"Путь Воина. Ясный сокол". Глава 4. "Марья и Никодим"
Автор @ramzansamatov
Воскресное богослужение местный батюшка открыл проповедью во славу русского оружия. Марья стояла среди прихожан, разыскивая глазами Никодима — давеча снова обещал прийти.
— Отче наш, сущий на небесах! Да святится имя Твое; да приидет Царствие Твое; да будет воля Твоя и на земле, как на небе; хлеб наш насущный дай нам на сей день; и прости нам долги наши, как и мы прощаем должникам нашим; и не введи нас в искушение, но избавь нас от лукавого…
«Интересно, нашёл он свою Ликин? — с небольшой ноткой ревности подумала женщина.» Что скрывать — нравился Никодим Марье. С некоторых пор, стала нетерпением ожидать его прихода.
—…Бог избрал немудрое мира, говорит апостол, чтобы посрамить мудрых, и немощное мира избрал Бог, чтобы посрамить сильное; и незнатное мира и уничиженное и ничего не значащее избрал Бог, чтобы упразднить значащее, — для того, чтобы никакая плоть не хвалилась пред Богом…
Сегодня уже два месяца, как Никодим принёс в руках корзину с ребёнком в дом Марьи. И все это время он ходит на китайскую сторону в поисках своей Ликин. И на что она ему?! Этих мужчин не поймёшь — всегда ищут несуществующего счастья, не видя, что происходит под носом.
— … Без жертвы невозможно угодить Богу и спастись, и, может быть, еще и по этой причине Бог попускает на земле войны, болезни и прочие испытания. Ведь на войне люди поставлены в такие условия, что часто бывают вынуждены жертвовать собой ради других, тогда как в мирное время они ничего такого никогда бы не сделали…8
Марья, наконец, разглядела среди прихожан большую фигуру Никодима. Поймав взгляд женщины мужчина улыбнулся и кивнул. Он за последние дни еще больше окреп, загорел, но немного осунулся. Дают знать заботы, которые он взвалил на себя. Это был уже не тот медлительный Никодим, раздобревший на спокойной и сытной службе у губернатора. Сейчас на Марью смотрел усатый казак с сильным, жестким и волевым лицом, что бывает у людей побывавших на войне и смотревших смерти в глаза.
Никодим вышел из церкви, подождал Марью и, тепло поздоровавшись, они пошли по улице. Дома их ждала Глашина дочка Фрося с детьми. Так и пошли рядышком, не обращая внимания на заинтересованные взгляды сельчан: Марья беззаботно размахивая концом платка, а Никодим ведя лошадь за узду. Посторонний человек мог бы подумать, что это возвращается казак со своей супружницей с воскресной службы.
Дойдя до дома, Никодим, первым делом, пошёл посмотреть на Сереженьку.
— Ну что, сокол ясный, растём?! О, какой мы теперь большой стали! Улыбаться умеем! А зубы-то где? Нет зубов? Ну, ничего — это дело наживное…
— Марьюшка, а он хорошо кушает? — спросил мужчина разогнувшись.— Не капризничает?
— Сереженька у нас мальчик не капризный. Серьезный, я бы сказала. Он всеми силами старается быстрее вырасти. Будто спешит куда.
— Куда спешит? Известное дело куда! — воскликнул Никодим. И сам же ответил: — Ко мне!
Марья рассмеялась — ей было душевно в компании этого мужчины. Но следующие слова Никодима заставили ее расстроиться.
— Марья, мне скоро предстоит уехать. Часто не смогу теперь приезжать. Вот я думаю: может мне Сереженьку с собой забрать?! Авось найду там кормилицу…
— А чем я тебя не устраиваю? — вскинулась Марья. — Не отдам я тебе сыночка. Куда ты собрался? Опять искать свою Ликин?
— Нет, Ликин, пожалуй, я не найду уже… Нет никаких следов.
