[Проза] «Стаж - две недели»
Автор: Northern Snow
Редактор: @nikro
Не знаю, как вам а мне всегда интересны истории, связанные с профессиями, в которых ты ничего не понимаешь. Казалось бы парадокс – сериалы по типу “Доктора Хауса” должны быть интересны в основном врачам, а судебные драмы – прокурорам и адвокатам. Но нет, хорошие истории цепляют на крючок всех и тащат через конфликты и декорации, через крутые повороты сюжета.
Сегодняшний рассказ – о медицине. О буднях медработника, что творится в голове которого мы часто и не задумываемся. Для нас эти люди в белых халатах – всего лишь функции, мы обращаемся к ним лишь тогда, когда нам что–то от них надо и вряд ли в этот момент кто–то думает о чувствах врача больше, чем беспокоится о своем здоровье или здоровье близкого человека.
Стаж – две недели.
Утро. Обычное, немного прохладное. Адрес вызова довольно близко – решаю не дожидаться водителя, пойти пешком. На талоне надпись: «Акт. Пневмония» – значит, после вызова бригады скорой медицинской помощи.
Встречает женщина лет сорока, невысокая.
– Здравствуйте. Так проходить? – киваю на собственную обувь.
– Да, проходите так, – соглашается женщина, заходя в комнату.
В комнате на диване пожилая женщина: полная, бледная, с темными редкими короткими волосами с проседью и, что не сразу даже бросается в глаза – без ног. Часто дышит, губы цианотичные.
– Жалобы-то какие у вас?
– Ну дышит вот так, температура повышалась. Она слышит плоховато, говорите громче, если что.
– Вы ведь после вызова Скорой? – спрашиваю у женщины, что меня впустила. Чуть позже выясняется, что это дочь, – давайте амбулаторную карту, если на руках.
– Да, вам вот еще оставили ЭКГ посмотреть, – подает мне все: амбулаторную карту, ЭКГ, полис.
– А как плохо почувствовала, что было?
– Ну, просто как недомогание.
– Никто не болел вокруг? Никуда не выходит же?
– Нет, дома все время, да и не болел никто из окружающих.
– Давление, температуру измеряли?
– Температуру последние два дня не измеряли, только ночью вот она себя совсем плохо почувствовала - вот так дышать начала, измерили - 38,0. Скорую вызвали.
– Кашля не было? Сейчас нет температуры?
– Нет. Ну мы выпили парацетамол с аспирином вместе в 5 утра. А кашель – ну так, покашливать вот начала.
– Боли в горле не было у вас? – спрашиваю женщину саму, которая пока только наблюдает и тяжело часто дышит.
Женщина неопределенно мотает головой – не было, значит. Попутно спрашиваю про давление и сахар крови – контролируют. Льготные лекарственные средства получает, лечится. Скорая тоже глюкозу крови измеряла – относительно нормальная для ситуации.
Изучив карту, разворачиваю пленку – конечно, не описанную. Рассматриваю. Вижу, что вроде блокада левой ножки пучка Гиса. Запись «прыгающая» по клеткам, неровная. Вроде, что самое главное, острой патологии нет… хотя нам вроде говорили когда–то, что может быть сочетание ОКС без ST c блокадой. Сомневаюсь. Листаю карту… хронические заболевания: сахарный диабет 2 типа, инсулинозависимый… указаний на ИБС нигде в карте вроде бы нет, как и в начале карты, только гипертоническая болезнь.
Спрашиваю у пожилой женщины:
– Болей в груди не было у вас сжимающей вот в эти дни?
Мотает головой – нет.
– Вообще не было боли в груди при физической нагрузке? – ответ тот же: «нет».
– Ну что? – спрашивает женщина.
– Ну, тут вроде как блокада, нет явной острой патологии. А что Скорая–то сказала?
– Ну, они сравнили с предыдущими ЭКГ, сказали, что это уже было. Оставили до вашего прихода.
– А что делали? Записи никакой нет?
– Ну, что–то покапали. Записи не оставляли. Госпитализировать хотели, отказалась, ни в какую. У нас видите вот, – кивает на отсутствие ног, – как ампутировали вторую, она в больницы ни в какую не едет. Очень долго противилась ампутации, до последнего.
– Понимаю, – киваю я, измеряю давление. Повышенное, 140/90, но для нее, в 76 лет, нормальное – Так, – делаю запись, – а заболеваний сердечно-сосудистой системы нет, кроме гипертонической болезни? ИБС не ставили?
– Да нет, только сахарный диабет много лет уже и давление повышается…
Хочу послушать, подхожу, говорю громко, кивая на фонендоскоп:
– Я вас послушаю? Надо кофту поднять.
Слушаю спереди. Совсем не слышно вдох и выдох. И как будто единичные хрипы…
– Постарайтесь поглубже подышать.
Сзади по всем полям начинают выслушиваться мелкопузырчатые хрипы. Пневмонию предположили, потому что хрипы и температура была?
