ПРОЗА. Бессмертие. Глава первая. Неустранимое повреждение

Им тогда было по семьдесят — подростки, которым кажется, будто они уже взрослые, и почему только родители не замечают — и он сказал Тане:

— Представь, я делаю это двумя руками одинаково быстро.

— Рада за тебя, — засмеялась Таня, — я тебе всё ещё нужна?

— Фехтую я одинаково двумя руками! — надулся он. — Ты не слушаешь, что ли? Даже без костюма!

— Слушаю, — Таня чмокнула его в щёку. — Просто дразню. Немножечко. Чуточку. Капельку. Ты ведь меня за это и любишь, правда?

А теперь фехтование было в прошлом. Он смотрел на одну из зрительниц, пухлогубую и большеглазую. Сколько ей? Не больше шестидесяти? Иногда наших недорослей выдают седые волосы и морщины — избыточное и трогательное увлечение управляемым старением, юношеский максимализм. Но эта меру знает. Пара белых прядей среди иссиня-чёрной копны.

Девчонка кричала:
— Добей этого придурка.

С неё не сводил глаз ещё один зритель — наверное, ровесник. Арена его, кажется, не интересовала. Ну да, такие нравятся. Яркая, дерзкая. Даже странно, что всего один вздыхатель.

Сергей быстро пробежался по камерам, передававшим изображения с Арены. Дерутся, как обычно. Все живы, некоторые валяются, но вскоре придут в себя. Можно продолжать пялиться на зрительниц.

“Неустранимых повреждений” не было уже лет пятьдесят, хотя идут сюда именно за ними. Эпоха грани, все дела. Незримое присутствие возможной гибели помогает держать в тонусе размякшее человечество. Целая философия, блин.

Почему-то вспомнился стишок, который давным-давно сочинила Таня - он понравился ему своим неожиданным финалом.

   Кто там, смерть или ненастье
   К нам стучится в дверь?
   Или, может, это счастье?
   Я боюсь проверить.

   Вдруг окажется, что счастье?
   Как мне быть тогда?

Хотя, если вдуматься, ничего парадоксального в нём нет. К смерти нас иногда тянет сильнее, чем к счастью.

Правда, сегодня, видимо, никто не умрёт. Через пару часов всё закончится, повреждённые подлечатся, он соберёт копья, мечи и луки участников. Зачем их, кстати, вообще собирать? Тащили бы с собой как трофеи. Но психологи уверяют: необходимо, чтобы предметы, ассоциирующиеся со смертью, оставались здесь.

А потом у него в ушах негромко булькнуло, и приятный мелодичный голос произнёс:
— Неустранимое повреждение. Смерть мозга.

Это означало, что одному из участников прилетело по полной программе.

Сигналы такого рода были нарочито мягкими: опасная или пугающая ситуация и без того выкручивает эмоции до предела, мешая мыслить трезво и точно. Поэтому сообщение должно успокаивать, а не тревожить ещё больше.

Всё это проносилось в голове у Сергея вперемешку — и воспоминания про успокаивающий сигнал, и осознание, что ох, нифига ж себе, впервые за столько лет, и понимание, что где-то рядом умер человек (это было особенно поразительным: умер человек!), да вот же он, вижу, да, лежит, просто лежит, а рядом — одна из команд, явились сюда впятером, жёлто-чёрная раскраска, называют себя Тиграми, но худые, больше на ос похожи, они что, впятером его убивали? — и всё это смешалось в какой-то комок мыслей и чувств: удивление, растерянность, гнев.

Ладно, хорошо, что там надо делать? Так, да, финал. Сергей включил прекращение поединка.

— Стойте! — спокойно и величественно произнёс голос в ушах каждого из участников и зрителей. — Сложите оружие.

Ну вот, подумал Сергей с каким-то даже облегчением, вы этого хотели? Теперь мы снова в тонусе на пятьдесят лет. Или на сколько вам его хватит — он опять посмотрел на лежащее тело. Как-то это буднично. Обычно. Просто лежит. Бог мой, из головы натекло.

А потом сообразил, что осы, или тигры, или кто они там, кажется, ещё не закончили: мечи по-прежнему блестят в их руках. А навстречу им шагает Джек, второй контролёр Арены. Сергей выдаёт оружие тем, кто не принёс своего, Джек собирает. Рутина, да. Но не сегодня. Сегодня всё по-другому.

И осы начинают не спеша тыкать в Джека мечами.

— Серёга, их понесло, — быстро говорит Джек, уклоняясь и отступая. Одна из ос бросает ему меч. “Стоять!” — орёт Джек. Правильно, нечего, не надо поднимать, пусть не думают, что схватка продолжается — и тут его как-то по особенному бьют в голову, будто ненадолго замерев в момент касания.

— Неустранимое повреждение. Смерть мозга, — успокаивающе произнёс уже знакомый голос.