Дело в другом. Нашего губернатора отправляют в отставку. Не понравилось Государь Императору, как он дело повёл с китайцами. Вот, решил меня облагодетельствовать новой службой перед отъездом из Благовещенска. Рекомендовал меня в лесную службу помощником лесничего. Звание унтер-офицера пожаловал и жалованье неплохое. Теперь мое жильё будет вдалеке — участок находится в ста верстах отсюда. Я подумал, что тебе тяжело будет с двумя детьми одной…
После этих слов в глазах Марьи вспыхнула надежда, но Никодим продолжил:
— Я говорю: может я заберу Сереженьку-то?!
— Не отдам мальчика! — воскликнула со злостью Марья. — Что хочешь делай!
— Ну, ладно, ладно…— сказал примирительно Никодим. — Я же так… чтобы тебе ношу облегчить.
— Не тяжела ноша. Справлюсь как-нибудь.
— Марьюшка, сердце мое, не обижайся. Не могу я тебя забрать. Там же тайга, лес. За сто вёрст человеческого жилья не найдёшь.
— А я и не напрашиваюсь! — сказала Марья успокаиваясь. — Значит, хотел в свою «тьмутаракань» Сереженьку нашего забрать?! Нет уж! Пусть здесь живет… нечего ему в таком крошечном возрасте по лесам шастать! Мы с тобой договаривались вначале, что до четырехлетнего возраста думать не смей забирать его!
— Хорошо, Марьюшка! — прогудел басом Никодим. — Только не злись! Полдень уже — может покормишь казака?!
Марья всплеснула руками и засуетилась, забегала приговаривая:
— Вот дурья башка! Вот дурная баба…Прости, господи! Сейчас, сейчас…
Сноровисто вытащила любимый чугунок из остывшей печи — долго держит тепло — сбегала в погреб за разносолами, нарвала с огорода зелени и, спустя небольшое время, стол ломился яствами. Тут был и квас ядреный, были и морковные пирожки, малосольные огурчики, и сало нарезанное тонкими пластами; кроме того: наваристый борщ со сметаной, рыба запечённая и каша из полбы — на то и воскресенье, чтобы угощаться.
Никодим взял большой кусок хлеба, положил на поверхность пласты сала, откусил, затем отправил в рот дольку чеснока, пожевал и погрузил ложку в тарелку с борщом…
— Ммм… Вкусно как, Марьюшка! Язык можно проглотить. Давно я не едывал такого борща.
— Кушай, Никодим! — сказала Марья. — Вон ещё огурчиков малосольных бери! Грибочки! Лучок зелёный!
Она сидела напротив и, подперев ладонями щеки, любовалась тем, как аппетитно кушает мужчина в ее доме. Надоело уже готовить только для себя. Вот настоящее счастье — дети, муж… мужчина — тихое семейное счастье. Только вот мужчина собрался уехать.
— Надолго ты в тайгу?
— Пока не знаю. Поеду освоюсь, поживу, а как будет оказия — приеду к вам.
— Когда в путь?
— Вот, завтра и поеду…
— Баню затоплю тогда, — сказала Марья. — Ты побудь дома, пока я воды натаскаю.
— Хорошо, Марьюшка. Ты только воды нанеси, а остальное я сам…
Марья вышла из дома, оставив Никодима с детьми. «Хорошая женщина», — подумал он, тяжело вздохнув. Но вот не выходит из головы Никодима милая Ликин. Стремительно ворвавшись в тихую жизнь мужчины и, оставив след в сердце, а в руках ребенка, исчезла в неизвестном направлении. Несмотря на то, что Никодим искал и не нашел следов, душа подсказывала: «Она жива!» — поэтому он не оставлял надежды ее найти. А Марья? А что Марья?! Кормилица Сереженьки, без сомнения, хорошая женщина: молода, умна и красива. Есть у нее хозяйственная жилка, домовитость и основательность. Но нет той необъяснимой прелести и страсти, что заставило бы учащенно биться сердце казака. Бывало, Ликин улыбнется и посмотрит раскосыми глазами или просто пройдет мимо, задев лишь дуновением ветерка, а у Никодима сердце выпрыгивает из груди.