Измеряем температуру. Сейчас температура нормальная, даже низкая относительно. Хотя, при тяжелой пневмонии температура тоже низкая.
– Госпитализировать надо. Возраст, хрипы выслушиваются… да и просто вас там обследуют нормально, мы не можем даже рентген сделать, чтобы подтвердить. Да и внутривенно нельзя начать лечение – на дому не поставить. Просто… безопаснее так будет намного и правильнее, – говорю самой женщине и ее дочери.
Пожилая женщина мотает головой, говорит, глядя на дочь:
– Меня Катенька вылечит, Катенька…
– Катенька не все может, – говорит дочь.
– Послушайте, надо госпитализироваться обязательно, здесь не начать лечение так, как надо и риск большой. И наблюдать вас надо. Поедете?
– Нет, – мотает головой, – не поеду в больницы больше… – тихо, приглушенно.
– Вы понимаете, что умереть можете? Вас обследовать надо, на дому нельзя этого сделать.
Вижу, что глаза наливаются слезами, губы чуть поджимаются. Скатывается слеза.
– Меня Катенька вылечит…
Человека не взять и не положить в карман, не перевезти, куда хочешь, когда считаешь это нужным. Выдыхаю. Думаю. Делаю запись: «от госпитализации отказалась, о возможных рисках предупреждена».
– Распишитесь, что отказываетесь от госпитализации.
Выдыхаю. Пишу назначения. Уточняю, нет ли аллергии. Нет. Написав, объясняю дочери, показывая на записи:
– Вот я вам два антибиотика написала: один внутримышечно будете ставить, второй – внутрь принимать. Просто внутривенно если ставить – капельно надо, а амбулаторно в таблетках назначают или внутримышечно. Вот это отхаркивающий препарат. Она покашливать стала, говорите?
– Ну да, немного.
– Ну вот. При повышении температуры выше 38 – парацетамол, если помогать не будет – ибупрофен. Обильное питье. Контролируйте температуру, давление. Если хуже будет – снова Скорую вызывайте. Я вас посещу через 2–3 дня. Давайте номер ваш запишу.
Беру номер дочери. Скидываю свой. Напоследок спрашиваю у женщины, не передумали ли госпитализироваться – нет.
Возвращаюсь в поликлинику – там справочник. Пытаюсь найти в справочнике и в интернете в инструкциях, ставят ли антибиотики, которые нужны, внутривенно струйно и в какой дозировке. Никак не могу ничего найти. Сегодня еще два вызова, а времени уже не так много до начала моего приема в поликлинике. Тороплюсь, иду на них.
Вечером звонок от дочери – нашла возможность ставить внутривенно капельно. Лечение уже начали – как назначала. Договорились, что зайду утром – покажу, как ставить внутривенно.
Утро. До работы ехать час. Сижу, смотрю на мелькающие в окне улицы, утреннее солнце на дорогах, домах, слушаю музыку... Внезапно возникает мысль: ведь могла же быть безболевая ишемия миокарда на фоне сахарного диабета? И отек легких? И инфаркт правого желудочка – для него дополнительные отведения надо ставить, чтобы снять, так не видно. Думаю о том, что могла назначить. Ацетилсалициловую кислоту еще? Не могу же я одновременно лечить пневмонию и думать, что это ОКС с отеком легких и пытаться оказывать помощь по нему. Она в сознании была с одышкой, отказывалась госпитализироваться… надо снять еще раз ЭКГ. Приеду – узнаю про кардиоджет, можно ли его взять с собой. Обязательно. Беспокоюсь, боюсь, что уже поздно будет. Внутри холодеет, с этим чувством иду уже от остановки.
Подхожу к дому – визуально вспоминаю подъезд. Вижу издалека, что у последнего подъезда – ее же? – стоят двое мужчин у окна первого этажа, кто–то выглядывает. Это ведь их окно. Подхожу к подъезду. Выглядывает ее дочь. Внутри холодеет отчетливее. Говорю:
– Здравствуйте.
– Умерла она.
Понимаю. Все утро ведь этого боялась. Неужели правда ОКС с отеком легких? Ведь я помню алгоритм при ОКС. Могла я что-то сделать? Хотя бы попытаться?
– Откроете?
Захожу в подъезд, в квартиру. Пожилая женщина все там же – на диване. Смотрю.
– Как все произошло-то?
– Вечером ей вроде получше стало – перестала так часто дышать, спокойнее стало.
Температура нормальная была. Потом ночью, часа в три, снова одышка появилась. Вызвали Скорую. Скорая приехала, снова ЭКГ сняли – сказали, что точно такая же пленка, как вчера. Долго врач смотрела, с предыдущими сравнивала – говорит, такие же пленки были. Посмотрели назначения, сказали продолжать принимать. Снова от госпитализации отказалась. Потом вроде получше стало, как Скорая уехала, дышать стала спокойнее. Я к себе ушла – в одном подъезде мы живем. Пришла в семь часов – она умерла уже.
