смотри-ка, кажись, напялил на себя белую рубаху и что-то вытворяет в кабине. Ну, Евсей Петрович ему сейчас задаст. Курам на смех — в белой рубахе в паровозе.
Евсей Петрович поднялся по ступенькам родного паровоза (немного стало неудобно, когда наклепали к ним стальные листы) и уткнулся лбом в ствол маузера. От неожиданности он чуть не упал назад, выпустив из рук узелок с обедом. Но его подхватила чья-то сильная рука и затолкала внутрь. На него жестко смотрели две пары темных глаз через прорези белых башлыков. И вообще, они были во всем белом. Как умудрились не испачкаться?! Хотя у Евсея Петровича везде порядок. У него не забалуешь.
— Господа, го-оспода! — начал Евсей Петрович, заикаясь. — Что вам угодно? Я только машинист. Поездом командует есаул Зауров.
— Да вы успокойтесь, Евсей Петрович! — подал голос один из привидений. — С есаулом мы уже побеседовали. И он категорически не против, чтобы вы нам помогали! Комков, покажи есаула!
Из-за перегородки показали довольно-таки потрепанного и испачканного в угольной пыли есаула. Он, от волнения и страха, не знал куда деть руки — то подкручивал тонкие усики, то одергивал полы и рукава бекеши, то пытался отряхнуть пыль, то снова дергал себя за ус. А чтобы устоял на ногах, Комков придерживал его за шкирку.
В такое нелепое положение есаул Зауров попал из-за своей сверхактивности. Вот будто вожжа попала под хвост, не сиделось ему на месте. То побежит караулы проверять — каждого потрогает за лацкан, понюхает, приподнявшись на цыпочки (есаул был небольшого роста), то залезет к рабочим под платформу, то один паровоз пойдёт поверит, то второй — везде ему есть дело, все его касается…
С караулами у разведчиков вышло очень тихо и быстро. Бесшумно сняли всех одновременно. Нет, убивать не стали — комвзвода приказал: «Оглушить, связать, но не убивать!» Рабочие не в счёт — пускай занимаются своим делом. Главное, теперь начальник поезда есаул Зауров и машинист паровоза Евсей Петрович. Зря наговаривал машинист на своего помощника. Тот пришёл вовремя и сразу попал в руки разведчиков. Его трогать не стали, приказали не кричать, расспросили про машиниста: кто да как зовут, долго ли в путейцах? Затем связали руки, кляп в рот и бросили на угольную кучу — пусть пока посидит.
Долго пришлось выжидать есаула. Боялись, как бы машинист, придя раньше времени, не испортил дело. Зауров, что-то насвистывая под нос, стремительно двигался вдоль состава, то наклоняясь, то приседая возле каждой платформы, каждого вагона. Вот он уже через одну платформу от переднего паровоза, где находятся разведчики Лысенко. Теперь слышно, что он насвистывает.
— Хабанера, ария из оперы «Кармен». — сказал вполголоса Сергей.
— А? Что?
— Я говорю, любителя оперы берём как можно тише, — сказал погромче комвзвода. — Надо, чтобы даже свист не прервался, чтобы рабочие чего не заподозрили и не подняли панику.
— А это как? — спросил один из разведчиков недоуменно.
— Вы его возьмите за белы ручки, да рот закройте, а я продолжу арию... — ответил комвзвода.
Есаул, войдя в азарт от музыки, уже шёл размахивая руками, как дирижер. Не прерывая свиста, он с легкостью запрыгнул на первую ступеньку, ведущую в кабину машиниста, схватился правой рукой за поручень и, откинув левую руку назад и ладонью вверх, затянул наиболее удачную и длительную ноту. К чести есаула надо сказать, что мелодию он не врал. Закончив тянуть верхнюю ноту, вернул руку на исходную позицию, поставил следующую ногу на ступеньку, поднял голову и … увидел двух приведений: один из них целился в него из маузера прямо в лоб, а второй — схватил за руки и рывком затянул в кабину. Но, как ни странно, музыка, издаваемая свистом, не прекратилась, а продолжилась, причем в той же тональности. Есаул, лёжа на грязном железном полу паровоза, даже потрогал свои губы — нет, не свистят.