Марья пришла со двора раскрасневшаяся, запыхавшаяся, но счастливой улыбкой. От былой грусти не осталось и следа.
— Все! Я уже и затопила. Тебе ничего не надо делать, Никодим. Разве что дров немного наколоть…
Мужчина обрадованно вскочил — лишь бы чем занять себя. Иначе от этих мыслей с ума сойдешь, особенно когда Марья каждый раз вглядывается в его глаза с надеждой.
— Ххык! — и тяжелый металл топора опускается на березовый чурбан, раскалывая его пополам.
— Ххык! — и мысли улетают прочь, оставляя лишь действие.
Взять чурбан из кучи, поставить на колоду, поднять топор, расколоть…
— Ххык! Ххык! Ххык!
— Ххык! — и… инструмент застревает.
Мужчина поднимает топор вместе с чурбаном над головой и, развернув обухом вниз, с силой ударяет об колоду — поленья разлетаются в стороны. Так… Снова берет чурбан из кучи, ставит на колоду, поднимает топор…
— Ххык! — прочь ненужные мысли.
— Ххык! — прочь сомнения.
— Ххык! — прочь преграды.
— Ххык! Ххык! Ххык!
Через несколько часов, усталый, но довольный Никодим сидит на колоде, попивая холодный квас. Вышел пару чурбаков для бани расколоть, а переколол все напиленные дрова, да еще и в поленницу сложил. Останавливался лишь квасу глотнуть, что выносила Марья. Она не стала прерывать его труд — хуже этого нет, когда видишь, что мужчина работает в удовольствие. Только из окна наблюдала, как он колет дрова. Как бугрятся мускулы на спине и руках, перекатываясь при каждом движении, вызывая в сердце женщины сладкую истому.
В баню Никодим пошел в одном исподнем, закинув на шею большое льняное полотенце.
— Ооо… Ух, ты… — воскликнул мужчина, зайдя в баню. — Тут уши в трубочку сворачиваются от жары… Хорошо натопила, Марьюшка.
Никодим подкинул еще воды из ковшика на камни. От них с шипением вырвался пар, обволакивая тело приятной жарой. Мужчина лег на полок и, растянув ноги на всю длину, закрыл глаза. Он всеми фибрами чувствовал как банная жара, проникая в глубь тела, пробуждает уснувшие внутренние волокна — процесс банного перерождения был запущен. Через некоторое время он облился холодной водой и вышел в предбанник отдышаться и попить квасу.
Во второй раз в парилку зашел уже с веником. Березовый веник ожидал своего череда в предбаннике: запаренный, облитый холодной водой и завернутый в чистую холщовую тряпку. Зайдя в парилку Никодим опустил его в кадку с горячей водой, тут же вытащил и, встряхнув, полез на полок. Прямо оттуда подкинул воды на камни и начал париться. Сначала прошелся по коже едва касаясь и поглаживая, затем легкими движениями нагнал на тело горячий воздух. Снова подкинул воды на камни и, дождавшись когда пар растечется по потолку, стал, покрякивая, хлестать себя… Вволю напарившись, облился водой и вышел отдохнуть, попил квасу, посидел и прислушался к организму: “Есть еще силы?! Просит еще?!” Похоже, что надо…
Зайдя в парилку, поддал пару и снова полез на полок. Но начать повторный процесс приятного самоистязания с помощью веника не удалось. Скрипнула дверь и в проеме показалось дебелое обнаженное женское тело …
(8) Из проповеди священника Ионна Павлова. “В начале было слово. Сто избранных проповедей.”
Продолжение следует
Книга первая "Путь Воина. Победитель" уже издана. Информация здесь https://ridero.ru/books/put_voina/