Вы любите кофе?
Многие слышали, что самый дорогой кофе в мире стоит порядка тысячи американских долларов за килограмм. Почти все из них также знают, что этот кофе известен специфическим способом обработки. Но почти никто и не догадывается, что происходит в это время в джунглях…
Утром, после очень удачной охоты, Шерхан, сладко потянувшись и от души зевнув, развалился под старым баобабом, решив выспаться перед свиданием с юной тигрицей, с которой он познакомился сегодня ночью. Перед мысленным взором засыпающего зверя проносились соблазнительные формы прелестницы, которые были грубо растоптаны чем-то, нагло пронёсшимся по его спине. Тигр открыл глаза и вслушался в приближающийся звук: "А-а-а-а-а-а-а!!!!" Шерсть тигра непроизвольно поднялась на загривке. Звук стал оглушительным, а затем начал медленно стихать. Шерхан встряхнулся и, списав это событие на обжорство свежей буйволятиной, снова попытался заснуть. И в этот раз уснуть ему не удалось: с ветвей баобаба посыпались листья, а потом ему на голову шлёпнулся напрочь ошалевший Филин. Его можно было номинировать на премию "Самые большие глаза мира". Он, заикаясь, протянул:
– Ко-ко-ко мне в гнездо кто-то ворвался, за секунду превратив его в хаос, а меня вообще выбросив вниз.
Зверь и птица проводили взглядом неясную тень, метнувшуюся с верхушки баобаба и вопящую что-то неразборчивое, и с недоумением уставились друг на друга...
Ночью джунгли не спали: жуткий, пробирающий до самых глубин души, вой со визгами и хохотом, переходящим в сладострастные стоны, доносился, казалось, одновременно со всех сторон. Мамы-ламы, мамы-косули и даже мамы-волчицы безуспешно пытались успокоить рыдающих детишек, которые боялись, что их украдут и съедят несметные полчища страшных гиен.
Утром Багира, аккуратно выщипывавшая появившиеся этой ночью седые волоски, обратилась к проходившей мимо старой Гиене:
– Уважа-аем-мрм-мая, вы не могли бы устр-мрм-раивать ваши концер-мрм-рты пораньше? Ну или хотя бы выть на луну не так громко?
Гиена потёрла слипающиеся глаза и, зевнув, ответила:
– Я бы с радостью, но сегодняшний ночной концерт - не моей глотки дело. Я всего лишь пару раз попыталась распеться.. А потом кто-то подхватил. Так что я так же, как и вы, совершенно не выспалась.
Перед хоботом мирно предающегося ̶р̶а̶з̶н̶у̶з̶д̶а̶н̶н̶о̶м̶у̶ ̶г̶р̶у̶п̶п̶о̶в̶о̶м̶у̶ ̶с̶е̶к̶с̶у̶ созерцанию собственного пупка слону Хатхи, с шумом, ломаемыми ветками и выдранными перьями воткнулся клювом коршун Чиль. Старый слон невозмутимо выдернул камикадзе-неудачника из влажно хлюпнувшей земли и уставился в глаза птицы, разведённые почти к затылку.
– Чиля, ты чего? Бурундуков что ли обожрался, которые винных ягод поели? Так вроде для ягод не сезон ещё. Что с глазами-то?
Коршун, слабо трепыхнувшись, попытался кончиками крыльев поставить разъезжающиеся глаза на их законное место, что, впрочем, ему удалось не с первого раза.
– Хатхи, я что-то видел в джунглях, маленькое, перемещающееся так быстро, что даже мои глаза за ним не успевали. У меня закружилась голова и вот я тут...
Джунгли притихли, с интересом вслушиваясь в затейливые матерные тирады, выдаваемые грязным по уши Бегемотом. Из цензурных были только предлоги, и то не все. Старый Каа, свесившись с толстой лианы, ласково-холодно поинтересовался:
– Что ты орёшь, свинопотам? Ты мне всех бандарлогов распугал! А я с прошлого месяца обезьяньей ножки во рту не держал!
Бегемот, выдав особо заковыристый пассаж, наконец, перешёл на нормальный индийский язык:
– Каа, нет, ну прикинь, лежу себе в любимом озерце, никого не трогаю, на солнышке пузо грею. И тут ни с того, ни с сего, что-то прибегает на берег и «хлюп-хлюп-хлюп»! И снова: «хлюп-хлюп-хлюп». Чувствую – опускаюсь вниз. А на берегу все также что-то хлюпает. В общем, пока перевернулся на ноги – от озера лужа осталась, черепахам по животик. А в озере-то ила, Кали бы его побрала, мне по горло, еле выбрался!!! В общем, у какой-то сволочи такой сушняк настал, что она выпила моё любимое озеро! Найду – будет у меня фонтанчиком работать, всю оставшуюся жизнь!
