[ПРОЗА НОВИЧКОВ]. Сага. "Караван". Часть 4
Федор Константинович высказал мнение, что пусть родители сами выберут имя первенцу. Валентина Матвеевна предложила сделать это сообразно святцам, Лалочка же возразила, что ребенок не обязан всю жизнь носить имя какой-нибудь Феклы или Матрены только оттого, что ему не посчастливилось родиться в этот день. Виталий Альбертович предпочел отмолчаться. Борис последовал его примеру.
Через какое-то время вернулась Анечка с дочкой на руках, и тогда все в очередной раз выразили свое безмерное восхищение девочкой и по новой озвучили свои предложения относительно имени. И на этот раз Борис снова высказал свое пожелание назвать девочку Анастасией. Казалось, к нему прислушались все, кроме Ани.
— Я уже решила, - сообщила она, - назвать ее Луизой. Разве найдется что-нибудь лучше?
Повисла небольшая пауза, после чего все стали убеждать друг друга, что желание матери – закон. На этот раз отмалчивался только Федор Константинович. Он напустил на себя образ добродушного дедушки, но в то же время направил свой проницательный взор на сына. И от него не укрылась та перемена, что произошла только что в сердце Бориса.
И хотя Борис все еще не без успеха продолжал играть роль бесконечно счастливого отца, он вдруг ощутил где-то глубоко внутри, как кольнула сердце внезапно открывшаяся истина и как заболела уязвленная его душа. С улыбкой на лице он принял известие о том, что дочка его будет Луизой.
«Какое-то собачье имя», - отметил он про себя едва ли не с отчаянием. И ему вдруг стало предельно ясно, что ничего не изменится. Что этот ребенок, к которому он пока, к удивлению своему, так и не воспылал горячей отцовской любовью, не станет для них с женой ни общей целью жизни, ни тем ядром, вокруг которого, притягиваясь, как протоны и электроны, стали бы вечно вращаться они. А жаль.
Уловив на себе взгляд отца, Борис улыбнулся ему ободряюще, но улыбка эта походила скорее на усмешку – насмешку над самим собой перед лицом отца, который, как видно, давно знал все наперед.
Что бы делала Аня без помощи Ларисы Павловны, она не представляла. Но к счастью, Лалочка вызвалась помочь ей с ребенком во всем. Она прекрасно знала, что и как и когда нужно делать, могла безошибочно угадать, отчего Луиза плачет, и быстрее всех успокоить ее, знала, как бороться с детскими недомоганиями, как помочь и развеселить крошку. Она всегда была рада посидеть с малюткой, если Ане нужно было куда-нибудь отлучиться или просто поспать пару часов. Рад был и Виталий Альбертович.
Он быстро привык к чужому ребенку, и каким-то чудом избавившись от мучительных переживаний по тому поводу, что этот ребенок не его, в тайне почти считал Луизу своей. Хотя, ему уже не было никакой разницы в том. Он был счастлив уже тем, что в доме появилось это крошечное существо, одним присутствием своим способное приносить радость, ни с чем не сравнимую, и наполнять его сердце теплотой и нежностью до такой степени, что ему иногда начинало казаться, будто он вот-вот расплачется от счастья.
В последнее время Виталий Альбертович стал очень чувствителен. Он сам несколько раз с удивлением замечал, что приобрел непостижимую способность слезиться от умиления.
«Что это со мной?» – спрашивал он сам себя, прогуливаясь с коляской во дворике. И, не находя ответа, удивлялся еще больше, заглядывая в милое спящее личико. «Лизанька моя, - твердил он, - прелестный ребенок! Счастливое дитя!» Он был бесконечно благодарен ей за то, что она появилась на свет и тем привнесла в его постепенно пустеющую жизнь какой-то иной, возвышенный и даже космический смысл. «Счастливое дитя!» - повторял он неустанно.
Аня была счастлива не меньше. Даже внешне она заметно изменилась с тех пор, как у нее появился ребенок. Движения ее стали плавными, и во всем теле сквозила какая-то томная усталость-нега, а на лице временами блуждала таинственная улыбка Моны Лизы, обозначающая возможно, некую причастность к вечно скрытым под покровами житейской суеты истинам, одно прикосновение к которым способно наделить человека спокойствием и умиротворением.
Именно образец того великого спокойствия и умиротворения и являла собой Анечка в то время. Контуры ее тела приятно округлились, превратив ее из несколько угловатой девочки в женщину, невероятно привлекательную и желанную. И во всем ее образе появилось нечто новое – какое-то наслаждение то ли окружающим, то ли самой собой, тягучее мягкое скольжение линий и жестов, и какое-то новое ожидание, вернее, готовность к чему-то. К чему?
Наблюдая за ней, Борис не мог не заметить, что в ней проснулось какое-то новое начало, и что именно оно руководит теперь всем ее поведением, заставляет говорить и делать то, чего она не говорила и не делала никогда раньше.
«Наверное, это и есть материнский инстинкт, - рассуждал он про себя, - и чувство удовлетворения, посетившее ее наконец».
Думая так, он надеялся вновь, что, может быть, теперь у них все и наладится. И что, может быть, он ошибся, слишком рано отчаявшись.
Он уже готов был простить ей это дурацкое «лалочкино» имя Луиза, лишь бы только она всегда оставалась такой: нежной, мягкой, спокойной, улыбающейся этой своей потусторонней улыбкой. И он был бесконечно счастлив уже тем, что всего лишь надеялся, что все у них будет хорошо.
Продолжение скоро!
Автор:@maryatekun
Публикация: @karavai
Дизайн: @sxiii
Уважаемые блогеры! Если вы хотите опубликовать на страницах нашего сообщества свои художественные или публицистические произведения, пожалуйста, познакомьтесь с правилами подачи текстов, опубликованными здесь.
Если вы сами не пишите прозу, но читаете, и вам попались интересный рассказ или повесть - подскажите, пожалуйста, новичку, что он может публиковаться в нашем сообществе.