Сергей выдал завершающую каденцию(79) вступительной арии оперы «Кармен» и сел на корточки перед лицом есаула:
— Будете кричать, есаул, убьём! Верите?
Есаул бросил взгляд на дуло маузера в руках приведения.
— О, нет! Не из маузера... Мы вас просто задушим вон тем шнуром, которым подают гудок.
Есаул панически задергался, но молчал. Его глаза молили о пощаде, но больше всего он хотел говорить. Для него была мука молчать так долго. И надо же спросить, чего хотят от него эти ... приведения.
А они сами объяснили, не потребовалось даже спрашивать. Блиндированный состав они реквизируют. Вместе с есаулом. Если, конечно, тот жить хочет. А есаул хотел жить. Он очень любил жизнь. Любил музыку, балы, танцы. Но это ушло безвозвратно. И для того, чтобы вернуть хоть маленькую толику того былого счастья, князь Зауров пошел добровольцем в колчаковскую армию. И выбрал, как ему казалось, самое безопасное место службы. Их редко привлекали для боев, только для переброски войск — все таки не бронепоезд. В это время князь (он был отпрыском разорившегося кавказского князя) сидел в своем бронированном вагоне, защищенный от всяких пуль и снарядов. А теперь он валяется на пыльном, грязном полу под дулом пистолета системы Маузер и скулит, как та собачонка, которую он давеча пнул, чтобы не путалась под ногами.
— Поднимите его! — приказал комвзвода. — Машинист идет! Принимаем Евсей Петровича! Вежливо!
Через пятнадцать минут к паровозу подошел один из рабочих и прокричал через клубы пара:
— Господин есаул! Евсей Петрович! Мы закончили. Можно проверять.
В боковом окне кабины машиниста появилось лицо в форменной фуражке, а в двери — есаул Зауров.
— Я говорю, можно проверять! — повторил рабочий.
— Ты это… ты скажи там…— есаул говорил дёргано.— Чтоб… это... Пристегнули еще пять товарных вагонов для нагрузки…
— Хорошо, ваше сиятельство. Передам. А вы сами чего? Не хвораете случаем?
— Все! Все! — рассердился князь. — Поди прочь!
Есаул исчез из проема двери. Вернее, его затянули внутрь за ремень. Рабочий постоял еще немного задумчиво, удивляясь необычному поведению есаула. Потом махнул рукой и пошел вдоль состава искать прицепщика. Машинист Евсей Петрович, все еще проклиная сегодняшний день, занимался обычным делом — гонял помощника.
— Да чтоб тебя! Подкидывай угля! Видишь, давление не поднимается! Шибче, шибче работай лопатой.
Комков, видя, что помощник не справляется, схватился за вторую лопату и они стали попеременно кидать уголь в топку. Через некоторое время состав дернулся — прицепили первый вагон, затем — еще четыре раза.
— Комков! Передай ребятам, пускай ждут возле моста! Коней загрузим в один из вагонов. А Шугарин со своими пускай запрыгивает сразу на гаубичную платформу.
— А вы как же один здесь?
— Ничего! Справлюсь…
(78) Блиндированный поезд — железнодорожный состав, жизненные части паровозов и вагонов которого прикрывались броней, непробиваемой ружейными и шрапнельными пулями, а платформы снабжались высокими стенами из такой же брони, предохраняющими его от ружейного и частью артиллерийского огня.
(79) Каденция — типичный гармонический оборот в конце того или иного раздела музыкальной формы. Каденция в музыкальном исполнительстве — виртуозное соло, то же, что исполнительская каденция.
Продолжение следует
Изображения из архива сообщества Истфак, музеев ВГИАМЗ и СОМК, а так же с лицензией ССО
От автора:
Буду безмерно рад и благодарен, уважаемые читатели, если пожелаете приобрести мою книгу«Путь Воина. Победитель»— внесёте лепту на издание следующей книги, которую сейчас читаете. Книга « Путь Воина. Победитель»—участник Санкт-Петербургской международной книжной ярмарки, вошла в лонг-лист Московской литературной премии. Ваша поддержка очень важна. Спасибо тем, кто уже приобрёл, и респект тем, кто планирует приобрести! Электронная версия книги в читалке Ridero всего 266 рублей. https://ridero.ru/books/put_voina/
