Он, Она и Перестройка (комедийно-трагедийная иронично-детективная семейная стихоповесть с продолжением...)

И даже тех, кого не зрел ни разу,
С кем не был связан ни одним мгновеньем,
Я помню по какому-то приказу
Моей души с её замирным зреньем.
В.М. Блаженный (Айзенштадт)

Глава 1. Утро 1 июля, Она

― Я тебья убью, ― еле-еле закончил мысль пьяный уже много дней муж.
Вот это да! Сколько с ним живу ― ни разу не видела, как он муху обижает, и нате вам ― убью! И главное ― кого? Меня? Меня, кому много лет назад клялся в вечной преданности и любви.
― Наливай, или шбшу…., ― продолжал нашёптывать угрозу бывший интеллигент у меня за спиной.
Ну, ничего себе! Нормально?
День его рождения мы начали праздновать 24 июня, ещё всей семьёй. И начинался-то день вполне прилично, его собственными стихами, которые время от времени писались так, для себя, в стол…

Мы шли по жизни ровно в ряд,
О, этот сбор макулатуры!
И местом встречи и культуры
Был пионерский наш отряд.

Рядились в белые одежды
Мы, комсомольцы-молодцы,
Чтоб с чёрным низом, без джинсы,
Как представители надежды.

Потом армейская муштра ―
Пятнадцать лет мы ходим строем
"Мы наш, мы новый мир построим",
Но это завтра, не с утра.

Какая страшная беда,
Какая грустная забава,
Чтоб ни налево, ни направо,
А только прямо ― навсегда…

А теперь я успела проводить сына в летний трудовой лагерь, помочь маме на дачном участке обобрать с картофельной ботвы полосатого колорадского жука, поучаствовать в передвижении мебели с одного места на другое у сестры в Переделкино и довязать начатый в январе зимний пуловер для мужа. Да мало ли может переделать за неделю 40-летняя девушка, закалённая советскими временами! А у мужа-то праздник, оказывается, в самом разгаре! Закуска давно закончилась, вкус салатов и холодца уже забылся, а Котик всё откуда-то, как фокусник, извлекает бутылку за бутылкой. Теперь, видимо, его запасы закончились, и он справедливо решил, что настал мой черёд наливать ему.

А ведь были времена, когда я звала его Котиком, а он меня ― Рыбкой, когда Котик пил только молочко и минералку, был внимательным и заботливым мужем и отцом, дарил цветы на праздники и ходил с сыном по музеям. Всё изменилось практически в одночасье, когда пришла перестройка, и мы ― два интеллигента с красными дипломами педагогов ― не смогли влиться в новую для нас жизнь. Всё упёрлось, как это ни банально, в деньги. Вернее, в полное их отсутствие.
Я, правда, кое-как научилась плести бисер, который сначала надо было купить за свои деньги у преподавателей бисероплетения, и, как я поняла позже, ― просто помочь им с организацией бисерного бизнеса. Блестящие бусинки теперь выкатывались из самых неожиданных мест квартиры, а место сбыта готовых изделий я так и не нашла. Практически одновременно я училась выращивать вешенки под кроватью и в любом свободном углу малогабаритки. Мешки с мицелием опять же за собственные рубли были куплены у мичуринцев, которые заверяли, что через неделю вырастет такой урожай грибов, что понадобится грузовик для их перевозки к рынку, и я отхвачу фантастическую сумму. Надо ли говорить, что ничего, кроме плесени на стенах комнатушек и грибков на ногтях, мы не заработали.

Деньги в долг соседи давали неохотно, но на них я закончила курсы парикмахеров, бухгалтеров и даже стала обладателем диплома изготовителя кафельной плитки в домашних условиях. Клиентурой похвастаться я не могла, поэтому стригла только мужа; дебет-кредит-ажур приводил меня в неописуемый ужас одними только терминами, и было совершенно не понятно, что за ними кроется, как с ними работать, чтобы извлечь максимальную выгоду; а когда на кухне стало уже невозможно понять, в какой посуде замешивается раствор из клея и цветной пыли для изготовления плитки, а в какой можно приготовить «кашу из топора», муж решительно выступил против, авторитетно заявив, что он мужик, хозяин и кто-то там ещё, что он сам берётся за решение денежного вопроса, но перед столь ответственным шагом ему необходимо собраться с мыслями. В таком вот собирании мыслей прошёл не один год, подрос сын…

Для нашей семьи чудеса новой техники по-прежнему оставались предметом роскоши, а долги перед соседями приравнялись к внешнему долгу России перед развитыми странами. Котик неожиданно перешёл с молочка на водочку: красиво жонглируя философскими понятиями, объяснил, что это непременно поможет найти правильное решение вопроса, слишком быстро вошёл во вкус, и теперь в редкие дни ему можно было успеть напомнить про «мужика, хозяина» и кого-то там ещё, за что потом я незамедлительно расплачивалась всевозможными видами в стельку оскорблённого подозрениями мужа.

― Ты оглохла, Рыба моя, ― зашевелилось чувство юмора в насильно протрезвевшей голове мужа.
Воспоминания о прошлом, может быть, были и не очень сладкими, но настоящая теперешняя жизнь показалась мне такой кислой, что резкий разворот от раковины со сковородкой в руке и последующий удар этой же сковородой по умнейшей когда-то голове мужа стали не просто последовательными, но и логичными. Сначала раздался звон, потом как будто треск спелого арбуза, тут же, кажется, я увидела несколько неярких искр; один глаз моего благоверного уставился на кончик моего носа, затем мне показалось, что прошла вечность, пока второй его глаз уловил направление первого, и вот уже оба мужниных глаза засмотрелись на кончик собственного носа. Интеллигентно улыбнувшись, крякнув напоследок, мой некогда любимый Котик мешком свалился на пол, не забыв при этом красиво и как-то уж слишком по-театральному запрокинуть голову с открытыми и скошенными к носу глазами и идиотской улыбочкой на губах. Тонкие ножки в трениках почему- то сложились чёрным под цвет изделия треугольником: одна ступня без носка идеально прилипла к другой, в носке, и я увидела то, что много раз слышала, ― склеил ласты…