Видно, что нелегко…
– Я у вас пленку возьму?
– Да, берите. Вы вернете потом?
– Да карточка все равно у нас будет, я в карту вложу.
– Хорошо.
– Ну… держитесь, – киваю, через паузу, – до свидания…
Прихожу с пленкой в кабинет функциональной диагностики. Кардиолога в нашей поликлинике нет. В кабинете работает медсестра – внимает кардиоджетом, из центра через время приходит ответ. Показываю ей – тоже видит блокаду левой ножки пучка Гиса. По пути встречаю медсестру, которая должна была пойти брать кровь на дому:
– Умерла она, пациентка та вчерашняя, – говорит мне.
– Да знаю я уже, ходила.
Иду в кабинет к заведующей - к ней я заходила еще вчера по этой пациентке. Показываю ЭКГ. Сама волнуюсь до того, что слезы проступают.
– Ну, вы-то чего разволновались?
– Да я просто думала все утро, что это ОКС с отеком легких, думала, что назначить могла…
– Ну она же отказалась от госпитализации, вы не виноваты ни в чем. Ее и Скорая смотрела, и не раз.
Наливает мне воды. Сижу, пью, дышу глубже. Не виновата, наверное. Но человека-то нет. Почему она не хотела? Просто выбрала остаться и умереть?
В этот день хожу на вечерние вызовы пешком – погода немного прохладная, но теплая, в целом. Проветриваюсь. Хочу ходить. Вызовов немного и не особенно далекие – дойду без машины. Чувствую, что, может быть, это правда был ее выбор. У меня самой был родственник, который выбрал остаться дома, будучи с инфарктом. Было много заболеваний... По дороге маленькая церковь – смотрю на купола. Вспоминаю.
Вечером у нас совещание. Говорят и про посмертный эпикриз – как писать, что делать. Раньше мне этого делать ни разу не приходилось.
Перед кабинетом главврача получаю документы по пациентке. Он тоже в курсе.
– Здравствуйте.
– Ну что, с крещением, – говорит.
– Угу…
Не понимаю этого «с крещением». С «боевым», что ли? Рассказывает, как работал в кардиореанимации медбратом, когда еще учился, и «на его руках ушли 53 человека». Я проходила сестринскую практику в нейрореанимации. Думаю, это другое. Там тоже умирали люди. Но я их не лечила. Я выполняла указания, назначения, смотрела, как что делается. По большей части, смотрела.
Сколько всего незначительного кажется значимым и цепляет порой душу. Вот человек, который выёживается в своем поведении всячески, а ты хочешь с ним помириться и считаешь это важным. Вот дурацкие вещи в соц.сетях, какие-то мимолетные переживания. Вот глупые ограниченные люди, возомнившие себя чуть ли не богами, смотрящие свысока, которые своим поведением тебя тоже когда-то задевали. Теперь это просто театр абсурда. Есть другие вещи. Другая жизнь. Именно жизнь в целом. Ты не знала ее в университете. Ты видела оболочку: статных врачей областных больниц с бейджами, преподавателей, что у вас вели… людей со званиями и степенями. Здесь же – маленькая поликлиника микрорайона. Здесь нет этой оболочки. И эта другая жизнь – она вовсе не касается того, что было раньше. Она просто другая. Без иллюзий и выёживаний.
Вот и весь вздор, вот и вся провокация,
А образ: снисходительность, банальность и леность .
В этом есть особая грация –
Переживать недосказанность и амбивалентность.
И этого можно совершенно не касаться. Это вроде котла, в котором варятся его участники во всех оттенках происходящего, придуманного, созданного воображением, предубеждением…
Но это имеет смысл сквозь блики (розовых) линз
Лишь для участников театра абсурда
И тех, кто желает на них смотреть.
А вне взрослого детского сада есть жизнь.
А вне взрослого детского сада есть смерть.
И документов на них бывает целая груда.
Ты вспоминаешь слезы. Ведь это была ее мать. «Катенька вылечит». «Катенька» старалась – было видно. И мать ей доверяла. На бумагах есть констатации: диагнозы, состояния, лечение… ведь оно много лет было.
Сухими строками чьи-то слезы распечатаны,
Заполнены графы – болью в груди и прочим.
А чьи-то дыры в душе будут залатаны,
А чьи-то мысли будут здесь, между строчек?
За формой печатною целых событий сток.
Наше время идет. Однажды наступит срок.
C нами всеми это случится. Так или иначе. О чем думала та женщина в тот самый момент? Хотела ли она кого-то видеть рядом – ведь никого не было, дочь отходила. Может быть, это стало для нее освобождением. Все же, есть люди, которые ее любили, которые будут вспоминать о ней.
А время… время идет. Время продолжается, пока ты находишься в том состоянии, чтобы его ощущать и говорить о том, что «время идет».
Пока ты живешь.
Будет ли оно после?
