[Проза] Повесть о том, как я роман писал… Глава 16
Глава 1
Глава 2
Глава 3
Глава 4
Глава 5
Глава 5. Часть 2
Глава 5. Часть 3
Глава 5. Часть 4
Глава 5. Часть 5
Глава 6
Глава 6. Часть 2
Глава 7
Глава 8
Глава 9
Глава 9.Часть 2
Глава 10
Глава 10. Часть 2
Глава 11
Глава 12
Глава 13
Глава 14
Глава 15
Глава шестнадцатая. Остров
Автор: @abcalan
Редактор: @mirta
Умом Россию не понять, аршином общим не измерить!
У ней особенная стать! В Россию можно только верить!
Это сказал Ф.И.Тютчев, а автор повести, рассуждая о национальных особенностях, только подтверждает его слова.
Неужели такое общество должно быть достойно какого-нибудь романа? Этим вопросом я тогда обрекал себя на отсутствие мысли. Но в оправдание предполагал, что у этих людей должна быть своя тайна, без представления которой никакое повествование о них невозможно. Ведь представление тайны и будет мыслью. Как быть, если у этого общества нет и не было никогда мысли, вместо которой – бесконечные рассуждения?
Ведь осознание своей тайны и попытки иметь о ней ясное представление, что и является мыслью, должно быть для человека дороже его сегодняшнего существования. Есть ли что-нибудь подобное у этих людей? А если нет, значит, ещё рано думать о каких-либо сотрудничествах с ними. Вот почему ты отчуждён от них, Виктор Борисович? Либо стань одним из них, либо исчезни с их глаз…
«Солнце ещё не ушло за дальнюю сопку, мужики не успевали справиться со сломанным фрикционом. За тягой надо было ехать.
В это время у траншеи остановился тёмно-зелёный «уазик», из него вышел высокий худощавый человек. Придерживая на ходу шляпу и развевающий плащ, он быстро подошёл к Валету, который, заглушив двигатель, рылся в ящике с ключами и материл какого-то «разиню», укравшего у него пассатижи и гаечный ключ семнадцать на девятнадцать.
- Чем занимаетесь? – не поздоровавшись, спросил человек.
Он был нетерпелив, непонятно на кого зол и ждал немедленного, исчерпывающего ответа. Причём ответ обязательно должен был удовлетворить его. Механизаторы уже были изрядно пьяны. И Орлов нахально ответил:
- Не видишь – гробы сколачиваем.
- Что? Как вы сказали?
Приезжий втянул терпкие запахи хищным хрящеватым носом и вперил беспокойные глазки в Кольку.
- А так. Ты что, не видишь, чем мы тут занимаемся? – Орлов красноречивым жестом показал на траншею, силос, трактора.
- А почему стоите? – повысил голос приезжий.
- Потому что ещё не посадили.
- Что вы себе позволяете? Надо будет - посадим!
- А мы тебе что? Картошка? Тяга фрикциона лопнула.
Валет уже понял: ни о какой тяге этот начальник понятия не имеет, значит, не поможет, говорить с ним о чём-либо бесполезно.
Тут приезжий заметил, что механизаторы пьяны.
- А-аа, паа-чему? – задохнулся он в гневе. – Па-аачему вы, во-первых, пьяны, во-вторых – почему стоите? И в-третьих – паа-чему до сих пор закладываете силос, когда ещё не везде убран хлеб?
- Да ты что, начальник, в своём уме? Какой хлеб, какая сейчас уборка? Считай, зима завтра начнётся. Наши-то давно убрали…
Приезжий его не слушал. Он перешёл на крик, маты, вороны с ветвей старой, высохшей берёзы взлетели и отправились куда-то по своим делам.
- Чтобы завтра же были на уборке. В соседних колхозах не успели убрать. Директор вам скажет. Исполняйте!
Начальник хлопнул дверцей, машина заурчала, зафырчала, выбираясь из грязи, и покатила по неровной дороге к осеннему горизонту.
- Вот так фрукт! Кто это? – спросил Колька, залезая в кабину трактора, где, удобно устроившись, Валет нарезал сало, а потом начал открывать зубами железную пробку бутылки.
Приятель выплюнул жестяную жёлтую пробочку и выругался.
- Начальник какой-то. Из района, наверное, – нехотя процедил он. – Налетят вороньём, разговаривать по-человечески разучились, сволочи.
В ветровое стекло ударил хлёсткий ветер, небо разом потемнело, и крупными хлопьями повалил белый, искрящийся снег».
- А что, неплохо получается! – восторженно сказала Людмила, когда я закончил чтение очередной главы. – Очень похоже на нашу деревню. Мы ведь с Борисычем почти земляки.
При последних словах она с достоинством оглядела присутствующих.
- И наши, украинские, степи напоминают, - пробормотал Сергей Нестерович Барабаш, нарезая хлеба. – Там Мельниченко даже говорит на украинском.
- Иногда, - поправил я, представив Ильича.