Каа ехидно хохотнул и уполз обратно. Через минуту джунгли с изумлением увидели то, что потом многие годы рассказывали седые бабушки-бандарложихи своим непоседливым внучатам: раскручиваемый кем-то (или чем-то!) за хвост старый удав, отправляемый по красивейшей параболе в свой первый и последний полёт.
Последней каплей во внезапно взорванной жизни джунглей стал визит рыжих собак. Но не всех, а лишь их старейшин. Избитые, со свёрнутыми челюстями, через одного – хромающие на ту или иную лапу, они пришли к Хатхи с предложением: рыжие собаки больше никогда не придут в джунгли, и в свою очередь смиренно просят оградить их от посещений этого воплощения Шивы и Кали в одном лице, которого, они, кстати, так и не увидели.
Шепелявя и пытаясь хотя бы одним глазом взглянуть на слона, самый главный из них сказал, что пару дней назад на их стойбище внезапно напал какой-то вихрь, кусающийся, царапающийся, раздающий оплеухи налево и направо почище Балу. Также внезапно он и исчез, однако собаки выследили его по прямым, как стрелы, просекам в джунглях, причём пересекающихся в хаотическом порядке, причём не всегда в двух измерениях. Хатхи, выслушав бывших врагов, извинился и пообещал, что найдёт и накажет виновника.
До ушей Хатхи донёсся шум вспарываемого чем-то маленьким (и наверняка опасным!) воздуха, был слышен приближающийся вой, напомнивший ему звук бомб, которых скидывали на джунгли тогда, когда он был ещё слонёнком.. Старый слон, чувствующий свою ответственность за происходящее в джунглях, глубоко вздохнул, загоняя страх поглубже, закрыл глаза и покрепче упёрся ногами в землю...
На него с жутким звуком, разбрасывая дымящиеся комья земли, неслось что-то, похожее на коричневую сардельку. Не долетев до слона всего пары метров, оно остановилось и упало на бок. Приоткрыв один глаз, слон увидел циветту. Но в каком она была виде!!! Ободранная шкурка, впалые бока, сбитые почти до костей лапки, напрочь сожжённая шерсть на лбу и ушах, запалённое дыхание. Хатхи на цыпочках подошёл к зверьку и осторожно пошевелил её хоботом.
Изнеможённая циветта громко икнула и, окончательно расслабившись, выпустила из себя сзади огромное количество кофейных зерён. От «аромата» у Хатхи начало резать в глазах, поэтому, отбежав подальше и найдя бамбучину подлиннее, он аккуратно откатил зверька в ближайший ручей, где ему пришлось долго отмывать её от грязи и прочего, периодически отбегая подышать свежим воздухом.
Добрый Хатхи попросил Слонёнка отнести спящую циветту к её норе. Через какое-то время Хатхи с удивлением посмотрел на вернувшегося Слонёнка с полыхающими ушами, протягивающему ему несколько пальмовых листов, на одном из которых неровным прыгающим почерком было написано: «Рассказ про баобаб. Написала Циветта».
– Это я нашёл у её норы. – Ковырнув ногой землю, прошептал Слонёнок, не поднимая глаз. Мудрый Хатхи ещё раз посмотрел на крайне смущённого отпрыска и приступил к чтению. На третьем листе он почувствовал, что и ему становится жарко: рассказ, начинавшийся вроде бы безобидными фантазиями о плотоядном баобабе, который подманивал листиками неосторожных колибри, поедал их, а потом набивал чучелки и продавал их коллекционерам, продолжился тем, что этот же самый баобаб по ночам писал корешками порнографические рассказы про тигра, решившего поточить об его ствол коготки.
Трое суток джунгли приходили в себя, пока циветта отсыпалась, вздрагивая и пытаясь куда-то бежать во сне.
Эпилог
Несколько лет спустя старая циветта, сидя у входа в нору, вздрагивающим голосом и непроизвольно потирая лоб, на котором так и не выросла шерсть, заклинала своих детей:
– Если рассудок, жизнь и здоровье дороги вам, держитесь подальше от кофейных деревьев...
Но когда это дети прислушивались к советам родителей?
Однако это уже совсем другая история...