Супруги незаметно хлопотали у стола и над столом, готовя угощения и ставя напитки. Редко бываю у нормальных людей. А ведь тоже мог бы жить, как все люди. Сервировать стол, открывать вина, кушать рыбу под как её.. «шубой» или «в шубе». Почему не довелось? Чем хуже остальных? Но тут же одёрнул себя: опять сравнения. Никогда не допускайте сравнений с кем-нибудь независимо от выводов…
Чтение, о котором давно просили Барабаши, длилось уже четыре часа. Доктор Павлуцкий, солидный мужчина в очках и аккуратной бородкой, прокашлялся и промолвил:
- Мне кажется, что это недавние события, почти сегодняшние. Между прочим, какой историограф оставит свидетельства о нашем времени, особенно о Нерчинской каторге, не говоря уже о нашей, островной?
- Есть, наверное, люди. Да хотя бы каждая газета?
- Газеты это одно! А движение мысли? Литературная фиксация.
- Это очень тонкий вопрос, доктор, - заметил я. – Ведь кто-то подлинно мыслит, а кто-то только думает, что мыслит. Отличить могут серьёзные специалисты. Боюсь, что до мыслителя я не дорос.
- То есть следователи могут отличить? – подковырнул меня начальник ОБХСС майор Березин.
- Именно! – рассмеялись мы с доктором.
- Ладно, хватит. Все за стол. Спасибо, Борисычу, за духовную пищу, пора браться за насыщение! – засуетился Барабаш.
- И всё-таки мрачновато, хотя и документально, – витал в своих впечатлениях доктор…»
До полночи я перебирал в памяти моменты разговоров у Барабашей, набросал несколько абзацев. И долго сидел у вечернего окна, смотря в сторону Татарского пролива, где поднимался тонкий клинок месяца над бездной воды.
Вряд ли мои собеседники представляют настоящее «мрачновато». Может быть, и милиционер, и медик видели жуткие моменты жизни, расследовали или лечили их, то есть людей, но они не были частью этого кошмара, каторги, всегда находясь за их пределами.
Да им, как и большинству общества, суждено быть за некой чертой, которую никогда не переступают люди той или иной стороны. Той, где устроена в какой-то мере благополучная часть общества, и той, где – настоящий кошмар, народ, который обслуживает это благополучие от районных центров до Генерального секретаря ЦК КПСС. Так было всегда, во все времена человечества.
Ведь через всё общество, за всю его историю, проходила одна незримая черта, за которую не смели переступить ни с той, ни с этой стороны. Но для таких, как я, такой черты не должно было существовать. Мы тоже были всегда! И такая свобода никогда не будет понятной ни одной из сторон. Мы всем были и будем чужими.
Мысль появляется там, где имеется предмет, о котором должно мыслить. Но все разговоры о страдании, существующие веками, бессмысленны. Это только нескончаемые разговоры и ничего больше. Там нет акта мысли, там всегда – подмена мысли, то есть ложь. Кто счастлив, кто несчастлив, богат, не богат, любим, не любим, прав, не прав – таковы никогда не кончающиеся рассуждения, выдаваемые за мысль в большинстве произведений. И там ничего нельзя назвать мыслью, ибо все рассуждения предполагают случайность, а всякая случайность - незавершённость. Незавершенность же – отсутствие предмета. Отсутствие предмета – отсутствие мысли. То есть – это события до рождения или уже умершие, не успев состояться. Зомби!
Мысль - это завершённость. Даже какого-то этапа, не говоря уже о явлении. Человек должен быть вовлечен в явление. Здесь он никогда себя не вовлечет, ибо он сам по себе «не участие».
На другой день, думая об этом «не участии»,я отправился в кафе и машинально заказал палтус и кофе.
Когда я вижу, что глухонемые превращают своё кафе в настоящий рай, то радуюсь – это люди, у которых состоялась мысль. Они убрали огромное, зеленоватое, окно из блоков, которое как бы разделяло мир на два туалета – с той и этой стороны. В пространствах, разделённых этими блоками, почему-то всегда присутствовал запах мочи и хлорки.
Теперь вместо этих страшных блоков – огромное пространство, занятое не то большим стеклом, не то пластиком. Но это настолько прозрачно и в то же время придаёт ощущение незыблемости, что ощущение туалетов исчезли вместо с запахами. Появились миры со своими тайнами, которые хочется раскрыть и ясно представить, то есть мыслить о них. И быть частицей этого мира, где каждое явление завершенное, то есть имеющее мысль и о котором уже можно мыслить для движения дальше.
В этом случае человеку не надо страдать для того, чтобы не страдать. Сказки рассказывают дуракам, у которых жизнь состоит из смеси холуйства, холопства, похабства, кровожадности и пьянства.
Кто и когда покажет миру, что Россия не такая? Что это – не войны, не железный занавес, отгораживающий дураков от нормальных людей, не каторга, а умные, честные и трезвые люди? Но ведь эти люди должны вовлечь себя в акт мысли, где каждое явление – завершённость, фиксация пройденного пути, движение – развитие, а любая обстановка – деградация.
Разве я смогу написать об этом?
Наверное, вид у меня был настолько растрепанный и дурацкий, что парень с девушкой в кафе, стоявшие у кассы, давно привыкшие ко мне, рассмеялись и, как всегда, помахали мне вслед.
Воспользуйтесь платформой Pokupo.ru для монетизации творчества. Без абонентской платы и скрытых платежей, взимается только комиссия с оборота. При обороте до 30 тысяч рублей можете работать вообще без комиссии.
С Pokupo начинать бизнес легко!
По всем вопросам - к @ivelon. Или в телеграм-чат сообщества Pokupo.
дизайнер @konti ( @digital-designe )